Алая Корона (ЛП)

По моему телу пробежала дрожь. Я замерзла и промокла под землей, а также была ужасно вымотана, из-за чего у меня появилось такое чувство, словно я заболеваю. Как, чёрт возьми, Расмус жил здесь всё это время? Вряд ли я смогла бы продержаться здесь даже один день.
Но раз уж он был сыном дьяволицы, может быть, ему всё было по плечу?
Я посмотрела на Расмуса. Он сидел на земле, закрыв лицо руками и поджав колени. Его длинное тело выглядело сейчас таким крошечным, словно он был маленьким мальчиком, которого отправили в его комнату в качестве наказания. Моё сердце смягчилось, и мне стало его жаль. Я решила, что он и правда не знал о Лоухи, и я была уверена, что он не знал о том, что был сыном моего отца. Ранее он бросал на меня такие взгляды, которые не стал бы намеренно бросать на свою сестру ни один брат. Нет, всё-таки тот факт, что мы были единокровными братом и сестрой, удивило его не меньше, чем меня.
Я не знала, какой была бы моя реакция, если бы я узнала, что моя мать мне не родная. Наверное, отчасти я бы испытала облегчение. Это бы многое объяснило. Моя мать относилась ко мне как к обузе, к обязанности, чего я никогда не понимала. Ведь если она так сильно меня не любила, почему она не оставила меня в Финляндии с отцом?
Но какими бы напряжёнными и неправильными ни были наши отношения, как бы сильно я ни старалась угодить матери в годы своей юности, и как бы я ни завидовала своим друзьям из-за того, что у них были мамы, которые по-настоящему их любили и заботились о них, по крайней мере… по крайней мере, моя мать не была дьяволом.
Верно?
— Бесформенная дама? — спросила я, и мой голос эхом прозвучал в помещении.
Мицелий ярко вспыхнул. Я её оскорбила. Так ей и надо за то, что она назвала меня скучной.
— Прости, Саммалта, — сказала я, стараясь сдержать улыбку. — Могу я звать вас Сэм?
Молчание… мицелий моргнул светом. А затем раздалось низкое:
— Нет.
— Просто уточнила. Послушайте, у меня всё ещё есть вопросы.
— Несомненно, — сказала она. — Но, может быть, пора уже отдохнуть?
Я обвела рукой пустое пространство.
— Я не думаю, что вас это особенно волнует, но здесь не на чем отдыхать. Надеюсь, пока Расмус был здесь, у него была хотя бы поганка, на которую можно было присесть.
В воздухе раздался глубокий вздох.
— Я предлагаю вам укрыться здесь от бури, не более, — сказала она.
— Вы также вывалили на нас всю правду-матку. Кстати говоря, вы спросили меня о моей матери. Почему? Лоухи ведь не моя мать тоже?
Я напряглась, ожидая её ответа.
Мицелий засиял, а потом погас. Вероятно, она сейчас проверяла свою сеть. Я посмотрела на Расмуса, который приподнял голову и посмотрел на меня.
— Не думаю, — сказала, наконец, Саммалта.
Я испустила громкий вздох облегчения.
— Пронесло.
Но потом я вздрогнула, и одарила Расмуса извиняющейся улыбкой.
— Прости.
Он только пожал плечами и лёг обратно в грязь.
— Всё в порядке. Всё хорошо.
Но мы оба знали, что он был далеко не в порядке.
***
Что-то холодное и мокрое плюхнулось на мой лоб, разбудив меня.
Я быстро села, а моё сердцебиение начало ускоряться. Некоторое время я не могла понять, где нахожусь. Я только знала, что нахожусь где-то, где меня не должно быть, в каком-то неестественном для себя месте, и здесь было так темно, что ничего не было видно.
Но затем мои глаза привыкли к темноте. Из угла пещеры струился бледный свет. Солнечно-лунный камень всё ещё светился, только теперь его солнечный свет сменился мягким лунным свечением. Рядом с ним, на участке, покрытом мхом, растянул свои длинные конечности Расмус.
