Силуэты снов (СИ)

— Мари, ты не в себе, — заметил Фелим. — Я начинаю за тебя бояться.
— Почему? — равнодушно спросила я.
— Извини, но реакции у тебя не совсем нормальные…
— Не суди по себе…
— А я сужу по себе! — вскипел вдруг Фелим. — Мне и то расплакаться хочется, потому что я совершенно убит…
— Остановись, пожалуйста.
Фелим затормозил.
— На той стороне аптека. Пойди и купи для меня лекарство.
— Какое? — раздражённо спросил Фелим.
— Объяснишь, в чем дело. Тебе посоветуют. Мне плохо, мне нужно что‑нибудь сильнодействующее.
— Ну, подожди тогда, — Фелим вышел из машины, накинул капюшон на голову и побежал через дорогу к аптеке.
А я сразу же провалилась в забытьё. И сразу же поняла, что я под пристальным вниманием человека, влезшего в мой бредовый сон.
«Ты зря надеешься, что Фелим позволит тебе проглотить всю упаковку сразу. Он не так глуп», — ясно и чётко прозвучал в моей голове знакомый голос.
— Зачем ты подсматриваешь, Извеков? Если бы ты забрал меня с собой, ничего этого не было бы.
«Тебе не кажется, Катя, что ты набралась у меня слишком дурных манер? Умоляю тебя, не повторяй моих ошибок, уж я‑то знаю, о чём говорю. Ну что за дела ты там творишь?..»
Я с усилием открыла глаза, но не могла в точности определить, проснулась ли я полностью. Фелима в машине ещё не было, а дождь вовсю хлестал по стеклу.
— Зато теперь меня ничто не держит здесь. И ты плохо меня знаешь, если думаешь, что меня теперь что‑то остановит. Таблетки не единственное, что может мне помочь. Есть и ещё способы…
Мой взгляд остановился на ключах, все ещё покачивающихся в замке зажигания.
Мой сон превратился в бред. Я видела все наяву, но мне чудился взвинченный голос Извекова:
«Катя, поверь мне, не стоит этого делать!»
Я пересела на место водителя и повернула ключ. Машина Фелима была отменным экземпляром. И хорошо вела себя на мокром шоссе. Даже на большой скорости. Я выжала газ до конца. Так, как это сделал Одер. Может, он все ещё видел меня? Тогда он должен меня понять.
«Катерина, брось. Остановись. Вернись обратно.»
— Нет, Валерий. Здесь за поворотом есть один очень симпатичный обрыв…
Пройдя поворот, я решительно повернула руль, разворачивая машину в пропасть… Падение продолжалось секунд пять. Первый удар о скалу был скользящим, но я все‑таки разбила голову об оконное стекло дверцы. Боль была ощутимой, но через пару секунд сильнейший удар встряхнул меня, и невыносимая жгучая боль возникла и почти сразу растаяла вместе со страхом и отчаянием… А вместо этого видения неторопливо, тихо, отвлечённо и ненавязчиво проходили друг за другом.
И все лица, лица, знакомые и незнакомые… Картины сменяли одна другую. Возмущённый, оскорблённый моими выпадами Одер. А потом искорёженный жучок и изуродованное тело молодого светловолосого парня… Лазающий по развалинам Рая Олег. Сердитый и раздражённый Юрка… Могила рыжего спаниеля в колючих зарослях… Машины дорожной службы, сгрудившиеся на краю обрыва. Обломки красного спортивного автомобиля, раскиданные повсюду на дне пропасти… Фелим, сидящий на камне под ливнем и закрывший лицо руками.
Слезы просились наружу, но что‑то не давало им вырваться. Как‑то совершенно незаметно я поняла, что проснулась. Было холодно. Я покрутила головой. Что‑то мешало движениям, шею тянуло. Я открыла глаза и с удивлением обнаружила, что левый глаз забинтован. Потрогав повязку, я убедилась, что вся голова похожа на кокон. Щека и шея с левой стороны не сильно, но ощутимо поднывали.
Я села и огляделась. Все в порядке. Моя камера. Только на полу грязь, какие‑то клочки, куски, щепки. Словно после побоища.
Звякнул замок. Кельстер отворил дверь и хмуро взглянул на меня. Его маленькие недобрые глаза обвели комнату. Мне захотелось плюнуть в его ненавистную физиономию или запустить чем‑нибудь, но снова нарываться на побои мне не хотелось. Кельстер был существом бесцеремонным, и бил, не раздумывая.
— Очухалась? Дура ненормальная.
— Я пить хочу, — отозвалась я, чувствуя нестерпимую жажду. Словно у меня несколько дней во рту не было ни капли.
 
