Азенкур: Генрих V и битва которая прославила Англию (ЛП)

Англичане провели веселую ночь, расположившись на ночлег в деревушках Ати и Монте-Лагаш, их настроение было приподнято смелостью и эффективностью, с которой они так неожиданно осуществили переправу через реку. "С нашей стороны, — рассказывал капеллан, — мы очень радовались тому, что сократили наш поход, как многие считали, примерно на восемь дней пути. И мы очень надеялись, что вражеская армия, которая, как говорили, ожидает нас в верховьях реки, не захочет идти за нами в погоню". [472] Этим надеждам был нанесен удар на следующее утро, в воскресенье 20 октября, когда в лагерь прибыли три герольда с посланием от герцогов Орлеанского и Бурбонского и коннетабля д'Альбе. Хотя французской кавалерии не удалось предотвратить переход англичан через Сомму, ей, очевидно, удалось быстро передать сообщение своему командованию. Письма, которые герольды доставили Генриху, были составлены в учтивых выражениях, как вызов на поединок. Орлеанский, Бурбонский и д'Альбре, по их словам, "хорошо знали, что с тех пор, как он покинул свое королевство, его желанием было сразиться с французами. И поэтому они, будучи тремя принцами, королевской крови Франции, готовы помочь ему и исполнить его желание и выполнить то, к чему он стремился; и если он пожелает назвать место и дату, где он хотел бы сразиться с ними, они будут рады встретиться с ним там; представители каждой стороны выберут и сообщат [место] так, чтобы оно не давало никаких преимуществ одной или другой стороне, при условии, что это будет одобрено королем, их суверенном". [473]
На современный взгляд кажется странным, даже абсурдным, чтобы атакуемая сторона отдавала критически важные военные преимущества выбора времени и места для сражения, особенно уязвимому врагу, который был отброшен далеко от своей цели и испытывал нехватку людей и припасов. Но, как и вызов Генриха V дофину, это был почитаемый рыцарский обычай того времени. Аналогично, тот факт, что терминология была взаимозаменяема с терминологией вызова на поединок — вплоть до упоминания "желания" Генриха сражения и желания французских принцев избавить его от этого — не означает, что это была игра или неискреннее позерство. Французы были настроены вполне серьезно.
Более интересным, чем сам вызов, является тот факт, что он был брошен от имени герцогов Орлеанского и Бурбонского и коннетабля Франции. Все три человека имели выдающуюся рыцарскую репутацию. Карлу Орлеанскому, который не подчинился королевскому приказу послать свои войска, но самому остался дома, было уже двадцать лет, он был известным жюстером, а также талантливым автором придворных любовных поэм. Жану, герцогу Бурбонскому, было тридцать четыре или тридцать пять лет, и он, как и Орлеанский, приобрел значительный военный опыт в недавних войнах: всего несколько месяцев назад он продемонстрировал свою преданность рыцарским идеалам, основав орден "Emprise du Fer de Prisonnier" ("Общество заключенных в оковы"), членом которого был Рауль де Гокур. [474] Карл д'Альбе в возрасте сорока шести лет был самым старшим из командиров. Как уже говорилось ранее, в силу своей должности коннетабля Франции он был опытным военачальником, но в молодости он также был страстным любителем сражений и в 1400 году стал одним из основателей ордена Бусико "Emprise de l'Escu vert à la Dame Blanche" ("Общество Белой Дамы на Зеленом щите"). [475]
То, что люди такого уровня должны были бросить вызов на бой, неудивительно, но ответственность за это должна была лежать на дофине, который был не только высшим представителем французского королевского дома, но и формально являлся генерал-капитаном короля. Тот факт, что трое синьоров бросили вызов вместо него, можно рассматривать как публичный упрек дофину не только за то, что он не сделал этого сам, но и за то, что он подло нарушил рыцарский долг, не ответив на личный вызов Генриха на поединок. Эту обязанность теперь взяли на себя его военачальники, чтобы поддержать честь Франции.
 
