Безопасность непознанных городов (ЛП)

Как же хочется ощутить в руках кого-нибудь, что-нибудь.　
Брин остановился возле тележки с горой хурмы, выбрал пурпурный, похожий на сливу фрукт и впился в него зубами. Неспелый плод вязал, но Брин съел еще три, не столько ради горького вкуса, сколько ради чувственного удовольствия кусать, жевать и глотать. Попав сюда, он ни разу не чувствовал голода... настоящего голода. Слишком занят привыканием к новому облику, слишком поглощен перспективой утолить другие запросы, чтобы обращать внимание на урчание живота.　
Но теперь он ел, ел быстро и сердито, давя сочную мякоть покрытыми волдырями губами, капая ей на обгоревшую грудь и брызгая изо рта, будто кровавой слюной.　
Временно утолив один голод, Брин отправился на поиски того, кто позаботится о более важной потребности.　
Этим кем-то оказалась женщина посреди полутемного двора. Ее длинные волосы разметались по земле, спина изгибалась, помогая принимать толчки длинноногого волкодава, чей блестящий рубиновый карандашик скользил у нее между ног. Для удобства под ягодицами лежали две бархатные подушки. Вот женщина вцепилась в спутанную звериную шерсть. Пес, зарычав, щелкнул зубами у ее лица.　
Когда Брин приблизился, шавка удрала. Женщина по-прежнему с закрытыми глазами лежала на спине, раздвинув ноги в ожидании очередного фаллоса, неважно, человеческого или нет.
Брин опустился рядом и грубо поставил ее на четвереньки.　
— Ты хотела пса. Значит, тебе должно понравиться по-собачьи.　
Женщина попыталась сбежать, но он притянул ее к себе за длинные волосы и, зажав между ног, схватился обгоревшей рукой за основание стоячего пениса и попытался войти.　
— Ладно, только не будь таким грубым, — стиснув зубы, сказала она. — Мне нравятся зверюшки, а не боль.　
— Ну, я зверь, которому нравится ее причинять, сказал Брин, но из-за поврежденного голоса вышло только утробное карканье, которое женщина вряд ли разобрала.　
Впрочем, как видно, убедившись в серьезности намерений Брина, она прекратила сопротивляться и завела руку за спину, чтобы направить его в себя.　
Головка пениса исчезла внутри. Дыхание Брина перехватило от боли, лишь незначительно приглушенной желанием и почти непереносимо острой, член запульсировал еще сильнее. Брин замер. Любовник-пес вернулся и зло на него посмотрел.　
— Давай! — тяжело выдохнула она. — Ну же!　
Брин уже вошел на дюйм и жаждал вонзиться полностью. Но какова будет цена?　
Он осторожно вышел из женщины и ужаснулся. Кожа слезла даже от минутного трения, слои свисали с крайней плоти, будто не до конца снятый кондом. Ненависть вспыхнула еще жарче, чем пламя, что изуродовало Брина, и захлестнула сознание бурлящей волной.　
Это все она виновата!　
Возбужденная частичным проникновением, женщина попыталась насадить себя глубже. Яростным рывком Брин еще больше оттянул ей голову назад и пришел в ужас. На волосах, напоминая божьих коровок, блестели куски его ладони.　
Она заелозила, пытаясь высвободиться. Затем положила руку Брина себе на грудь. От трех пальцев на этой ладони остались лишь культи, которые под второй фалангой заканчивались черной, прижженной раной. Большой палец исчез полностью. Рука, что легла женщине на грудь, больше напоминала нечто вырытое из гробницы фараона, а не живую человеческую плоть.　
Увидев ее, незадачливая партнерша зашипела от страха и отвращения и поспешно отпрянула, тем самым приобретя сувенир — частичку кожи с обугленного пениса. Брина пронзило жгучее, болезненное наслаждение. Пенис напрягся несмотря на ободранность. Еще никогда Брин не испытывал такого желания. Он жаждал трахать эту женщину, пронзить ее членом насквозь и вырваться изо рта.　
Она бросилась прочь, торопливо вскочила на ноги. Брин пинком в колено сбил женщину на землю. Затем встал над ней, снова схватил за волосы и принялся дубасить, совершенно равнодушный к тому, что собственная кожа ярко-красными хлопьями оседает ей на грудь. Вскоре женщина обмякла.　
К тому времени как она начала приходить в себя, Брин выбил окно в одной из стен вокруг двора и, выбрав осколок стекла, обернул один конец тряпками, чтобы уберечь ладонь от дальнейших повреждений. Впрочем, свое оружие он от женщины спрятал, отложив в сторону. Когда она очнулась, Брин раздвинул ей ноги и поднял кулак, испачканный ее кровью.　
 
