Тринадцать жертв (СИ)

Сюзанна неожиданно почувствовала прилив оптимизма и необходимость именно сегодня честно поговорить с Исааком, только в подходящий момент. Да, шанс ошибиться всё равно есть, но достаточно небольшой, а если не пытаться — лучше точно не станет. Хуже тоже, но… Как-нибудь эту неловкость она переживёт. Зато расставит точки над «ё» и перестанет терзаться догадками.
Нужно было выдержать полтора часа тесто. Сюзанна хотела помыть использованную посуду, но этим уже занялся Исаак, поэтому она просто села и стала наблюдать за ним. Странными тревожными воспоминаниями отдавался вид спины Исаака. Казалось, что он мог в любой момент пропасть, уйти навсегда. Что так уже было. Болото, ягоды, выпечка… Кто-то важный, кто ушёл и больше никогда не появлялся. И о ком она очень мало знала правды.
Сью тоже вспомнила их ночную встречу. Да, Исаак действительно был способен пропасть. Что могло случиться, если бы силы ещё больше взяли над ним верх? Всегда есть шанс, что это снова произойдёт. И никого не будет рядом, никто не поможет. А он, даже если заранее почувствует неладное, не сможет об этом сказать. Люди часто врут о своём состоянии, чтобы не заставлять беспокоиться, не казаться слабыми, не отходить отдел. Но каково это — просто не иметь возможности сказать? Подвергать себя опасности, потому что запрещено быть честным?
Не выдержав, Сюзанна подошла к Исааку и обняла его со спины. От удивления он чуть не выронил последнюю не вымытую миску, но справился с шоком. Только с сердцебиением совладать не мог. Сюзанна молчала, поэтому Исаак быстро закончил с посудой и развернулся, посмотрев на неё с немым вопросом.
— Хочу тебе я кое-что сказать. Прошу — дослушай, пусть будешь думать, что глупость говорю. И, может быть, ошиблась в том, что о тебе подумала внезапно, но точно знаю то, что о себе я правду расскажу — Сью говорила медленно, потому что из-за особенностей своей речи не могла говорить просто то, что было на уме. Ей приходилось обдумывать каждую фразу, но получалось всё равно не очень складно. — Я понимаю, что, наверное, ты этого не замечал. Конечно, это так, ведь то было специально. Я думала — тебе я безразлична, поэтому, боясь обжечься, старалась себя не выдавать. Но тут, обдумав то, что было, я поняла — молчать нельзя. Нет смысла, нет причины. Как два шута, мы прячемся, играем, хотя за маской правда та одна. Люблю тебя. Люблю. И больше не скрываю. И, кажется, что и тебе нужна. Прошу, не уходи, не пропадай. Опять.
Признание вышло долгим, путаным, Сюзанна очень надеялась, что Исаак понял мысль, которую она решила донести. Однако по его реакции сложно было что-то сказать: он будто завис, очень сильно о чём-то задумался.
Или же с чем-то боролся. Да, признание шокировало, это было очень неожиданно, но очень приятно. Исаак не хотел оставлять Сью без ответа, но слова, которые он желал произнести, снова застревали в горле. Ещё больше не хотел ранить ложью, ведь понимал, что Сюзанне было непросто решиться раскрыть себя, что нельзя вечно полагаться на её догадливость.
— Могу я попросить тебя спеть? Что угодно, — попросил, наконец, Исаак.
Сюзанна сначала удивилась просьбе, но догадалась, что он задумал. И запела, позволяя своему осколку ненадолго заглушить чужой.
— Сью, ты права, — начал очень быстро говорить Исаак, словно боялся, что не успеет, что «отрезок честности» закончится раньше, чем он выскажется. — Я тоже люблю тебя. Сильно. Но не могу обычно этого сказать. Я с самого начала обратил на тебя внимание. Ты добрая, милая, красивая. Я хочу быть с тобой. Но мне очень сложно быть честным. Особенно в этом. С тобой. И я решил, что это безнадёжно. Я никуда не денусь. Я сам очень этого боюсь. И… Не хочу снова тебя оставить.
Исаак крепче обнял замолчавшую Сюзанну. Он понимал, что вряд ли скоро снова может быть таким откровенным — он не мог часто просить её использовать силу. Только сейчас. Чтобы всё прояснить. Чтобы Сью услышала правду, а не должна была постоянно о ней только догадываться. Как быть дальше? По-прежнему, конечно, уже не получится. Это Исаак тоже понимал. И был готов показывать своё отношение действиям, а не словами. Честно себя вести у него получалось лучше. Главное, что их чувства были настоящими и взаимными.
 
