Соблазнить верную (СИ)

– Ну что? Видишь теперь?
– Нет, – тихо отвечал Вадим.
– Да как же так? Я тебе передаю информацию… уже напрямую!
Вадим изо всех сил старался что-то рассмотреть, но перед глазами только пульсировали радужные круги, и неудачные попытки привели женщину в негодование.
– Так, ты не хочешь принимать это! Знаете что, быть проводником и далее я не намерена, связь вам оставляю, сама ухожу. Когда будешь готов, он сам к тебе придет, Петя твой. Вот и разбирайтесь. Не очень-то я люблю в чужих делах копаться…
– Не понял, – возмутился Вадик, открыв глаза и с удивлением обнаружив себя на том же табурете напротив ведуньи, будто с места он не передвигался. – Я ведь деньги вам плачу!
– Знаете что, голубчики?! Есть вещи, в которые лезть ни за какие деньги не стоит! Я правила не нарушаю, триста лет оно мне надо – за кого-то расхлебывать… Понимаешь? Поэтому давай, чеши… Он сам тебя найдет.
Выйдя от рассвирепевшей тетки, погоняющей его вслед благим матом, Вадик с удивлением пожал плечами. Да сами они все больные на голову! Ей это не надо… Вы видели эту наркоманку? Сама нанюхалась дряни какой-то, потом «заливать» начала… «я правила не нарушаю». Да иди ты! Все тупые какие-то! Безмозглые все! Одни в церкви картинам кланяются, другая – вон курит непонятно что… кругом одни психи!
– Да пошли вы все… – буркнул Вадим, переступил через ноги сидевшего в очереди на прием к Белле и пошел восвояси.
Жутко хотелось выпить. Так сильно уже давно желания не возникало, недели три прошло в абсолютной трезвости, а после этой ведуньи во рту даже ощутил вкус коньячка… Надо выпить! И ничего не будет, потому что и не было – рассказы о его «белочке», духах, магиях, Боге – это все бурное воображение ненормальных людей. Надо такое выдумать! Это по ним плачет психиатрия! А я – нормальный!
Не заметив, как оказался дома, Вадим опомнился только тогда, когда первую рюмку он уже опрокинул. Как будто кто-то гнал в шею – выпить и закусить. Ф-фух, полегчало как! Обрадовался, второпях вторую налил.
Послышались шаги, сначала передернуло, потом успокоился, когда в дверях увидел Машу.
– Чего хотела? – спросил он, демонстративно выпивая из рюмки. – Ушла ведь? Вот и иди.
– Ушла, – Мария с грустью окинула взглядом скромный стол алкоголика – огурец, колбаса, сок. Самое главное не еда, понятное дело. – Вернулась спросить: может, помощь нужна?
– Нет, спасибо. Как видишь, справляюсь, – с хвастовством указал на стол, будто там почивали деликатесы.
– Поняла, – Мария вздохнула. – Справляешься.
– А значит, скатертью дорога, – равнодушно проговорил Вадим, указывая на дверь. – У меня все хорошо.
Тяжело вздохнув, супруга вдруг достала из принесенного с собой пакета какую-то коробку.
– Не знаю, что это, – бросив ту на стол, деловито произнесла она, – но подумала, может пригодиться. Таскали ее всю жизнь по квартирам… спрашивала, что за хлам, давай выброшу… Ты кричал: «Ничего из детских воспоминаний не выбрасывай». Альбомы с твоими «сокровищами» я оставила в столе, а это почему-то в мои вещи попало. До сих пор не могу понять, каким образом…
Осознавая, что Вадим ее не слышит, Мария смолкла и уставилась на то, с каким изумлением на лице он вначале рассмотрел надпись на коробке «Наследство», а затем медленно принялся ее распаковывать, будто нарочно оттягивая момент истины. Заметив, что руки мужа задрожали, когда содержимое вывалилось на стол, Маша застыла в ожидании каких-то объяснений, но вместо них удостоилась злостного, нечеловеческого взгляда и гневного восклицания:
– Пошла вон! Чего стоишь?
В страхе, что он вот-вот ее ударит, Ковалева пулей вылетела из квартиры, на ходу набирая номер телефона.
– Аня! Анечка, с ним опять, похоже, началось! – она истошно кричала в трубку. – Только что отдала ему кое-какие вещи, а он посмотрел на меня взглядом… Господи, зверь какой-то! Как мне страшно стало! Бегу… убегаю! Пусть делает как знает. Не могу уже. Не хочу, понимаете…
Далее безудержные рыдания, несвязная речь, короткие гудки. Аня с грустью посмотрела на мужа:
 
