В тебе моя душа (СИ)

А потом она вернулась на госэкзамены и защиту диплома. Вернулась на неделю раньше запланированного срока. Хотела сделать Борису сюрприз и провести побольше времени вдвоём до начала последней сессии. Когда она позвонила в дверь квартиры, которую они снимали вместе ещё до ее отъезда и где Борис жил один весь последний год, дверь ей открыла ее лучшая подруга Наташка. На ней была Борина белая футболка с ярко-красным иероглифом «любовь», которую Надя привезла ему из Китая, вернувшись на каникулы в прошлом семестре.
— Надька! — удивленно воскликнула она, отступая вглубь коридора.
— Пупсик, кто там? — раздался из кухни голос Бориса, и тут же появился он сам.
Он был без одежды, если не считать намотанного на бёдра полотенца. Борис ошарашено смотрел то на Надю, то на Наташу. Все было понятно без слов.
— Вижу, вы отлично устроились.
— Надь, мы сейчас все объясним, — начала было Наташка.
— Нечего объяснять. Я не тупая. Ладно он. Мужик есть мужик, но ты? — Надя ткнула пальцем Наташке в грудь. — Ты моя лучшая подруга.
— Надь, прости меня, — тут же залилась слезами Наташа. — Я люблю его, всегда любила.
— Что ж, желаю вам семейного счастья.
Она ушла, больше не сказав ни слова и не дав сказать им. Надя вернулась в дом дедушки и бабушки, которые ей заменили родителей. Она была в шоке, прорыдала день, другой, а на третий бабушка Ольга — профессор — строго сказала:
— Надежда, прекращай разводить болото. У тебя впереди экзамены и поступление в магистратуру. И ты не бросишь все это из-за каких-то кобеля и сучки.
Ольга Петровна всегда держала профессорский тон, когда нужно было сделать Наде какое-либо внушение.
— Бабушка, какая магистратура, — простонала Надя, но слезы вдруг сразу пересохли.
— Я не позволю тебе сломать жизнь из-за какой-то глупости.
— Глупости?
— Именно.
— У меня сердце разбито, а ты говоришь глупость!
— Так уж и разбито? Что-то я не вижу осколков.
Сев к Наде на кровать, бабушка Ольга взяла ее за руку и сказала:
— Ты Надежда Серова, внучка профессора Серова и профессорши Серовой. Меня никогда не волновало, что говорят вокруг злые языки. Однако мне не хочется, чтобы по углам вся ученая братия шепталась, что наша с Олегом Васильевичем внучка бросила учебу только потому, что какой-то кобель ей изменил. Ты выше всего этого. Ты сильнее всего этого. Поверь мне.
И она поверила. Перестала плакать, перестала вообще думать о Борисе и Наташке. Сдала экзамены на отлично, окончив университет с красным дипломом. Ее дед Олег Васильевич Серов — лингвист, синолог, — не сказав Наде ни слова, сам собрал все необходимые документы на грант в университет Даляня. И Наде грант, конечно, дали.
Уже позже, когда все экзамены были позади, а впереди ее ждали два месяца летних каникул перед отъездом в Китай, кто-то из общих друзей обмолвился, что Борис сошёлся с Наташкой, не успела Надя сесть в самолёт. Они долго таились, но чем больше проходило времени, тем беззаботнее они становились, то тут, то там появляясь вместе. Когда Надя зимой вернулась в Россию после первого семестра, проведённого в Китае, и ни о чем не подозревала, Борис вот уже несколько месяцев, как встречался с Наташей. Он провожал Надю в аэропорт в конце каникул, а в это время Наташа уже перевозила свои вещи в дом Бориса.
Надя могла понять случайную измену. Даже могла понять то, что Борис с Наташкой действительно полюбили друг друга. Но чего она не могла понять и простить, так это обмана. Зачем было встречаться за ее спиной, делать вид, что все отлично, говорить о будущем, если на уме у него было совсем другое? Почему нельзя было просто сказать: «Надь, прости, все кончено, я теперь с Натальей»? А Наташка? Как она могла так поступить с ней, ведь они знали друг друга с пелёнок, росли вместе, будучи соседками, ходили в один сад, потом в одну школу, а затем и в университет.
