Выбор Пути (СИ)

Это они намекали на то, что я, вместо того, чтобы нести выигранную за победу валюту в посольство, получая взамен чеки для «Березки», трачу её на себя и свою команду.
Только намекали, поскольку что ещё они могли? Да, я потратил деньги. Свои деньги. И что?
После демарша Спасского, когда он все призовые за матч с Фишером, а это около ста тысяч долларов, положил в западный банк на своё имя, мои пять тысяч марок или около того были пустяком. Кроме того, я поддержал газету австрийских коммунистов — и подпиской, и, того больше, шахматными материалами. И продолжаю поддерживать. «Фольксштимме» полностью разделяла политику КПСС, была в СССР на хорошем счету, и написанное редакцией благодарственное письмо в Спорткомитет (это я намекнул во время отвальной, где была допита вся оставшаяся у нас водка) оценили высоко: молодцы!
А всё-таки команду со мной выпускать не спешили. Понятно. Австрия — это страна нейтральная, а Федеративная Республика Германии — ударный кулак НАТО. Тут пять раз подумать нужно.
Достигнутые высоты становятся равнинами. Необходимо поднимать собственный авторитет. Победить в одном турнире, это, конечно, хорошо, победить в двух гораздо лучше, а в трёх ещё лучше. Победить и укрепить рейтинг заодно. Тогда мне сделают ещё шаг навстречу. Сейчас для меня каждый победный турнир открывает горизонты. А турнир, сыгранный неважно, их закрывает. Захлопывает. Буду где-нибудь в серёдке — ну, и хватит Чижику за границу летать. Другим пусть уступит это право. Орлам и соколам.
И тут — оп-ля! Нана Георгиевна требует подарить ей партию. Ну, или хотя бы разделить. На худой конец.
Нет, будь это на финише, и будь у меня первое место в кармане, ничью можно было бы и подарить. По крайней мере, подумать об этом. Но не по требованию. Однозначно. В общем, перебьётся. Хотя я уверен, что по возвращении она будет жаловаться во все инстанции. Но этим в конечном итоге она уронит не меня, а себя. Над ней смеяться будут.
Но это потом.
Я гулял по парку, что находился совсем рядом с отелем. Вообще, турнир организован крайне компактно во всех смыслах: живем, столуемся и играем в «Рэдиссоне». Времени на разъезды нет. Одиннадцать туров за двенадцать дней. Единственный выходной. Если не доиграл партию, доигрываешь утром следующего дня. А в шестнадцать часов будь любезен играть следующую партию. То есть всё очень и очень напряженно. Времени на музеи, посещение достопримечательностей и ячеек компартии нет. Тем более, что нет и девочек, которые здорово организовали всё это в Вене.
Ничего. Непременно поедем осенью. В сентябре. Все на картошку, а мы куда-нибудь в Испанию. Там будет интересный турнир, в Испании. В сентябре. Но для того, чтобы меня испанцы пригласили, а наши отпустили, непременно нужно показать отличную игру.
Ну, и покажу.
Вот только подышу немецким воздухом.
Воздух был недурён — парк большой, деревья, кусты, трава. На траве валялись немчики, и поодиночке, и парочками, и целыми семьями. Загорали, читали газеты, просто наслаждались покоем. Конец мая выдался жарким. Сейчас, в начале четвёртого, зной сошёл, и народ потянуло на природу.
Я сидел, дышал — восемь вдохов в минуту, не больше, не меньше, — смотрел на немчиков и думал, что среди них ещё немало тех, кого призывали в сорок первом — сорок пятом. Может, и тех, кто воевал на нашей земле. Почти наверное.
Немцы войну проиграли, проиграли недавно, и тридцати лет не прошло. Проиграли вдрызг.
И что?
И ничего. Загорают, смеются, детишки бегают. Кругом благолепие. В гостинице все вежливые. Улыбаются даже. На турнир вот пригласили, на открытое первенство Германии. А что у них в головах — понять трудно. Действительно всё забыли? Вот так напрочь? Или перековались? Не считают себя больше сверхчеловеками? А кем считают?
Коммунистическую партию Германии опять запретили. В шестьдесят восьмом. Коммунисты тут же организовали другую, Германскую коммунистическую партию. Вроде бы то же, да не то. Народ идти к коммунистам боится. Выгонят с волчьим билетом, и работу не найдешь. А без работы здесь не жизнь.
