Узники Кунгельва (СИ)

— Почему ты не пришёл на карнавал? — голос карлицы окрашивался визгливыми оттенками. Она локтем пихнула Брадобрея в ногу. — Мы с этим большим мальчиком так тебя ждали!
— Что? — спина здоровяка ходила ходуном, будто там, под кожей, ползали змеи. Под воротником расползалось пятно пота. — Ах, да! Отменное было шествие. Каждая дворовая собака присоединилась к нам! И одноногие люди там были, и цыгане, и всякие уродцы, и шоу-шатёр электричества и света, который ехал сам по себе. Всё, как любят мальчики. Я везде смотрел, но нигде не видел этих любопытных чёрных глаз, что у тебя на лице. Где они были?
— Я… болел… простите, я не знал…
Мальчишка не плакал, но икал, не закрывая рот, так что звуки получались громкими и раскатистыми. Неожиданно для всех он нашёл в себе крохи храбрости. Голова опустилась, словно он собирался забодать незваных гостей.
— Кто вы такие? Я вас не знаю. Я вас в первый раз вижу!
— Зато мы тебя очень хорошо знаем, — заискивающим голосом сказала карлица. Она ущипнула своего компаньона, и тот надул огроменный пузырь из жевательной резинки. — Однажды мы с моим другом услышали, что один маленький мальчик никогда не ходит на ежегодные карнавалы. Что он не любит веселье, предпочитая долгими пасмурными днями сидеть дома. Разве это жизнь?
— Я не люблю карнавалы. — Фёдор едва сдерживался, чтобы не разрыдаться. Руки больше не были сжаты в кулаки; правая загибала левую так, будто хотела её сломать. — Я вообще не хотел сюда переезжать.
— Что он говорит? — спросил здоровяк. Он наклонился вперёд под каким-то неестественным углом. Казалось, брюхо вот-вот перевесит, оно колыхалось под одеждой, как наполненный водой пузырь.
Карлица забралась по лестнице на две ступеньки, обхватив руками перила, потянулась ртом к его уху.
— Говорит, что его мамочка и папочка привезли его сюда потому, что у мальчика нервное расстройство! Представь себе! У такого молодого! Он не переносит задымлённость и суету большого города, этот шум включает у него в голове трещотку, которая пугает его до воплей. А здесь тишь да благодать! Поэтому он не ходит на наши выступления. Как тебе это нравится? И после этого он смеет говорить, что ему здесь плохо! В нашем прекрасном городе! Вот его папаша точно не оценил бы такого заявления. Ему пришлось бросить работу, доходную работу в Москве. Он нашёл себе соответствующую навыкам должность, но за неё почти ничего не платят. Он теперь ругается со всеми подряд. Может, (она понизила голос) даже пьёт?
— Я такого не говорил! — закричал мальчишка. Юрия привлекло движение наверху: между люстрой и потолком от крика заколыхалась паутина.
— Но ты знаешь, что это так.
— Нет!
Клоуны не обратили на его возглас никакого внимания.
— Тогда ему необходима частичка веселья, — пророкотал Брадобрей.
— Абсолютно, совершенно необходима, — сказала карлица, противно хихикая. По её щеке стекала пепельно-серая тушь. Женщина была похожа на огромную, вставшую на задние конечности блоху.
— А ну-ка хватит, — слабым голосом сказала Алёна, тут же зажав себе рот. Никто не удостоил её и взглядом.
— У нас есть для тебя подарок, — сказал здоровяк. — Возможно, он поможет тебе вылечиться и стать меньшей обузой. Ведь ты сейчас у родителей как камень на шее.
— Сделай что-нибудь, — причитала Алёна. Она теребила пуговицы на рубашке мужа. — Пожалуйста!
Но Юрий не мог заставить себя пошевелиться. Мышцы одеревенели, кто-то выдавливал изнутри глаза. Он смотрел себе под ноги и видел рыжую кирпичную пыль на носках туфель. Будто здание рухнуло, и ты не можешь вдохнуть. Ведь это страшное ощущение — лежать без движения, ловя лишь отдельные импульсы боли, не зная, спасут ли. И даже если спасут — сможешь ли ты когда-нибудь пошевелить хотя бы пальцем?
Здоровяк тем временем засунул руку за отворот своего сюртука и достал небольшую картонную коробку, перевязанную яркой жёлтой тесьмой. Юре показалось, что она появилась из ниши в его животе, словно кенгурёнок из кармана матери-кенгуру.