В ответе Генриха на вызов было все то, чего не было у дофина. Он не заставил герольдов ждать, а принял их "торжественно и с почетом", прочитав их письма "с великой радостью" и наградив их щедрыми подарками. Хотя он не доверил им ответ, он послал двух своих глашатаев к французским принцам, чтобы сообщить им, что "с тех пор, как он покинул город Арфлер, он стремился и стремится ежедневно достичь своего королевства Англии, а не прятаться в окруженных стенами городах или крепостях". Поэтому, если три принца Франции захотят сразиться с ним, не нужно будет выбирать ни день, ни место, потому что каждый день они смогут найти его в открытом поле без всякого труда". [476] Это был урок искусства любезничать и держать ответ, который дофин, к сожалению, не усвоил.
В результате визита французских герольдов Генриху пришлось предположить, что он может быть вынужден вступить в бой уже на следующий день. С тех пор, как они покинули Арфлер, его люди путешествовали в боевых доспехах — латах, стеганых куртках и шлемах-котелках для лучников. Теперь он приказал, чтобы все, кто имеет право носить герб, надевали его перед выходом на следующий день. Это символизировало для потенциального противника, что они вооружены, готовы к бою и не отступят. Как и при Арфлере, он также сделал смотр своей армии, проверяя ее подготовку, хваля за то, что все в порядке, и подбадривая тех, кто в этом нуждался. [477]
В понедельник 21 октября английская армия выступила из Ати и Монте-Лагаша, ожидая в любой момент встретить вооруженную мощь Франции, преграждающую путь в Кале. Напряжение было велико, особенно потому, что их маршрут проходил в непосредственной близости от Перона. Город был сильно укреплен и окружен глубоким узким рвом и массивными стенами из красного кирпича; в его центре возвышался грозный замок с огромными круглыми каменными башнями, построенными Филиппом Августом в конце двенадцатого века. Именно здесь расположились Бусико и д'Альбре после преследования англичан из Аббевиля.
Был один напряженный момент, когда англичане обходили стены города слева на безопасном расстоянии, отряд французской кавалерии совершил внезапную вылазку, возможно, в надежде послужить приманкой, чтобы заманить их в зону действия своей артиллерии. Английская армия была настолько дисциплинирована, что не поддалась этому искушению, и небольшой отряд собственной кавалерии смог обратить французов в бегство, хотя и не без потерь: был захвачен в плен латник из отряда графа Саффолка.
В миле от Перона войска Генриха увидели картину, которая вселила ужас в их сердца. Грязные дороги были сильно изрыты и разбиты, что свидетельствовало о том, что многие тысячи французов прошли этим путем до них. Ситуация была ясной: коннетабль д'Альбре и маршал Бусико не остались в Пероне, а пошли вперед, чтобы выбрать место для битвы. Бедный робкий капеллан был потрясен этим зрелищем. "И все остальные в армии (не буду говорить о тех, кто командовал), опасаясь, что сражение неизбежно, подняли свои сердца и глаза к небу, взывая голосами, выражающими наши сокровенные мысли, чтобы Бог сжалился над нами и по Своей неизреченной доброте отвратил от нас насилие французов". [478]
 
Целых три дня англичане продолжали свой марш к Кале, двигаясь в северо-западном направлении, [479] чтобы компенсировать долгий обходной маневр, который им пришлось сделать, чтобы пересечь Сомму. За все это время они ни разу не увидели врага. Несмотря на недостаток еды и питья, все более холмистую местность, непрекращающийся дождь и пронизывающий ветер, из-за которого каждый шаг теперь давался с трудом, они упорно шли вперед, переправились через реку Анкр у Мирамона во вторник 22 октября, повернули на север у Бокена, обошли город Дулен на следующий день (несомненно, заставив деревенских жителей бежать в убежище подземного города Наур) и пересекли реку Груш под стенами большого замка графа Сен-Поля в Люше. В ту ночь они разбили лагерь в нескольких деревушках между Бонньером и Фревентом, последний был занят авангардом, чтобы подготовиться к переправе через реку Канш на следующее утро. Король, однако, случайно проехал мимо деревни, выбранной его разведчиками для ночлега. Несмотря на то, что он был в двух шагах от этого места, он отказался повернуть назад. На нем был его герб, и отступить, даже по такой безобидной причине, означало бы опозорить его. [480]