Безопасность непознанных городов (ЛП)

— Последний раз ты видела меня в истинном обличье, когда я пришел наказать свою зверюшку. Там, в Фесе, ты попыталась оттащить его от меня. Я чуть не забрал тебя тогда, но подумал, Маджиду будет больней, если тебя оставить.　
— Маджид... где он?　
— Там, где тебе не отыскать. Отбывает наказание.　
— Где?　
— Неважно. Ты больше его не увидишь.　
— Мне сказали, он мертв.　
— Знаю... эта маленькая байстрючка. — Филакис домиком сложил под подбородком пальцы, напоминавшие паучьи лапы. — Как у большинства детей, обман ей родной язык, а ложь — игрушка. Только дураки верят всему на слово.　
— А Симона? Зачем ты разыграл меня, притворившись ее трупом? Смысл?　
— А разве желания поразвлечься мало? Это было испытание, раз уж спрашиваешь... и ты его провалила. Мне нравится испытывать людей, выяснять их способность к жестокости, сочувствию. Собственно, я и ожидал, что ты провалишься, но решил проявить непредвзятость.　
— И в чем мой провал? В том, что купилась на иллюзию? Приняла тебя за настоящую Симону?　
Филакис пренебрежительно взмахнул рукой.　
— Нет-нет. Ты и впрямь не понимаешь? Чтобы пройти испытание, нужно было либо остаться равнодушной к телу, либо как-то им воспользоваться... На мгновение, когда твои руки забрели в места, которых ханжи избегают даже с живым партнером, я почти поверил, что в тебе ошибся и тебя уже ничто не исправит. — Он улыбнулся, обнажив побуревший резец, нуждающийся в удалении. — А затем в тебе взыграло благородство и ты решила, что должна похоронить Симону.　
— А хоронить запрещено.　
Что я и поручил Реме до тебя донести.
— Она твой ребенок?　
Филакис поморщился.　
— Нет, слава богу.　
— Но она солгала о Маджиде по твоей указке?　
— У нее не было выбора. У меня есть кое-что, чем она весьма дорожит.　
— А как насчет тебя? Тебе дорог Маджид?　
— Очень.　
— Тогда почему ты не разрешаешь его увидеть? Почему покарал?　
— Я попросил доказать преданность самым пустячным образом... убить тебя, а он бросил вызов.　
— Потому что любит меня.　
Филакис фыркнул.　
— Он никогда не любил ни тебя, ни кого бы то ни было. Просто пошел на поводу у романтичной фантазии. А ты оказалась удобным объектом. Маджид не способен жить вне Города долго. Не способен жить без меня, если на то пошло. Он бы тебя предал.　
— Я тебе не верю.　
Филакис махнул в сторону изувеченных мужчины и женщины.　
— Эти тоже не верили.　
— Выходит, ты здесь бог?　
С усталым стоном Филакис опустил свое долговязое тело на каменную скамью, вырезанную в стене.　
— Не совсем, но, если хочешь, можешь считать меня мелким божеством.　
Вэл поймала себя на том, что, вопреки попыткам отвести глаза, невольно смотрит на калейдоскопичный огонь. Теперь многоцветное пламя текло против часовой стрелки, сужаясь книзу, как вода, которую засасывает в сток. Затем так же неожиданно изменило направление и завихрилось наружу, раз за разом во множестве форм рождая крошечные расплавленные вселенные.　
— Это тот же огонь, благодаря которому я попала в Город?　
— В сущности, да.　
— И он способен помочь выбраться отсюда?　
— Прости, что разрушаю твои иллюзии, но, даже будь у тебя курильница, тебе не вырваться. Не пущу. Здесь твой дом на то недолгое время, что тебе осталось. — Филакис улыбнулся, словно злодей, раздающий детям на Хэллоуин сладости с крысиным ядом. — Вижу, узоры в огне тебя завораживают. Хочешь знать, какую цену я отдал за власть над ним?
Вал не сомневалась, что этот вопрос чисто риторический. Когда Филакис его задал, она взвешивала свои варианты. Попробовать убежать или лучше занять Турка разговором? Либо попытаться зажечь курильницу и рискнуть вернуться?　
Не дожидаясь ответа, Филакис развязал веревку вокруг узкой талии, и коричневый балахон распахнулся.　
— Наверное, самый подходящий момент, чтобы гаркнуть: «На колени, сука! Соси!» но, увы, если хочешь кого-то орально изнасиловать, перво-наперво нужен пенис.　
— И вправду. Повезло мне.　
Она подошла, рассматривая плотную сеть шрамов в паху и вспоминая юношу, которого замучила Мира со своей бандой. Лишь рубцы на месте пениса свидетельствовали о том, что Турок некогда был нормальным мужчиной.　
 
