Клёст - птица горная (СИ)
Безопасник откинулся на спинку мягкого стула, внимательно на меня посмотрел:
— Так-так… господин Клёст, я так понимаю? Наслышан, как же… если случается что-то из ряда вон выходящее, то без Вас, конечно, там никак… и язык у Вас хорошо подвешен. И откуда только у вас берутся такие шустрые умники, из каких войск? — ехидно спросил он.
— Из обозных, — обречённо ответил я, закатив глаза на потолок.
— Ах, да, конечно же… Кстати, вы ведь завербовались к нам десятником, и, раз Вас отправили на прикрытие химического отряда, то Вам должны были дать пять ручных гранат. Вы ведь их не потеряли, надеюсь?
— Никак нет, господин старший советник! Все пять использовал во время боя!
Чиновник откинулся от своего мягкого ложа и подался вперёд:
— Так-так, поподробнее, пожалуйста… Использовали ВСЕ? И все — по уважительным причинам?
— Так точно, господин старший советник! Нас послали на убой — зачищать улицы. Все мои «гранаты» были использованы для освобождения прохода доблестной божегорской армии и для спасения господина Механикуса!
Плешивый, похоже, был крайне изумлён тому факту, что все боевые изделия могли быть использованы во время боя. Если бы он носил очки, то, конечно, же, сняв их, вынул бы белоснежный платок и тщательно протёр стёклышки. Поскольку этот бывалый безопасник очков не носил, то принялся задумчиво теребить какую-то очень важную бумажку на столе.
— Господа! — в его мозгах что-то сложилось, и он включил железную уверенность. — Я жду ваши рапорта о нынешних событиях в течение трёх дней.
— Служу Великой Божегории! — гаркнул я, вытянувшись.
Безопасник, втянув голову в сутулые плечи от моего крика, отмахнулся вялой ладошкой — сгиньте с глаз моих! И устало снова откинулся на спинку стула, прикрыв измученные глаза. Да, это самое тяжёлое занятие изо всех — работать с простым народом, вникая во все его глупости и желания…
Мы вышли на свежий воздух, с наслаждением его вдохнув.
— Денёк сегодня был адский, — пожаловался Механикус. — Давай напьёмся в дупель, что ли? У меня есть хорошее вино. Кстати, ты не поверишь: у нас есть такие ушлые солдаты-прохиндеи, которые где-то ухитряются добывать вино бочками, а безопасники ничего об этом выяснить не могут. Вот такие водятся ловкачи.
— Что ты говоришь! — изумился я. — Только ради этого я готов надраться в доску. Но сейчас пока не могу: мне нужно своих обормотов из города вывести — нечего им там сейчас делать. Потом приду вечером — тогда да.
Я взобрался на Чалку и поторопился в город.
Как я и предполагал, наши фургоны стояли на том же месте. В центре города ещё шли бои, то и дело слышались отдалённыевзрывы, но его падение было делом времени.
— Кашевар кончается, — хмуро приветствовал меня Шмель. — Тебя ждёт — попрощаться хочет.
— ЧТО?!!
Я птичкой влетел внутрь фургона.
Кашевар лежал бледный, но уже пожелтевший, со следами приливающей к лицу смертной синевы.
— Вы, химики, мать вашу!!! Не могли человеку нормальную перевязку сделать, что ли?! У вас же самые лучшие мази, я знаю! Безрукие вы совсем, что ли?! Поубивать бы вас всех нахрен!!!
Философ вынул изо рта окурок:
— Обижаешь, Клёст. Бывают такие раны, когда и медики ничего сделать не могут. Ты сам знаешь. Не шуми, дай человеку умереть спокойно.
Кашевар, похоже, надышался той дряни, что смолил Философ: его губы тронула блаженная улыбка.
— Ты, слушай, не смей умирать, да! — я подсел к изголовью умирающего. — Ты ведь ещё не все рецепты собрал. Ты только скажи: я весь этот грёбаный город вверх дном переверну, но найду тебе самого лучшего тут повара, и всю душу из него выну, чтобы он тебе рассказал всё, что знает!
— Не надо, командир, — еле-еле прошептал Кашевар, улыбаясь. — Не нужны мне больше рецепты.
— Ты же обещал ещё Бимку с Бомом на работу взять! Не смей умирать — я приказываю!!!
