43 дня до конца (СИ)

Обстоятельства заставляли подстраиваться на ходу. И в момент, когда Ноэ приподнял рукав Неи, чтобы проверить таймер, я уже продумал, как расправлюсь с двумя офицерами за спиной. Но все эти планы рушились. В конце каждого из них меня бы непременно обезвредили, а возможно, и убили.
Я не знаю, называть ли это благоволением судьбы, или просто счастливой случайностью, но в тот миг, когда я не увидел времени на запястье Росс и на своём, меня словно бы пронзил новый луч угасающей надежды. Это был шанс. Шанс, данный нам на жизнь. И я обязан был удержаться за него, обязан был бороться со всем миром за нас с Неей.
Двери камеры с тихим шорохом отъехали вбок, и я тут же открыл глаза, подскакивая на ноги при виде отца.
Он постарел. Тёмные волосы, среди которых раньше так редко пробивались серебряные пряди седины, сейчас уже практически утратили свой цвет. Я не видел его почти десять лет. Не разговаривал с ним все эти годы. И сейчас невольно сердце сжалось, будто вытягивая из меня старые воспоминания о том, насколько он был мне важен.
— Густав, — ровно произнёс я, сохраняя самоконтроль.
— Я предпочитаю, когда ты называешь меня папой, — его губы тронула улыбка.
— Отец, — произнёс я, приподнимая подбородок и замечая промелькнувший блеск в его карих глазах. — Ты не под Апфером.
— Эта штука почти убила меня. Хочу дожить свои дни, полностью ощущая чувства, — с долей грусти усмехнулся он.
— Почему же тогда ты не дашь почувствовать жизнь остальным? — нахмурился я.
— Когда ты был маленький, я учил вас с Ноэ играть в шахматы, помнишь? — начал отец, делая несколько шагов вглубь камеры.
Я кивнул, скрещивая руки на груди, пытаясь предугадать, куда он клонит. Я ненавидел шахматы, в отличие от брата. Мне попросту не хватало терпения не то чтобы дождаться окончания партии, я не мог спокойно высидеть даже в ожидании хода другого игрока. Со временем терпения у меня прибавилось, но вот к шахматам любовь так и не появилась.
— Да, я помню, что ты больше любил астрономию, хоть и логическим мышлением всегда обладал, — кивнул он. — Так вот в шахматах есть позиция, которая называется «цугцванг» — положение, при котором любой твой шаг ведёт к ухудшению позиций.
— К чему ты клонишь? — произнёс я.
— Я скучал по твоему нетерпеливому нраву, — лишь усмехнулся отец. — Иногда, Эрик, лучший шаг — это бездействие. Не то, когда ты игнорируешь очевидное зло, а то, которое поможет не увеличить масштабы этого зла. Мы прекрасно знаем, что Апфер слабеет. И не поощряем то, что происходит в другой фракции, касаемо опытов, про которые, я уверен, ты наслышан.
— То есть тем, что просто не проводишь испытания на людях и не делаешь ничего, чтобы отменить Апфер, ты оправдываешь своё бездействие?
— Неужели ты считаешь, что Мирон и Хлоя были единственными, кто придерживался позиции отмены Апфера? Бездействие — это тоже шаг. Но важно, какие действия ты делаешь скрыто от остальных глаз. Ты ведь не думал о том, с какой целью они ехали именно в третью фракцию? И, наверное, не знаешь, что в этот момент там был я?
Я был ошарашен. Я так долго видел в отце того самого антагониста всей своей борьбы, что сейчас попросту был сбит с толку.
— Болезнь хоть и противная штука, но весьма удобная для того, чтобы за твоими действиями перестали следить.
Я невольно дёрнулся от этих слов, смотря на отца совершенно иначе. Было сложно признать, что я скучал по нему, что мне его не хватало все эти годы. Но это было правдой. Чистой правдой.
— Мне пора, полагаю, что стоит сменить твои условия на другие. Всё же не дело, что предатель и главарь всего сопротивления ожидает суда в столь комфортабельной камере, — произнёс отец, давая команду офицерам открыть дверь, но на миг остановился и обернулся. — Даже если Большая Медведица скрыта от глаз, ваши звёзды для меня никогда не погаснут.
Он покинул камеру, и уже через несколько секунд офицеры вели меня к другому концу крыла, запирая в более сыром и тёмном помещении. Как раз в таком, какими представлялись мне темницы замка. Как раз в том, где был мой единственный шанс найти выход.
 