Когда бесформенная дама решила, что время для расспросов закончилось, Расмус заставил её предоставить нам чуть больше удобств на то время, пока мы пережидали бурю Мора. Её руки в форме мицелия принялись за работу и начали собирать в лесу мох, который они доставили в пещеру и из которого сделали для нас кровати. Затем она принесла нам немного кислых яблок размером с виноградины, а также чаши и миски, вырезанные из агата и оникса, заполненные фильтрованной водой из ближайшего к нам водоносного слоя. К счастью для нас, смертных, этот водоносный слой располагался в самом дальнем и темном углу пещеры, и по нему тёк подземный поток — так что из этого уединенного места получился импровизированный туалет и место, где можно было помыться. Я тщательно вымылась в прохладной воде, использовав сухой мох в качестве губки, а Расмус развёл костер, чтобы просушить нашу одежду.
 
Именно из этого водоносного слоя вода капала сейчас мне на лоб. Я уставилась на потолок и влагу, которая начала собираться там, готовая вот-вот упасть в виде очередной капли, и низко простонала. Все мои мышцы болели. Я вдруг осознала, насколько защищённой и праздной была моя жизнь на Сумеречной окраине. Единственной физической активностью там была зарядка в голом виде на пару с Мором. И хотя она заставляла моё сердцебиение ускоряться, она сильно отличалась от тех тренировок, которые были у меня дома по три раза в неделю.
Дом. Лос-Анджелес. Мысль о том, что я была в шаге от возвращения туда, казалась мне нереальной. Настолько нереальной, что в моих мыслях и воспоминаниях Лос-Анджелес представлялся мне более фантастическим, чем Туонела. Я словно потеряла связь с той жизнью, которой когда-то жила, и я не знала, смогу ли я снова к ней вернуться. Жара, солнце и грязноватый блеск этого города казались мне теперь ужасно скучными после всего этого времени, проведенного здесь.
«Да, но скучные вещи безопасны, — напомнил мне мой внутренний голос. — Ты жива благодаря скучным вещам».
Только вот была разница между тем, чтобы быть живой и чувствовать себя живой. Я проживала свою скучную жизнь в Лос-Анджелесе, я была в безопасности и справлялась. Но я никогда не чувствовала себя живой. Никогда не чувствовала связь с землей, солнцем, луной и всеми этими магическими вещами, которые оказались реальными. Я никогда не чувствовала живительную силу, которая текла по моим венам и наполняла энергией мои клетки.
Забавно, что мне потребовалось посетить Страну мёртвых, чтобы почувствовать свою жизненную силу.
Я вздохнула, потянулась и опустила глаза на свою одежду. У меня было только моё свадебное платье, поэтому мне ничего не оставалось, как отрезать от него порванные части с помощью ножа, сделанного из белого светящегося селенита. Теперь разорванный подол моего платья доходил мне до колен, и в своих сапогах я походила в таком наряде на немытую героиню в стиле стим-панк.
Я взяла нож, и, прикоснувшись к нему, почувствовала, что он был холодным. И он слегка светился в моих руках. Казалось, что его лезвие с вырезанными узорами было недостаточно острым, чтобы разрезать даже масло и, тем не менее, мне удалось без проблем разрезать им насквозь множество слоев ткани. Мицелий принёс мне этот нож, когда я попросила об этом, и мне стало интересно, заметит ли кто-то, если я заберу его себе. Я была почти уверена, что мы сразу же побежим до места высадки мёртвых, как только погода нам это позволит, но оружие никогда не было бы лишним. И дело было не только в тех существах, которые могли захотеть нас убить. Поскольку Расмус был ребёнком Лоухи, мне не следовало расслабляться.
Поэтому я взяла нож и засунула его в свой сапог, который был теперь приятно сухим, после того как Рамсус просушил его у костра. Затем я снова легла, отодвинувшись от капающей воды, и попыталась заснуть.
Но как только я оказалась в странном сумеречном месте между бодрствованием и сном, я услышала, как Расмус сказал:
— Ханна? Ты проснулась?
— М-м-м-фм-ф, — простонала я, после чего перевернулась на бок и посмотрела на него.
Он был освещен сферой, и я не могла разглядеть его лица, но на какое-то мгновение оно показалось мне зловещим и грозным, словно это был вообще не он. Словно это кто-то другой смотрел сейчас на меня. Словно, если бы он повернул лицо к свету, я бы увидела оскал острых зубов, ухмылку и пустые глаза, которые не обещали ничего кроме боли и ужаса.