Тринадцать жертв (СИ)

— Рог… Забери его потом, — хрипло прошептал Управляющий и замолчал, вздрогнув. С губ сорвался тихий стон, от которого внутри всё сжалось — столько в нём было муки, но мужчина снова улыбнулся.
Камилла видела, как дрожал Мастер, то и дело невольно сжимая руку незнакомки. Совсем слабо, но будто таким образом хватаясь за жизнь. Иногда лицо искажалось от боли, и вдруг он тихо вскрикнул и застонал. Голубой рог упал на пол. Просто отвалился. В тот же момент волосы из седых стали просто светлыми, а черты лица немного изменились. Мужчина приоткрыл глаза. Не золотистые, а просто карие. Он выглядел умиротворённым и, улыбнувшись в последний раз, что-то прошептал одними губами (кажется, это было «вспомнил»), а после закрыл глаза уже навсегда, издав последний вздох. Облегчённый.
Покрасневшими от слёз глазами девушка посмотрела на Мастера и поцеловала в лоб, шепча молитву, после чего подняла с пола рог. В комнату тихо зашла Ингрид, Камилла сразу узнала её, стоило только заметить болотного цвета волосы. Она подошла к столу, глянула на книгу и закрыла её, сказав что-то настолько невнятно, что разобрать удалось лишь два слова: «тринадцать поколений».
— Писатель умер, не закончив повесть. Что ж, и такое бывает, — ведьма обернулась и бросила на незнакомку равнодушный взгляд. — Дитя, тебе пора уходить. Надеюсь, ты знаешь, как это сделать?
Девушка лишь кивнула в ответ. Осторожно убрав с колен голову, она встала, прижимая к груди рог, достала из кармана пластинку и сделала разрез в пространстве, через который и покинула подвал. Ингрид проводила её взглядом и обратила внимание на то место, где всё это время стояла Камилла, присмотрелась к левой руке, на которой светилось кольцо, и усмехнулась. Подошла ближе — теперь их разделял только шаг.
— Тебе тоже тут больше нечего делать, любопытное дитя, зашедшее в воспоминания. Иди к своему Мастеру, пока он ещё жив. Пока ты ещё жива. У тебя осталось… — Ингрид снова глянула на кольцо, хмыкнула. — Две недели. Не более.
Ведьма протянула вперёд руку и провела ногтем по лбу ошарашенной Камиллы. Её тряхнуло, мир пошёл рябью, изменяясь. Стены расширились, на них появились окна, пространство наполнилось мебелью. Стало светлее. Камилла узнала в этом помещении гостиную, которая располагалась рядом с жилыми комнатами. Но делать здесь было нечего. Она вышла в коридор, с одной стороны знакомый, а с другой — не такой, как в её времени, непривычный. На стенах были те же ковры, но без рисунков, на подоконниках отсутствовали цветы. Вроде, мелочи, но зато они прибавляли уюта.
Камилла шла медленно, всё ещё пребывая под впечатлением от услышанного. Две недели. Вроде бы странно просто взять и поверить этим словам, ведь откуда ведьме из прошлого знать о том, что ждёт жертву настоящего? Но отнестись к услышанному спокойно всё равно не получалось.
Сама того не заметив, она оказалась около библиотеки. На стенах возле неё ещё не было портретов. Непривычно. Хотя портреты мертвецов и пугали, но они стали уже настолько естественной деталью, что теперь неуютно становилось без них. Словно кто-то решил стереть память о прошлом, стереть следы страданий предыдущих поколений.
Тишину нарушил топот. Повернувшись к лестнице, Камилла увидела влетевшего в коридор парня. Растрёпанный, перепуганный, с глубокой раной на правой руке, он испуганно заозирался, не зная, куда деться. В следующий момент хранителя — а это точно был один из них — с силой впечатало в стену. Он отшатнулся, обернулся, из разбитого носа текла кровь, капая с подбородка на порванную рубаху. Ками отчётливо понимала, что будь у хранителя возможность, он бы снова обратился в бегство, но парень застыл статуей, которой больше всего подошло бы одно название: «Отчаяние».
В следующее мгновение в коридоре появилась ведьма. Она не торопились, не проявляла агрессии, ненависти или жажды убийства. Она вообще ничего не проявляла. Холодность и отрешённость — вот и всё, что можно было прочесть на лице ведьмы.
