Клёст - птица горная (СИ)
— Да не вопрос…
Очень скоро грянул ещё один взрыв: вверх взлетели брёвна, доски, обломки мебели, а лачуга, в которой я дважды прятался, сложилась подобно карточному домику. Её соседку, кстати, снесло ещё раньше, — при взрыве телеги с боеприпасами. Похоже, мне повезло даже больше, чем показалось изначально…
Наёмники, подчиняясь нашим приказам, бросились быстро откидывать обломки поближе к стенам, окончательно освобождая дорогу фургонам. Мы двинулись дальше, а за нашими спинами на улицу уже вливалось осмелевшее воинство божегорцев, усиленное подошедшими легионами. Вспыхивали яростные, но короткие стычки: наглотавшиеся «весёлого дыма» арбалетчики и легионеры соображали плохо, да и было их мало.
— Бим, Бом, Штырь! Со мной, копья к бою! Остальные — прикрываем химиков! Не зевать! Мечи наголо!
Мы вчетвером пошли впереди, выстроившись полукругом и прикрываясь щитами; я остриём меча указывал на подозрительные окна, в которые летели горшки с «весёлым дымом». По счастью, у ледогорских солдат не было ручных бомб, а то наше шествие завершилось бы очень быстро. В наши щиты воткнулось несколько арбалетных болтов — в ответ в те окна полетели ручные бомбы: десятники не скупились. Напомню: нас было 4 командира прикрытия для двух фургонов, и, значит, остальные три десятника тащили в рюкзачках 15 бомб. На весь город, конечно, не хватит, но до второй баррикады мы точно дотянем. А там можно будет бросать всё к чёрту и выводить химиков назад, в резерв, поскольку наша армия стала растекаться по дворам бедноты, как вода в половодье, и могла залить весь город, не пробиваясь через улицы — баррикады становились бесполезными, поскольку божегорцы могли зайти их защитникам в тыл.
Противнику было легче оборонять центр: в тех местах богатые хозяева строили каменные заборы или ставили вокруг домов чугунные решётки, которые ногой не опрокинешь. Вот там-то химики стали бы нужными.
Бац! В мой щит ударил горшок… по счастью — цветочный, и за шиворот и в рот швырнуло пригоршню земли. Я увидел в окне второго этажа обозлённую бабёнку, успевшую показать неприличный жест и ухватившую вторую посудину, а сам дом оказался каменным: начался район среднего сословия. Я ругнулся, погрозил ей мечом, а мои рьяные сослуживцы вскоре забросили в её окно свой горшок — в ответ. Я хотел было сплюнуть, что, мол, не стоит на дуру-бабу тратить драгоценную химию, как вдруг бабахнуло так, что земля под ногами качнулась, а на наши головы из окон вылетели осколки стекол и обломки рам.
И, опять-таки, не успел я оклематься и обругать дураков, перепутавших горшки, как из дверей того дома на нас вывалилась целая куча солдат, и вовсе не с цветами. Я не зря выбрал тройку самых лучших своих бойцов: они не струхнули и мигом сделали маленькую стенку, — один из напавших накололся на копьё, словно жучок на булавку — его пробило насквозь. Я принялся отбиваться сразу от нескольких противников, лихорадочно прикидывая, каковы мои шансы остаться в живых на этот раз, и, не успел я даже разогреться и вспотеть, как услышал взрывы: наша группа принялась швырять в напавших горшки со шрапнелью.
При этом вам нужно понять: моя четвёрка шла не так уж и далеко от первого фургона, и тот, кто бросал руками горшок с убийственной смесью прямо на улицу, почти что себе под ноги, должен был понимать, чем рискует, хотя и прикрывается щитом: железякам всё равно, кого убивать и калечить, и ты можешь сам получить ранение в ногу, хотя это и очень маловероятно.
Мой противник отвлёкся на взрыв, и я чиркнул его остриём меча по горлу. Удивительно, как картечь резко остужает пыл бойцов: никому не хочется погибать от дурной железяки. По счастью, наёмники догадались, что швырять «подарки» нужно не на линию, где идёт драка, а поближе к крыльцу, — в тылу нападавших. Если бы вы, уважаемый читатель, знали уровень грамоты наших людей, то вы, конечно же, оценили бы и уровень моего везения… хм, впрочем, скорее всего, химики, втыкавшие колбы в дыры адских горшков, успели научить наших дураков, что горшки со шрапнелью нужно кидать как можно дальше от того места, где находятся свои товарищи. Если это и правда так, то я Философу буду должен.