На летние месяцы Надя уехала на их Подмосковную дачу. Ей не хотелось видеть никого из друзей. Но Наташка нашла ее там, приехала просить прощения. Надя ее слушать не стала и не пустила даже на порог. Чего-чего, а гордости Наде было не занимать. Бабушка была права. Она могла быть сильнее всего этого, но при одном условии. Не видеть этих лиц, не слышать этих людей, вычеркнуть из жизни, как будто их и не было вовсе.
 
Она так и сделала, но на душе осталась пустота. Как будто какую-то ее важную часть вынули и так и оставили пустой, выжженной. Тогда Надя пообещала себе, что больше никому не позволит себя обмануть и будет всегда настороже.
Жизнь в Китае закружила ее с новой силой. Здесь уже были друзья, с которыми Надя проучилась бок о бок первый год, а теперь появилось и много новых. Она отдала всю себя учебе. Несмотря на то, что многие приглашали ее на свидания, за три года она не сходила ни на одно. Одно время за ней пытался ухаживать молодой китайский преподаватель. Он был всего на несколько лет старше Нади и учился в аспирантуре. В университете он преподавал английский. В общем-то был отличным парнем, но Надя отклонила все его попытки сблизиться. Она не столько боялась новых разочарований, сколько не могла почувствовать что-то, хотя бы отдалённо похожее на симпатию. Ее сердце никто не трогал, а душа оставалась холодна.
До недавних пор. Пока не появился Джейк Ли. Сначала он возмутил ее. Взбесил. Вывел из себя. Но с каждой новой встречей Надя чувствовала, как меняется и он, и ее отношение к нему. Джейку удалось то, что не мог сделать никто после предательства Бориса. Он заставил ее сердце учащенно биться. Он помог ей почувствовать, что раны в душе больше нет. Влюблена ли она в Джейка? В этом Надя не была готова признаться даже самой себе.
Глава 18
Если его мать и хотела чего-то добиться, привезя Лили в Шанхай, то добилась она только одного: Джейк понял, что Лили ему не пара. На этот счёт у него и раньше не было никаких сомнений, а теперь Джейк убедился в этом окончательно. Она не привлекала его ничем, несмотря на свою красоту. Воспринимать ее как младшую сестренку, как подругу он мог. Но ничего другого не чувствовал. В Лили было все то, что он так не любил в женщинах: жеманство, кокетство, инфантильность. Она была типичной китаянкой — хныкала, когда уставала, пройдясь пешком 10 минут, надувала губки в ответ на шутки в свой адрес, капризничала по поводу и без. Почему-то многие китайские девушки считали это признаком женственности. Джейк терпеть не мог этих нелепых игр. И хотя Лили не заигрывала с ним, а вела себя как приятельница, он чувствовал за всем этим тень Мань Синмей.
Через три дня в роли гида по Шанхаю для Лили его тошнило и от самой Лили, и от Шанхая. Джейк мечтал оказаться в другом месте и с другой девушкой. Он хотел, чтобы вместо Лили рядом с ним была Надия. Тогда Шанхай мог бы стать для него городом пробудившейся любви. Он не мог не сравнивать двух девушек. С одной стороны, Лили принадлежала к его классу. С первого взгляда на неё было понятно, что эта женщина никогда не позволит себе напялить джинсы, купленные в каком-нибудь стоковом магазине. Она была красива и ухожена, как фарфоровая кукла. Но к ее великому сожалению, в Джейке она вызывала только одно чувство. Глядя на всю эту безупречную красоту, его одолевала скука. Надия же была совсем другой. Все ее существо будто бы источало свежесть весеннего ветра. Ее красота была красотой нимфы, которую воспевали древние греки. Ему нравилась её естественность и неумение скрывать чувства за жеманностью манер и холодностью улыбки. Его волновала её недоступность, но ещё больше ему нравилось видеть, как барьеры, которые она воздвигала между ними, рушились. Джейк чувствовал, что нравился Надии так же сильно, как и она ему, хотя она и не хотела признавать этого.
Апогеем его нетерпения в обществе Лили стало желание девушки посетить шанхайский Диснейленд. Если достопримечательности он ещё мог вынести, то парк развлечений, куда обычно ходят семьи с детьми или подростки, оказался пределом его лояльности. И хоть Лили настаивала и просила, он резко отказал, предложив ей отправиться туда одной. Она надула губы, обидевшись, но все же решила обойтись без Диснейленда.