— Это вещь из моей личной коллекции, только для тебя, — сказал он, буквально впихивая коробку в руки малышку. — Штука, о которой мечтают все мальчишки твоего возраста.
 
— Конечно, она ценнее, — перебила его карлица.
— Ценнее, — поправился великан, обозначив глубокий кивок. — О ней мечтают ребята даже старше тебя. О ней мечтают старшеклассники. Она даёт им власть. С ней любой шум для тебя будет не страшнее сердитого кудахтанья. И даже отец, который зовёт тебя маленьким трусливым ублюдком, трижды подумает, прежде чем раскрыть рот.
Он улыбнулся, сверкнув несколькими золотыми зубами. Дёсны были красные, словно у вампира.
— Не забудь про особые привилегии! — закричала ему в ухо карлица.
— Я когда-нибудь что-нибудь забывал, мой маленький чёртик из табакерки? Слух у меня не ахти, но с памятью всё в порядке.
— Ну так скажи ему!
— Ты счастливчик, маленький Фёдор, вытянул короткую соломинку. Мы останемся в городе ради тебя, будем наблюдать и подбадривать, когда ты загрустишь. А в следующий раз, когда ты останешься один, мы придём, чтобы устроить для тебя представление — только для тебя одного!
Он раскинул руки, и из широких рукавов с громким треском выскочили два пучка разноцветных лент. Карлица достала дуделку в виде маленького красного снегиря и дула в неё, извлекая совсем немузыкальные звуки.
Мальчик, держа на вытянутых руках коробку, отступал назад, вглубь коридора, пока не упёрся спиной в стену. Его лицо было белым как мел. Резко запахло мочой.
— Я не люблю карнавалы, потому что они всегда громкие, — тихо сказал он; в идеально круглых глазах отражались ленты, свивающиеся в кольца и медленно опускающиеся на пол. — Две недели назад мы закрыли все окна, но всё равно было немножечко слышно, а в воскресенье даже уехали из города. Я не люблю музыкантов и очень… очень боюсь клоунов.
— Что же, это ещё не преступление, — по-прежнему улыбаясь, ответил Брадобрей. Его слух возвращался и исчезал благодаря какому-то хитрому фокусу. — У тебя теперь есть нечто особенное. С этой вещью твои страхи исчезнут, как кролик в шляпе — кролик, который уже развлёк зрителей и которому пора домой.
Схватившись за бока, карлица захохотала.
— Ой, умора! — ревела она. — Кролик, которому пора домой! Только не говори, что ты не знаешь, куда деваются все эти зверушки из шляпы.
— Я просто берёг детскую веру в чудеса, — возмутился Брадобрей. — Если она исчезнет, что хорошего останется в этом мире и кому будут нужны наши трюки? Мы станем просто старыми псами, спящими на солнышке и вспоминающими, как им бросали палку.
Он покачал головой. Карлица внезапно прекратила смеяться; она остро взглянула на великана и сказала:
— Чудеса никогда никуда не исчезают, — сказала она. — Даже если пропадает вера. Без веры они чернеют и у них выпадают зубы… но и только.
Они несколько секунд смотрели друг на друга, а потом одновременно подняли глаза на двоих людей, жмущихся к стене на лестнице. Брадобрей не просто повернул голову — она словно повернулась на сто восемьдесят градусов.
— Мы уходим прямо сейчас, — сказал здоровяк.
— Отправимся по своим шляпам, — хихикнув, сказала карлица.
— И вам лучше тоже не задерживаться. У нашего общего друга ужасные соседи. Очень хмурые и очень глазастые. Не доверяют настоящему веселью.
Он надул ещё один розовый пузырь, и дальше по коридору, в прихожей, вдруг распахнулась входная дверь. Люстра закачалась, заставив тени брызнуть во все стороны. Дневной свет заиграл в выставленных у порога бутылках, отразился в зеркале на стене с ободранными фиолетовыми обоями, белый орнамент на которых давно уже перестал быть различим из-за отпечатков грязных ладоней, словно кто-то привык ходить по коридору, держась за стеночку.
Пока Юрий щурил глаза, клоуны исчезли. Мальчик тоже — его рыдание доносилось из одной из комнат на первом этаже. Коробка со смятыми углами валялась на полу. Он почувствовал, что снова может двигаться. Ступени побежали вверх со скоростью взбесившегося эскалатора.