Уцелевшие кинулись бежать в центр города, под защиту второй баррикады. Сами понимаете, что у меня не имелось желания бросаться за ними в догонялки.
— Эй, вы, обдолбанные, дайте выпить! — заорал я, мотая башкой, чтобы стряхнуть капли солёного пота.
Я в жизни имел мало случаев, чтобы о чём-то жалеть. Пожалуй, этот был один из таких: пока мы вчетвером жадно хлебали сладковатое пойло из двух горшков, наши фургоны стояли на месте. А ледогорцы вовсе не ждали, пока мы напьёмся: они взяли да и швырнули «подарок» из-за своей второй баррикады — и оказалось, что наши фургоны стоят очень даже в подходящем месте… для их метательных машин.
Ба-бах!!!
Что, что я ещё мог потребовать от своих людей, да и не от своих тоже? Сдохнуть на улице паршивого приграничного городка чужой страны, ещё более нафиг им не нужного, чем мне самому? Во имя чего? — и без меня пропагандисты сто раз успели им объяснить, что ихнее дело — правое, и нужно только разбить врага. Отдать им команду драпать назад, чтобы потом «безопасники» проели им всю плешь, обзывая их трусами, а они комплексовали об этом всю свою никчёмную жизнь? Единственное, что я мог — попытаться спасти их шкуру без ощутимого вреда для «общественного мнения», — будь оно неладно.
Я шарахнул глиняный горшок с остатками вина о булыжную мостовую (начинались благополучные районы!), вырвал окровавленный меч из щели между камнями, махнул им в сторону ледогорской баррикады:
— ВПЕРЁД! КТО ХОЧЕТ ЖИТЬ — ДАВАЙ ЗА МНОЙ!
— Командир, у второго фургона заднее колесо отшибло, он завалился! Что делать?! — взвизгнул мне под ухо боец из чужого десятка. — Катить невозможно!
— Хватайте его за угол, так и тащите! — крикнул я ему прямо в лицо. — Не соображаешь, что ли?!!
— У нас есть убитые и несколько раненых!
— ВСЕХ БРОСИТЬ! ТОЛЬКО ВПЕРЁД!!!
Раненых подберут легионеры, заполнявшие улицу. Ну, или медики, идущие за легионерами. Ну, кто-нибудь, да подберёт — а нам никакнельзя задерживаться! Наш раненый Кашевар лежит в фургоне химиков, а остальные и так выживут. Да будет на то воля Господа бога нашего — Пресветлого Вседержителя Всемогущего!
На этот раз картина нашей атаки со стороны выглядела ещё более сумасбродной: оставшиеся на ногах мужики, обрызганные кровью, с отчаянным криком «а-а-а-а-а-а!!!» толкают вперёд фургоны, причём второй поддерживают за задний угол. Повозки подпрыгивают на грубых булыжниках мостовой, тарахтят, раскачиваются, и остаётся только молиться, чтобы внутри ни один кувшин не треснул при ударе друг о дружку…
Я остановил фургоны на расстоянии, когда вражеские метательные машины не могли нас достать из-за того, что мы встали слишком близко, а для ручных бомб расстояние было далековато, — особенно, если учесть, что тенты повозок обшиты броневой защитой. Оставшиеся бойцы и химики деловито зачистили все ближайшие дома, швыряя в их окна всё, что попадалось под руку.
Собственно, на этом наша война и закончилась бы, но в события вмешался божегорский «дракон». Он хищной птицей начал кружить над городскими домами, словно коршун над птицефермой. Но тактику ему пришлось поменять: летун вёл свою «птичку» строго над улицами, высматривая заградительные укрепления.
Очень скоро в тылу противника начали вспухать знакомые огненно-чёрные шары адского пламени, да такие, что поднимались в несколько раз выше высоты крыш. Летун бомбил центр: нетрудно догадаться, что подходы к ратушной площади были тщательно перекрыты, а главная сила войск скопилась именно в том районе. Раз так, то и самые заманчивые цели оказались именно в центральной части города.
Всё шло как будто хорошо, но «дракона» угораздило пролететь мимо высокого шпиля городского собора. Шпиль выстроили традиционно четырёхгранным, при этом на большой высоте по каждой грани расположили витражные окошки в несколько опоясывающих ярусов. Такие окна выкладывают цветными стекляшками, изображающими жития святых или философские споры Братьев-Богов — для эстетической услады прихожан.