Ингрид вплотную подошла к хранителю, провела рукой по волосам, словно мать, желавшая приласкать ребёнка, нервно сглотнула, прикрыв на мгновение глаз и позволив на миг промелькнуть на лице сожалению. У Камиллы появилось странное чувство, словно сознание не желало принимать то, что видит. Образ ведьмы в этот момент не вписывался в то, что о ней представляли. Она не была похожа на ту, что получала бы удовольствие от убийств, а ведь именно такую картину рисовала известная всем им история. Правда (если это действительно были воспоминания замка, а не сон) не соответствовала ожиданиям. Но только отчасти.
 
Стоило только Камилле подумать о том, что они ошибались, как ведьма, одну руку всё ещё держа на голове хранителя, другой пробила ему грудь. Там, где располагалось сердце. Хранитель сдавленно захрипел, согнулся пополам, ещё сильнее пачкая кровью ковёр. Из глаз его брызнули слёзы, но ведьма не обращала на это никакого внимания. Она, не торопясь, шевелила рукой, словно искала что-то в груди несчастного.
«Осколок!» — осознала Камилла, вспомнив, что те у хранителей являлись частью сердца.
Ками сама поразилась ясности своих мыслей. Будь она сейчас в реальном теле, точно бы тряслась от ужаса, борясь с желанием опустошить желудок. Сейчас тоже было страшно, а ещё очень противно, но этот страх удавалось контролировать.
Вскоре ведьма кивнула, замерла на мгновение, а после резко выдернула руку из чужой груди. Тонкие окровавленные пальцы цепко сжимали осколок с налипшими на него кусками плоти. В этот же момент тело хранителя исчезло, став новым портретом на стене, послышался бой часов. Ингрид обессиленно опустилась на пол и заплакала, судорожно стирая с лица слёзы и размазывая по нему кровь. Когда от этих действий чёлка сдвинулась в сторону, Ками заметила пустую глазницу. Ведьма в самом деле была одноглазой.
«Так что же она чувствует на самом деле?» — успела спросить себя Камилла, прежде чем мир подвергся очередным изменениям.
Эту комнату узнать удалось не сразу, но как только на глаза попался стол, за которым сидела кудрявая девушка с ярким цветком в волосах, всё встало на свои места. Это была Боргхилль. Рассматривая карты, она делала пометки в записной книжке.
Дверь в комнату открылась. Судя по человеческому облику вошедшей, это была вторая жертва. Она подошла к столу и положила на него небольшую дощечку — точь-в-точь такую, какая потом выпала из часов.
— Если уж ты действительно хочешь оставить послание грядущим поколениям, — сказала она, присаживаясь на край стола, — то лучше уж выжги. Чернила выцвести могу.
— Ну… — Боргхилль подняла голову и приложила к губам кончик пера. — Тогда мне нужна твоя волшебная спица. Иначе как я это проверну?
Неизвестная вынула одну из спиц, что держали пучок, и положила рядом с дощечкой.
— Была бы проблема, — пожала она плечами, после чего соскочила на пол и ушла.
Боргхилль недовольно пробурчала под нос, что снова ей всё самой делать приходится, но всё же начала выводить на дереве послание, периодически негодуя на лезшие в лицо волосы.
В этот раз Камилла даже шагу сделать не успела, прежде чем очутилась в новом воспоминании. Ингрид сидела, привалившись спиной к стене, и прижимала к себе Боргхилль. Та была спокойна, либо же настолько слаба, что не могла выказывать какого-либо сопротивления. Но если заметить, что губы её затрагивала слабая улыбка, то второе предположение сразу ставилось под сомнение. Ингрид же была очень печальна. Кажется, она боролась с собой, кажется, никак не могла решиться, то сжимая, а то отпуская руку жертвы, на среднем пальце которой поблескивало кольцо.
— Не стоит сомневаться, — шепнула Боргхилль, приоткрыв глаза. — В моей истории уже поставлена точка. Не надо превращать её в многоточие — это больно.
Ведьма вздохнула и сняла кольцо.
Камилле показалось, что она ослепла, потому что всё резко сменилось абсолютной тьмой. И оглохла, потому что во тьме не было никаких звуков. Потом к ней вернулось ощущение тела, но как-то очень странно, неполно, потому что настоящее тело должно быть сейчас слабым и больным.