– Похоже, ты был прав. Безнадежно.
– Ах, вот кто ты, дядя Петя! – радостно восклицал Вадим. – Родненький мой! Как я мог не вспомнить?! Ну точно ведь – и лицо, и голос, и наследство от тебя.
Восхищенно рассматривая фотографию, где он в десятилетнем возрасте сидит в обнимку с мужчиной лет тридцати пяти (на фото ему столько же, сколько Ковалеву сейчас), Вадик начинал все понимать, и его лицо засияло осведомленностью.
– Э-эх, дядя Петя, жалко, что ушел! Ты ведь нормальный мужик был… Прости, недооценивал.
Дядя Петя являлся маминым хахалем, как модно было тогда говорить. Жили они всего несколько лет вместе, но запал он мальчику Вадику в душу. Причем, запомнился Петя не в самом лучшем свете, потому как ничего хорошего, по сути, и не делал. С матерью был груб, с Вадимом – порой даже жесток. Ни слова о доброте, каких-то теплых отношениях. Мальчик его боялся и нередко даже прятался, старался избегать, когда дядя Петя с мамой возвращались из гастролей. Сам Меликов был ее продюсером.
Сейчас Вадик почему-то плохое отбросил сразу – обиды, переживания, боль за мать, свои страхи за нее и желание скрыться, убежать из дома, как это было в детстве.
– Выпить бы с тобой сейчас, дядь Петь, – вслух сказал Вадим и опрокинул рюмку, как тут же чуть было не подавился при мысли – дядя Петя-то не пил.
Тот был совершенным трезвенником, в отличие от спивающейся матери, которую день через день мальчик видел пьяной. Отчим ничегошеньки ей не говорил, будто не противился тому, что его женщина спивается. В этом Вадик винил его больше всего… А сейчас понимал: мать сама делала выбор.
Принявшись перебирать фотографии, какие-то поздравительные открытки с саркастическими замечаниями, которыми дядя Петя порой поздравлял пасынка, Ковалев тихонько сам себе улыбался. Как вдруг среди этого бумажного хлама попался конверт с надписью: «Прочтешь, когда будешь готов».
Усмехнувшись, Вадим пробубнил: «Всегда готов!», – и открыл письмо. Говорилось о каком-то наследстве, крайне важной информации, хранящейся в этой коробке, которую Петр не мог передать своим детям, ибо их не было, но, в связи с предчувствием скорой смерти, все вверяется Вадику со «строгим наставлением применять по назначению». Все инструкции прилагаются.
Инструкции – толстенная, сшитая вручную тетрадь со множеством каких-то записей, мрачных рисунков и вклеек. Пытаясь сосредоточиться, Вадим вдруг понял, что уже опьянел до кондиции «лучше не вникать», но интерес к содержимому тетради уже пылал вовсю.
– Что же ты надрался как скотина? – послышался знакомый голос, и Вадик резко вздернул голову.
Такое дикое ощущение, что кровь отошла от головы и конечностей, собравшись где-то в солнечном сплетении, и забурлила… Затем в кипящем состоянии распространилась по телу, заполнив этой лавой каждую клеточку его организма. Что за эмоции? И страх, и дикая радость, и смятение, и ненависть, и восхищение… фанатичное восхищение! Теперь-то становилось понятно, что Петя-маг – умерший отчим… но его появление вновь воочию как-то в голове всё усложняет. И почему только Вадим раньше его не узнал? Из-за костюмов и странных образов, в которых он перед ним представал?
Отчим сидел на стуле напротив своего названного сына и улыбался.
– Тебя нет! – в отчаянии выпалил Вадим. – Сгинь! Ты – галлюцинация.
– О-о-о! – дядя Петя раскатисто захохотал. – Галлюцинация – это не совсем то, чего нет. Это то, чего не видят другие! Игра сознания и подсознания. Противостояние видимого и невидимого. Взаимодействие реальности и фантазии. Это что-то между этим и тем. Хотите, называйте это астралом. Хотите – духовным миром. Хотите – одержимостью. Хотите – игрой психики. Но не говорите, что этого нет, иначе оно вас накажет за скепсис еще больше, чем вы могли бы пострадать, не выказывая свое пренебрежение.
 
Вот теперь еще четче вспомнилась эта совершенно непонятная Вадиму в детстве философия маминого любовника. Тогда он ненавидел эти умничанья, поучения, попытки выставить себя образцовым мудрецом. Но сейчас Ковалеву это вдруг стало до изнеможения интересным и крайне необходимым.