— Прикоснись, если хочешь, — сказал Филакис так, будто дарует великую милость.　
Вэл дотронулась. Испещренная шрамами кожа была плотной и волокнистой на ощупь, как ротанговый коврик. На полпути вниз пальцы нашли крошечное сморщенное отверстьице, похожее на вывернутый сосок, — должно быть, через него выходила урина.　
— Кажется, поняла. Для занятий сексом тебе нужно изменить форму.　
— Либо так, либо довольствоваться участью зрителя. Ну, и анал, но, если честно, в измирской тюрьме я им наелся. К тому времени, как стража со мной закончила, я мог без труда испражняться арбузами. — Он вздохнул. — Увы, человеческое тело ломается от чрезмерного использования.　
— Охранники... это они с тобой такое сделали?　
— Ты об оскоплении? Нет, конечно. Тюремные стражи были просто озабоченными кретинами безо всякого воображения. Таким все едино, что совать свою палку в куриный зад, что разрабатывать дырку в головке козьего сыра.　
— Тогда как?..　
— В юности я страдал ненасытностью и, еще больше, любопытством. А еще, как многие юнцы, был одержим сексом и смертью и желал поженить обоих. Завел девушку в лес, изнасиловал и стал мучить ручкой от лебедки с отцовской верфи. По идее, меня ждала казнь, но отец воспользовался влиянием, и меня отправили в измирскую тюрьму для душевнобольных преступников.　
Я сидел в одной камере с человеком из древнего и чтимого марокканского племени. Вряд ли ты о них слышала, разве что изучала марокканскую историю. Братство Исавийа, основано в восемнадцатом веке святым по имени Сиди бен Исса. Говорят, бен Исса наделял своих последователей волшебными силами. Мой сокамерник утверждал, что ведет род от него. Он увидел во мне потенциал и предложил сделать преемником. Конечно, я считал его безумцем... а потом он превратил заклинания, вытатуированные у него на руках, в огонь и принялся у меня на глазах творить чудеса. Он предложил передать свои знания мне, выжечь их у меня на ладонях огнем бен Иссы.　
— Наверное, ты показал себя большим извращенцем, — сказала Вэл.　
Если Филакис и уловил в ее голосе шпильку, то предпочел не заметить.　
— Именно. Однако за эти знания пришлось дорого заплатить. — Он с грустной нежностью коснулся места, откуда когда-то росло его мужское достоинство, и запахнул балахон. — Ценой, как ты уже поняла, стал мой детородный орган. Я отрезал его опасной бритвой, причем безо всяких обезболивающих. Охранники, разумеется, решили, что самокастрация только лишний раз доказывает мое безумие. Я чуть не умер. Той ночью мой наставник прокрался в лазарет за лекарствами и выжег заклинания у меня на ладонях.　
Филакис медленно взмахнул своими длинными ладонями. Татуировки отделились от кожи и, меняя очертания, завращались у кончиков пальцев. Вэл усилием воли отвернулась.　
— Как ты уже знаешь, я был при смерти... так объявил врач, который осмотрел меня назавтра. В своем временно измененном состоянии, когда меня еще не вернули к жизни, я проследовал за письменами на руках к первоисточнику волшебства. Как оказалось, существуют реки, что ведут на другие планы бытия. Течения, водовороты и ручьи, где пересекаются все сознания. Нужно лишь суметь врезаться. Тогда, на пороге смерти, я встретил поток сознания, в котором самые темные мечты человечества сливаются в губительное цунами. Такие коллективные хранилища желаний словно гигантская вульва. Приложи волевое усилие — и проникнешь.
 
— И ты проник?　
— Заклинания у меня на руках способны призвать огонь, дать плоть любому желанию, что родилось у меня... или тебя. Ты спрашивала, бог я здесь или нет. В каком-то смысле да. Пусть тебя перенесли сюда твои делания, но портал, которым ты прошла, сотворили мои.　
— То есть в случае твоей смерти Город исчезнет?