— Меня зовут Боги… А они повыше тебя чином будут… Я хотел тебе сказать… что в моей жизни… ты относился ко мне лучше всех… Спасибо тебе… Я хотел попросить… передать мою зарплату моей семье…
— Да, обещаю…
— Спасибо…
И он умер. Один из сотен, которых я знал и которые погибали или пропадали бесследно.
Оказалось, что Бим и Бом тоже были ранены: Бим — в руку, возле плеча, а Бом слегка хромал, красуясь разрезанной штаниной и белевшей на ноге повязкой. Похоже, эти «близнецы» нарочно старались казаться похожими друг на друга во всём: если одного ранили, то и другой подставился. Или мы и правда попали в самое пекло.
Штырь со своей бандитской рожей и фривольной татуировкой на шее и раньше-то не походил на записного красавчика, а сейчас, когда его небритую щёку изуродовала жуткая рана от арбалетного болта, и вовсе стал похож на пугало, подходящее для того, чтобы устрашать маленьких детей.
То, что Шмель не получил ни царапины, хотя его щит получил три дырки от вражеских болтов, говорило о том, что ему доводилось выходить сухим из разных переделок. А оставшийся целым Деляга своей шкурой доказал, что ему благоволит нечистая сила. Последний человек из моего десятка, тоже из новичков, умудрился ляпнуть:
— Мы сегодня работали, как молочники: горшки по всем домам разносили. Только вместо молока раздавали «весёлый дым».
— Ох, лучше бы ты молчал в тряпочку! — в сердцах ответил я, огорчённый смертью Кашевара. — Вот тебе и кличка нашлась — «Молочник». А, если полная, то — «Весёлый молочник».
Этот дуралей счастливо улыбнулся. Тяжело у нас жить человеку, которому окружающие отказывают в праве зваться по кличке. А, когда она есть, — совсем другое дело!
Мы кое-как запрягли Чалку обрывками ремней и потопали прочь из города, помогая ей подталкиванием фургона сзади.
А вечером все напились. Я — в компании Механикуса.
Армия имеет законное право на разграбление города в течение трёх дней после взятия. Хотя мы обязаны были караулить химиков неотлучно, но в такие дни приказы не работали, и я отпустил своих людей поискать себе что-нибудь хорошее, а сам уселся диктовать полковому писарю текст рапорта тому, «кому надо». Затем отпросился у сотника, которому строжайше запрещались любые отлучки, отнести намаракованную бумагу Плешивому.
Тот, злой, как алкаш с похмелья, дал мне дружеское благословение в дорогу:
— Надеюсь, тебе всё-таки оторвут голову!
— А я, вообще-то, иду за орденом, — поддразнил я его.
Плешивый сидел за столом, заваленный бумагами, а его писарь в углу увлечённо строчил что-то, не обращая на меня ни малейшего внимания. Небось, победную реляцию варганит, в которой указывает ведущую роль Службы безопасности…
Я поприветствовал хозяина палатки и протянул свою бумажку. Тот углубился в неторопливое чтение, то и дело недоверчиво похмыкивая. Наконец, отложил мой отчёт в стопку таких же помятых рапортов и побарабанил толстыми пальцами по столу:
— В целом, конечно, Ваши показания сходятся с теми, которые дал господин… э-э-э-э… Механикус, как вы его называете. Только уж больно всё у вас получается гладко: приземлился, побежал, прикрыли, добежали. Сказки какие-то.
— Ради хорошего конца этой сказки погибли 4 человека, господин старший советник!
— Да, конечно… погибли. Только господин Механикус не смог точно сказать, сколько именно людей помогали его спасению: 3, 4, 5 или сколько? Не мог даже сказать: погиб его напарник или нет? — если нет, то он мог попасть в плен, а это — угроза потери большого количества ГОСУДАРСТВЕННЫХ секретов… вы понимаете, что благонадёжность господина Механикуса из-за это — под большим вопросом? И благонадёжность того, кто ему помогал…
— Т. е., ордена мне не будет? — спросил я раздражённо, не совсем отошедший после ночной пьянки.
Плешивого изумила моя наглость:
— Молодой человек! Вы должны благодарить Богов, что к Вам пока больших претензий не имеется!
— Слава Пресветлому! — я благовейно вознёс глаза к потолку.
— Кстати: господин Механикус сегодня утром сам лично попросил перевести Вас в его распоряжение — для охраны. Так что сдавайте свой десяток и принимайте новый — там как раз одного десятника пришлось выгнать…