Дело о призрачном юнкере

За Разгуляем сани повернули направо, на главную улицу бывшей Немецкой слободы 11. Район этот сильно выгорел в 1812 году и сейчас мало походил на европейский городок, заставший великого преобразователя – Петра I. О прошлом напоминала только старая лютеранская кирха Святого Михаила, люд же сюда переехал обыкновенный, купцы да мещане. За Немецкой сани вновь повернули, теперь уже налево, и, перевезя приезжих по Дворцовому мосту 12 через замерзшую Яузу, покатили вдоль леса.
– Это уже часть училища, – крикнул сопровождающий их жандарм. – Бывший дворцовый парк.
– Дворцовый? – переспросил Корсаков.
– Да. Строили для сподвижников Петра Великого, но они все перебрались в Петербург. Старое здание меняло хозяев, перестраивалось в усадьбу, потом стояло заброшенным, пока его не отдали училищу во времена правления государя Александра Павловича.
Сами корпуса училища вскоре показались из-за леса, представляя величественное зрелище в свете яркого зимнего солнца. Владимир прикинул, что от границы города школа находилась в 6-7 верстах. Корсаков, не выпуская из рук саквояж, ступил на хрусткий свежий снег и осмотрелся. Они стояли на плацу перед парадным входом в училище. Главное здание действительно представляло собой бывшую усадьбу, расширенную и перестроенную для нужд военных. Это был настоящий барочный дворец с двумя этажами, розоватыми стенами и высокими полукруглыми окнами почти в человеческий рост. Над главным входом высился явно более поздний пристрой, увенчанный изящной часовой башней.
– Под часами расположен кабинет начальника училища, – проследив его взгляд подсказал сопровождающий. – Там его и нашли…
Жандарм с помощью извозчика натужно выгрузил корсаковские вещи, передал Постольскому папку с документами, запрыгнул в сани и умчался. Владимир и Павел направились к главному зданию. У парадных дверей их ждал мрачный пожилой офицер в полковничьей униформе.
– Панин, Николай Сергеевич. Эскадронный командир. Исполняю должность начальника училища, – строго представился он.
– Корсаков, Владимир Николаевич, командирован к вам заменить преподавателя истории, – протянул руку Владимир. Полковник смерил его холодным взглядом, но на предложенное рукопожатие не ответил.
– Следуйте за мной, – военный четко, словно на плацу, развернулся и направился внутрь здания. Переглянувшимся Корсакову и Постольскому не оставалось ничего, кроме как последовать за ним.
Они поднялись по скользким ступенькам крыльца и оказались в огромном полутемном холле. В глубине виднелись мощные дубовые двери, по обе стороны от которых ввысь уходили две лестницы. Справа, у дежурки, стоял кудрявый ротмистр с острыми чертами лица в форме Смоленского уланского полка, молча провожающий их взглядом. Полковник Панин, не оглядываясь чтобы посмотреть, успевают ли за ним гости, чеканным шагом проследовал к левой лестнице.
– Бьюсь об заклад, что это «корнетская», значит правая – для «зверей», – шепнул Постольский.
Второй этаж встретил их огромной площадкой – на ней можно было выстроить всех воспитанников училища. Панин проследовал мимо, не останавливаясь. Двери в крыло для учащихся были плотно закрыты.
На третьем этаже их встретил короткий сумрачный коридор, упирающийся в строгие тяжелые двери. Перед ними Панин остановился:
– Полиция уже закончила осмотр. Тело доставлено в морг. У вас будет 20 минут. Затем я пришлю офицера вас проводить, – рублеными фразами объяснил командир эскадрона. Он извлек из кармана ключ и отпер двери в начальственный кабинет. Распахивать их Панин, видимо, почел ниже своего достоинства, и проследовал обратно к лестнице.
– Николай… эээ… Сергеевич, – окликнул его Корсаков. Полковник застыл, словно статуя жены Лота, не оборачиваясь. – Позвольте вопрос?
Владимир практически слышал скрежет зубов военного. Тот промолчал, но все-таки развернулся к гостям, сохраняя каменное выражение лица.
– У кого еще есть ключ от двери кабинета?
 
– Он существует только в двух экземплярах, – ответил Панин. – Один у генерала, один у дежурного офицера.