Кельстер вернулся в коридор, и вошёл ко мне уже со стаканом. Я потянулась к нему рукой.
— Ну‑ну, руки назад! — рявкнул он и, дождавшись, пока я убрала руки, ткнул стакан мне в губы. Так было неудобно, и вода лилась мимо, оставляя мокрые пятна на рубашке. Сделав несколько глотков, я отстранилась.
— Почему на мне бинт?
— Не помнишь? Ну, естественно, — хмыкнул Кельстер и наподдал ногой какие‑то обломки. — Разнесла всё неделю назад, Даррине в волосы вцепилась. А потом разбила посуду, сломала ложку, кричала, что виновата в смерти какого‑то Одера, почему‑то расцарапала сама себе физиономию этой самой ложкой… Конечно, теперь ты этого не помнишь.
— А вот в этом ты, Кельстер, ошибаешься. Я очень многое помню, — я встала и обошла вокруг стола. На нем стояла табуретка с надломленной ножкой и валялся мусор. — Я хочу, чтобы отсюда убрали эту грязь.
— Что‑о‑о? — Кельстер лишился дара речи. Его толстый живот возмущённо заколыхался, а челюсть отвисла. — Убрать? Грязь? Давно ли тебе появилось дело до грязи?
— И я хочу зеркало.
Кельстер шумно сглотнул и, задом толкнув дверь, поспешно выскочил в коридор. Пусть бесится. Сейчас поднимет шум. Закричит, что ненормальная дура ещё больше свихнулась. Зеркало требует.
Зеркало мне было сейчас необходимо. Мне нужно было увидеть, какой же окончательный облик приобрела Катька Орешина. То, что я осознала себя в ту же секунду, как пришла в себя, не удивило меня ни капельки. Как говорится, первый блин комом, зато второй — как по маслу. Но главная причина была, по‑видимому, в самой личности. Рэста. У неё не было ничего: ни судьбы, ни памяти, ни целей, ни мыслей. Недаром же её держали в такой конуре: высокий потолок, мрачные зелёные стены, битая плитка на полу. И холод. За несколько минут после пробуждения я продрогла, и мне ничего не оставалось, как завернуться в тонкое байковое одеяло.
Интересно, что это все‑таки за заведение, почему меня здесь держат? Я никогда не спрашивала об этом у Кельстера. Впрочем, этот жирный боров все равно не стал бы ничего мне говорить. К тому же я поняла, что слишком ненавижу его, чтобы опускаться до расспросов.
Ситуация была более, чем любопытная. Я прекрасно помнила все про себя: все, что было со мной, как с Катей, все, что было со мной, как с Мариэлой. Но я почти ничего не могла припомнить о Рэсте. Словно и не было такой. А Рэста хорошо помнила обеих девушек. Она не просто помнила их, она все время видела их во сне и ощущала себя по очереди то одной, то другой. Она пропускала через себя все, что происходило с ними двумя.
Может, такое положение вещей было даже выгодным? Ведь не возникало ничего лишнего, ничего, что сковывало бы теперь мои действия. Теперь придётся по порядку выяснять, где я, что я такое, почему я здесь. И самое главное, как далеко отсюда дверь в мой мир, и как можно её открыть. Столько раз я слышала от Валерия о дверях, но его полунамёки так и не объяснили мне, как это — открывать двери.
Никакой перемены в своём состоянии, никаких необычайных способностей у меня не возникало. Преимущества единого сознания как‑то не спешили о себе заявлять. Хорошо бы сейчас быть не одной, а вместе с кем‑нибудь, кто смог бы помочь хотя бы советом. Но увы. Сама захотела, сама и расхлёбывай.
Мне вдруг стало страшно. Я подумала об этом, и тут же пришла чёткая насмешливая реплика Извекова:
«Вот тебе и с добрым утром! Падать в пропасть она не боялась, а тут струсила!»
И это уже не был навеянный сон, это был чёткий контакт, такой же, на какой я была способна в Раю.
 
— Привет, Валера! Ты где? — я обрадовалась, что он по‑прежнему связан со мной.
«Я у себя. В «каменном мешке», ты же знаешь.»
— А где я?
«Я понятия не имею. Мне не видно ничего. Визуальный контакт не получается. Я только по‑прежнему могу поговорить с тобой, и только.»
— Как мне найти путь домой, Валерий?