Прохожие видели, что происходит, но не вмешивались.　
На мольбы о помощи никто не откликнулся, но несколько человек остановились посмотреть и помастурбировать.　
— Как тебя зовут?　
Брин говорил медленно, прилагая большие усилия, чтобы женщина поняла, но все равно потребовалось повторить несколько раз, то ли потому, что голос звучал невнятно, то ли она еще не совсем пришла в себя.　
— Твое... имя?　
— Дезире.　
— Дезире... желание... очень в тему. Скажи, Дезире, в тебя когда-нибудь засовывали кулак так глубоко, что казалось, будто рожаешь ребенка?　
Она молча уставилась на него, вероятно не зная, какой ответ безопаснее.　
— Н-нет.　
— О, что-то я в этом сомневаюсь. — Брин насмешливо приподнял бровь. — Любая, кто раздвигает ноги псу, наверняка не новичок и в менее экзотическом сексе.　
Вместо слов вышло нечленораздельное карканье. С потресканных губ брызнули крошечные кусочки плоти. Женщина по имени Дезире явно не поняла ничего, но все же с вымученным энтузиазмом кивнула.　
— Тебе ведь это нравится? Когда рука растягивает все внутри, входит до самого локтя?
Она пробормотала что-то утвердительное.　
— Отлично, отлично. Значит, ты будешь в восторге.　
Женщина послушно раздвинула ноги.
Лишь осознав, что задумал Брин, она округлила глаза от ужаса и закричала.
  
20
 
Вэл перевела взгляд с ножа в руке на Беззубого, распростертого у ее ног в позе геральдического орла. Опухшие гениталии выпирали из обвязанной вокруг них веревки.　
Вот так порою кастрируют животных, подумала Вэл. Боль, наверное, адская.　
И все же темная, порочная часть души нашептывала, соблазняя пустить клинок в дело. Вэл даже находила самооправдание: женщины могли поступить как угодно, стоило отказаться. К тому же ей были любопытны собственные ощущения, когда металл начнет резать тело.　
Уже одно то, что она предвкушает, даже смакует будущее оскопление парня, пугало. Да она ничем не лучше самых печально известных мясников в истории человечества!　
— Если собираешься резать его, делай это сама. — Вэл бросила нож на пол.　
Мира пригвоздила ее убийственным взглядом.　
— Я тебе сказала...　
— А я сказала тебе...　
Симона протянула руку из-за спины Вэл и подобрала оружие. Присела возле пленника на корточки и замахнулась, будто косец в ржаном поле. Раздался душераздирающий крик, а затем воцарилась тишина, которую нарушало только бульканье крови. На лицо Вэл брызнули теплые капли: Симона помахала своим чудовищным трофеем, перед тем как швырнуть его в толпу, словно невеста — букет.　
Женщины бросились к ее отвратительному призу и устроили свалку, точно буйные детишки за горсть кинутых им конфет.　
Крошечные глазки Миры смерили Вэл взглядом, колючим, как осколки стекла. Подойдя к жаровне, толстуха подняла горящую головню и прижгла ей рану только что созданного евнуха. Парень не издал ни звука. Под низким потолком логова завоняло паленым мясом.　
Перед глазами у Вэл поплыло. Она осознала, что пытается не дышать.　
— Как ты могла с ним так поступить? — прошептала она Симоне.　
— Если бы не я, его оскопила бы Мира. Либо ты.　
— Нет, ни за что.　
— Не зарекайся. Я тоже когда-то так говорила.　
 
— Он умер?　
— Вряд ли, но может. Когда это проделывают так грубо, немногие выживают.　
У Вэл замутило в желудке. Зажав рот рукой, она поплелась в направлении коридора, ведущего на свежий воздух. Но не успела она выкарабкаться из потайной комнаты, как ее стащили вниз. Кто-то пощипывал и ласкал ей груди, в тело проникали пальцы и отполированные до гладкости дилдо. Разум, сосредоточенный только на кровавой сцене, которой она недавно стала свидетельницей, оставался равнодушен к переизбытку прикосновений, однако тело, не связанное угрызениями совести, охотно отвечало на ласки.