Серый ненастный день стал светлее и приятнее. Надо было ещё закончить пирог продолжить уборку, а там и ужином заняться. Но дела шли легче и быстрее, а страхи, что напомнили о себе днём, больше не возвращались. Зато была вера в то, что впереди поджидало что-то хорошее.
  
Глава 28: Правда о надежде
 
Прошла неделя с того дня, как хранители и Хальдис попытались зачаровать статуэтку. Настало время проверить её и, следовательно, жизнеспособность этой затеи. Все собрались после завтрака в гостиной, Эрланн принёс статуэтку и передал её Хальдис. Долгое время она сосредоточенно молчала, а после улыбнулась — чары прижились, можно было добавить ещё немного. Здесь нельзя было торопиться, потому что чуть более сильное воздействие могло разрушить статуэтку, и тогда пришлось бы начинать сначала.
— Но в этот раз я не буду проводником, — предупредила Хальдис, — а постараюсь научить вас переносить силы самостоятельно. Не знаю, сколько ещё потребуется заходов, но достаточно, а я должна буду вскоре покинуть вас. Скинуть с хвоста священников удалось, но у меня есть и другие враги. От них может не уберечь и замок. Я не хочу подвергать вас дополнительной опасности.
— Решила ли ты уже, куда путь держать будешь? — обеспокоенно поинтересовался Мейлир.
— Да. Я решила отправиться в Кольнем. Знаю, в этом замке должны были сохраниться сведения о более коротком пути до него, которым во время охоты пользовались маги.
— Значит, уйдёшь к ведьмам… Да, полагаю, так будет лучше. На родине ты будешь в безопасности.
— Да, но сначала надо будет изучить дорогу. Мастер, вы позволите мне привести в библиотеку кого-нибудь из леса? Мне будут нужны чужие глаза, чтобы изучить карты и книги. Обещаю, это никому не навредит.
— Конечно. Если то будет необходимо, не стесняйся обращаться и ко мне, — согласился Эрланн.
Хальдис с благодарностью кивнула. Теперь можно было перейти к зачарованию. Хранители подходили в том же порядке, что и в прошлый раз. Теперь им приходилось самим произносить слова заклинания, которые подсказывала Халь. Она чутко следила за магическом фоном и сразу поправляла, если хранители делали что-то не так. Без проводника было сложнее, однако помогало то, что на статуэтке уже имелись родственные чары, к которым новые тянулись сами. Также рядом стоял Эрланн: на случай, если воздействие хранителей начнёт просачиваться наружу, либо же осколки попытаются перехватить контроль. Особенно внимательно он следил за близняшками, но, к счастью, на этот раз всё обошлось.
Когда Гленда закончила накладывать чары, Хальдис приняла статуэтку из её рук и снова проверила магический фон. Энергия была стабильной, но требовалась хотя бы ещё одна неделя, чтобы можно было пойти на третий круг. Хальдис объяснила Эрланну, как проверить состояние чар, а потом он под её диктовку записал необходимые заклинания.
Все покидали гостиную в хорошем настроении: успех давал надежду, что им действительно удастся изменить привычный ход этой истории. Это ведь было вопросом времени, а на него пока не было наложено каких-либо ограничений. Главное, чтобы все соблюдали осторожность. И, конечно, были живы. Камилла с тревогой снова вспомнила слова Ингрид, но всё ещё не была уверена в их правдивости. Слишком глупо, что ведьма из прошлого могла что-то предсказать жертве настоящего.
В гостиной остались только Камилла, Эрланн и Гленда, но последняя тоже решила удалиться. Она заметила, что в их отношениях произошёл заметный прогресс, и не хотела мешать уединению влюблённых. Если брат был так счастлив, что даже сердце его забилось вновь, то большего сейчас она не могла желать.
За Глендой, стараясь остаться незамеченным, последовал Лауге. Он сейчас тоже был сам по себе, ведь у Исаака тоже начала налаживаться личная жизнь. Лауге был рад за брата, хотя и удивился столь быстрым переменам. К тому же, ему казалось, что тут не обошлось без участия одной маленькой светлой сводницы. Ведь Гленда очень хорошо многое подмечала и не могла не посодействовать. Счастье, что она до сих пор не раскрыла его. Или же раскрыла? Но делала вид, что нет, потому что в данном случае ничем не могла бы помочь. Насильно мил не будешь.