 
Без работы нигде не жизнь.
Ладно, немцы, они вне меня. А вот я, как я отношусь к ним? К этим немцам?
Разум возмущенный не кипит. Разум холодный. Руки чистые. Сердце — шестьдесят четыре удара в минуту.
Решил пройтись. Немного. Погулял — и назад. В гостиницу. Надеть чесучовый костюм. Фраки — это для зимы.
Оделся. Посмотрел на себя в зеркало. Поправил бабочку — выбрал синюю в крапинку.
И спустился в турнирный зал.
Это мой седьмой турнирный зал. Первый — домашний, Чернозёмский шахматный клуб. Потом Тула, Омск, Москва, Хельсинки, Вена, и вот теперь Дортмунд.
Становлюсь гастролёром. Проездом из Баден-Бадена в Монако решил дать сеанс в ваших прекрасных Васюках…
Сцена — шесть шахматных столов, плюс судейское место.
Нашёл свой стол, сел. У меня чёрный цвет.
Но пока жду.
Пришла калбатони Нана. Нарядная. Улыбается. И мне тоже улыбается, будто и не было неприятного разговора. Значит, уже придумала страшную месть. Или она, месть, домашняя заготовка. На случай, если нужно будет наказать строптивца.
Подала руку. Я, тоже с приятной улыбкой, её пожал. Мог бы и поцеловать ручку-то, целовать ручки я умею, не раз и не два играл в домашних спектаклях то Онегина, то Чацкого, даже дона Оттавио играл.
Чемпионка сходила е-четыре, я ответил це-пять. Мне хотелось выиграть показательно, но я помнил, как Спасский играл против меня, и ошибок десятого чемпиона повторять не собирался. Играл надёжно.
На доске — вариант дракона. И у белых, и у чёрных много путей к победе, нужно только найти их.
И на девятом ходу я пошёл своим путём. Вне дорог и тропинок. По неприметным зарубкам, которые оставил накануне, разбирая вариант.
Чемпионка задумалась раз, чемпионка задумалась два, чемпионка задумалась три…
И на восемнадцатом ходу просрочила время.
Проигрыш по времени на турнирах встречается не так уж и редко, но вот чтобы на восемнадцатом ходу…
Нана Георгиевна сначала заплакала, потом, схватив горсть фигур, запустила ими в меня, а потом закричала «Это подло!» — по-русски, по-немецки и, кажется, по-грузински.
Судья-распорядитель поспешил к нам, но калбатони Нина уже выбежала в боковую дверь.
— Горячий грузинский темперамент, — сказал я судье. Тот поинтересовался, собираюсь ли я подавать претензию. Я ответил, что мне достаточно и того, что я победил.
Но чувствовал, что передо мной разыграли только дебют. Основные события впереди.
Семь часов вечера. Дортмунд находится на широте Чернозёмска, пятьдесят один градус, и потому в семь вечера по летнему времени (у них тут летнее время, на два часа впереди астрономического) солнце ещё высоко над горизонтом.
Решил прогуляться до центра. Тут не так и далеко. Минут сорок обычной ходьбы, если верить карте.
Я поверил. И пошёл на север, по следу тигра. Шер-Хана.
Дортмунд город рабочий. Вроде Тулы. Побогаче маленько. Тротуары получше, газоны, дома, телебашня, скамейки, много кафешек и ресторанов, а так — Тула Тулой. Тула даже лучше.
Гораздо лучше.
Посмотрел на ратушу и церкви. Орлы в свете вечернего солнца немножко пугали. Это вам не золотые петушки. Такие орлы… недобрые, в общем.
Поел в немецком ресторанчике. «Герр Шрёдер, 1779 год», написано на вывеске. Сохранился.
На ночь я не наедаюсь, диету блюду. И потому обратная дорога в отель была легка и приятна.
А в холле меня дожидались. Пятеро журналистов.
Оказывается, пока я гулял по городу, Нана Георгиевна заявила журналистам, что я, Михаил Чижик, её подло обманул. Перед игрой, ссылаясь на якобы плохое самочувствие, упросил её сыграть на ничью. Мол, сделаем ходов тридцать простеньких, и согласимся. Она и пошла навстречу — соотечественнику, тем более больному, она отказать не смогла. И играла формально, без концентрации. А я, вместо того, чтобы следовать договоренности, воспользовался этим, захватил инициативу и стал играть на победу. Чем её очень, очень огорчил.