– То есть, чисто теоретически, у кого-то была возможность открыть кабинет Сердецкого?
– Чисто теоретически – была, – ответил полковник, скрывая мимолетную презрительную ухмылку. – Но, прошу, продемонстрируйте, как можно открыть и закрыть дверь, оставив ключ в замочной скважине изнутри?
Владимир чуть склонил голову на бок, словно бы разглядывая собеседника, и ответил на усмешку военного своей, не менее мерзкой. Затем он поставил саквояж на пол, прошествовал к полковнику и молча протянул руку ладонью вверх. Панин постарался сохранить бесстрастное выражение, но Постольскому показалось, что на его лице мелькнуло мимолетное удивление. Он все еще не шевелился.
– Позвольте, ключ, – вежливо попросил Корсаков. Панин снова достал ключ из кармана и с превеликой осторожностью положил его на протянутую ладонь.
Перед глазами Корсакова привычно мелькнуло видение. Кабинет. Персидский ковер, промокший от крови. Бесформенная, иссеченная груда мяса, бывшая когда-то начальником училища. Владимир приложил усилие, чтобы не вздрогнуть от увиденного – уж точно не перед полковником. Вместо этого он сжал ключ в ладони, четко (откровенно копируя Панина) развернулся на каблуках и проследовал к двери. Постольский, уже немного привыкший к его театральным эффектам, с интересом следил за действиями Корсакова. Командир эскадрона сохранял невозмутимость.
Владимир распахнул дверь. В нос ему ударил мерзостный запах крови – кабинет, видимо, не проветривался. Вдохнув ртом и задержав дыхание, Корсаков вставил ключ в замочную скважину изнутри и закрыл дверь обратно. Затем он опустился на корточки перед саквояжем, порылся в нем несколько секунд и извлек небольшую металлическую подкову. Её он приложил к замочной скважине и аккуратно провернул два раза. Замок щелкнул. Корсаков встал и демонстративным жестом фокусника подергал дверь. Она не поддалась. Затем он повторил манипуляции еще раз, в обратном порядке. Замок снова щёлкнул, дверь открылась.
– Et voilà! Магнит, – самодовольно объявил Корсаков. – Трюк старый, но, как видите, эффективный. Не утверждаю, что он применялся в ночь убийства, но, согласитесь, «загадка закрытой комнаты» может иметь вполне разумное объяснение.
Он снова извлек ключ из скважины и бросил полковнику. Тот невозмутимо поймал его одной рукой, развернулся и начал спускаться по лестнице. Корсаков проводил его почти восхищенным взглядом.
– Откровенно говоря, я думал, что ты преувеличиваешь, – вполголоса сказал он Постольскому. – Я был в составе действующей армии, когда воевали с турками, но таких экземпляров мне не попадалось.
– Правда? – удивился Павел. – Не думал, что ты участвовал в боях!
– А я и не участвовал, – помрачнел Владимир. – Что ж, давай посмотрим, что могла упустить доблестная московская полиция.
Угол кабинета за рабочим столом у окна был весь в брызгах крови. Она же, как подсказывало видение Корсакова, пропитала персидский ковер на полу, застыв хрусткой коркой. Часть книг из шкафа и вещей со стола были в хаосе разбросаны вокруг – жертва металась по кабинету под градом ударов, но, похоже, очень быстро утратила возможность сопротивляться. Постольский извлек из папки лист осмотра места преступления и зачитал вслух:
– По освидетельствовании всего тела врачом Красовским установлено, что убитому нанесены удары, по характеру сходные с наказанием шпицрутенами. Врач показал, что нанесено было никак не менее 3000 ударов, однако состояние тела не позволяет ему установить точное число. Кожа на спине и руках покойного багрового цвета, покрытая лоскутами изрубленного мяса и запекшейся крови. Следов сопротивления установить не удалось. Рядом с телом был обнаружен 4,2-линейный револьвер системы Смита-Вессона, вероятнее всего принадлежавший покойному. Выстрелов из него, очевидно, не проводилось, поскольку все патроны были найдены в барабане, а офицеры и учащиеся звука выстрелов не слышали. Полагаем необходимым отметить, что дверь кабинета была заперта изнутри, следов взлома не обнаружено, столь же необыкновенным представляется отсутствие в помещении предмета, коим могли быть нанесены подобные раны.