  
Глава 38
 
Нея
Солдаты, приставленные к комнате, были из моей фракции, отчего их сопровождение больше напоминало дополнительный конвой телохранителей.
Я подошла к комнате Ханны и мягко постучала. За дверью не было слышно даже шороха, и, дав знак офицерам оставаться в коридоре, я опустила ручку, проходя вглубь.
Во избежание каких-либо лишних вопросов, сестру поселили в другом крыле, совсем недалеко от мамы. Здесь было намного прохладнее, чем в моей солнечной комнате, и куда темнее.
Скользнув взглядом по всему помещению, я наконец увидела Ханну, укутавшуюся в тёплый плед на кровати. Её глаза опухли от непрерывных слёз, и, кажется, что она сама будто стала меньше, напоминая мне ту самую малышку, потерянную двенадцать лет назад.
Внутри всё сжалось от желания утешить её. Хотя, честно признаться, я никогда не умела правильно успокаивать людей. Ведь раньше, находясь под Апфером, этого и не требовалось. Но здесь же была моя сестра, и я даже не знала, что говорить в ситуации, когда слова кажутся не тем, что нужно.
Я медленно подошла ближе и села, привалившись на подушки рядом с ней. Ханна порывисто прижалась к моей груди, а её тело задрожало, будто в ознобе. Я ласково провела пальцами по шелковистым волосам, расчёсывая пряди, прямо как в детстве.
Слова никак не шли, но, может, они и вовсе были не нужны? Ведь сколько раз я замечала, что действия в тишине звучат намного громче великих речей.
Спустя несколько минут Ханна отстранилась, неуклюже вытирая нос тыльной стороной ладони. Она протянула мне кубики, что сжимала всё это время так сильно, будто они хранили частичку души старого друга.
— Я знаю, что он предал нас, предал Эрика. Но мне всё равно больно, Нея. Я зла на него. Я хочу его прибить. Но больше всего хочу, чтобы он был жив, — пролепетала она, и по её щекам вновь побежали слёзы.
Я гипнотизировала кости в ладони сестры, не произнося ни слова. Его талисман, который он подменил, чтобы подставить нас, который стал оружием против самых близких людей. Но в руке сестры сейчас были настоящие кубики, те самые, которым Оуэн доверял свои сомнения. Те, что достались ему от отца.
— Я ведь знала, как он относится ко мне на самом деле. И ведь злилась на него за это, хоть и не хотела делать больно. Он ведь когда-то спас мне жизнь, и вот опять спас… Знаешь… Знаешь, что он сказал мне там на поляне?
Я качнула головой, позволяя ей продолжить.
— Не предавай свой выбор, — коротко ответила она, бросая взгляд на кости. — И отдал их. И знаешь, что самое противное? Он говорил не просто так. Он намекал на Зака. Я ведь выбрала его тогда и отвергла Оуэна. И с тех пор всё время бегу от своего же выбора.
— Ханна…
— Пожалуйста, давай отвлечёмся, — перебила она меня. — Не хочу думать о них. Больше не могу думать. Ты готова к кубу?
— Я…
Я тяжело выдохнула, стараясь подобрать слова, хотя на деле ни черта не была готова к чему-то. Вновь посмотрела на сестру, глаза которой сейчас были полны печальной надежды.
— Думаю, что да, — ответила я, не желая делать ей ещё больней.
— Уверена, что ты пройдёшь его. И никакие эмоции тебе не помешают.
Я улыбнулась и, ласково вытирая с её щёк слёзы, произнесла:
— Я уже говорила тебе, что мама всегда искала тебя. Пожалуйста, дай ей шанс.
Ханна отвернулась и еле заметно кивнула, предпочитая хранить молчание.
В дверь постучали, извещая меня о том, что настало время идти на испытание. Я не боялась. Кажется, весь страх во мне растаял, уступая место холодному расчёту. Я хотела спасти сестру, спасти Эрика. Хотела вытащить нас отсюда и вновь дать шанс на свободу. Сама желала использовать шанс, который подарила мне судьба, остановив ненавистное время.