Тихий маленький город (СИ)

Стоп, но ведь входную дверь на ночь запирают. Получается, и она тоже была открыта?
Ладно, один не сработавший замок я ещё могу себе представить, но два? Таких совпадений не бывает. И получается, что обе двери, входная и подвальная, были оставлены открытыми нарочно. Оставлены Ираидой. Что-то она хранила в подвале, и это что-то должны были в ту ночь вывезти.
Афанасьев дошёл до холла, дальше то ли потерял сознание, то ли оступился, и скатился по ступенькам в гостеприимно распахнутый подвал.
Ладно, предположим. А кто завалил его мешками, спросила я у себя?
Та, внутренняя я, на диво логично рассуждающая сегодня, и тут не подкачала. Никто его не заваливал, просто ему стало холодно. Я же помню эти мешки, они были мягкие, будто с тряпками! Подполковник замёрз от потери крови и попытался укрыться тем, что в своём полусознании принял за одеяло…
Чай закончился, момент озарения тоже. Теперь оставалось донести эту версию до майора.
* * *
Майор исчез.
Ранним утром в понедельник он разбудил меня, уже одетый, собранный и чрезвычайно далёкий, словно и не его я отправляла в полночь в холодильник за клубникой.
– Я уехал, тебе пора вставать, – отрапортовал в телеграфном стиле. – Дел до чёрта, как только слегка освобожусь – позвоню.
Ну, хорошо, всё понимаю. У человека две должности, официальная и… и ещё более официальная, и к каждой прилагаются не только удостоверения, но и документы, отчёты, предписания и прочая мутотень. Но ведь позвонить недолго, правда? Ладно, нет возможности звонить – напиши! Человечество придумало столько способов немедленно сообщить близким, что у тебя всё в порядке, зачем же их игнорировать?
Мои звонки шли в никуда, сообщения оставались без ответа. К утру среды я полностью накрутила себя до состояния правоты, и в кабинет главврача шла, как в бой – подняв чёрный флаг и опустив забрало. Удивительно, но заявление об отпуске на четыре дня в счёт отгулов мне подписали без единого возражения. А уж когда Воропаев узнал, что я хочу поехать на могилу матери, так и вовсе расщедрился, и в дополнение к отпуску распорядился выписать мне премию в размере месячной зарплаты.
Про тетрадь в морозилке, под пакетами с брюссельской капустой, я благополучно забыла.
Маму похоронили на Смоленском кладбище, что на Васильевском острове, у нашей семьи там ещё со времён прапрадеда был участок. Вообще из недель после её смерти я мало что помню, не задержались в памяти ни похороны, ни горюющие коллеги, ни родственники… Да и сколько их оставалось, тех родственников? Мамина тётушка, находящаяся в глубоком маразме, и её немолодая дочь. От моего отца и вовсе сохранялась лишь фамилия.
Так вот, единственное, что я запомнила отчётливо – это как Макс договаривается с кем-то о покупке места на Волковом кладбище. Я словно вынырнула в этот момент из того тумана, куда загнало меня горе, и где не было никакой смерти, и достала из коробки с документами книжечку на владение участком:
– Нет, нет, никакого Волкова! – сказала я громко, словно пытаясь остановить непоправимое. – Мои все похоронены на Смоленском. Вот, возьми.
Сунула в руки мужа документы и снова нырнула в туман.
Первые годы я ездила в Питер каждые два-три месяца, чтобы придти на могилу, рассказать, как у меня дела. Очищала плиту, на которой добавилась уже одиннадцатая строчка, летом сажала цветы, зимой сметала снег, и всё это время с мамой разговаривала.
Потом стала приезжать раз в году, в июне, к годовщине смерти. А в последние два года, кажется, и вовсе не была.
Придя домой после работы, я раскрыла ноутбук, проверила почту – нет, и здесь Егоров ничего не просигналил.
Ну и ладно.
Значит, надо заказывать билеты на «Сапсан». Нет, сперва на поезд от Ростиславля до Москвы!
Дорога получалась длинная и неудобная, и я решила, что надо будет остановиться в Петербурге на две ночи. В конце концов, я у себя одна, последняя, другого экземпляра не дадут, надо любить и беречь имеющийся.
 
Самое смешное то, что ночевать в Питере мне было негде. И это при том, что в старом доме на Кирочной по-прежнему находилась принадлежащая мне квартира – когда-то дед получил её от Эрмитажа, где работал хранителем венецианской коллекции живописи.
После маминой смерти квартирой тоже занимался Макс, закрыл и поставил под охрану. Года через два, когда мы в очередной раз приехали в Питер, мне позвонила давняя мамина подруга, Анастасия Васильевна Лазарева; собственно, в её честь меня назвали. У Анастасии Васильевны произошло несчастье, её обманом выселили из квартиры родные, в общем, люди: племянница и её муж.
Конечно, мы договорились о встрече.
Господи, я помнила красивую весёлую даму с шикарной седой стрижкой. Женщину, которую ни один нормальный человек не назвал бы старой, хотя было ей уже за семьдесят. И вдруг за столиком в кафе мы увидели сгорбленную старушку с трясущимися руками…
Она рассказала, что пыталась бороться, но ни сил, ни денег не было. Какое-то время Анастасия Васильевна жила у друзей, но в той семье родился ребенок, и не стало ни места, ни покоя. Смущаясь и ломая руки, она попросила разрешения какое-то время пожить на Кирочной. Конечно, пенсия у неё небольшая, но она будет подрабатывать – няней, или вот ещё в домоуправлении диспетчером можно, и сможет платить…
Мой муж осторожно выспросил у Анастасии Васильевны подробности о племяннице и квартире и ушёл, а я вызвала такси и отвезла старую даму домой. В мою квартиру. Отдала ей ключи, прописала, внесла квартплату на десять лет вперёд… Макс тем временем подключил своих юристов. Родственничков нашли, но жильё они успели продать. Так что всё, чего смогли добиться эти юридические монстры, это отобрать у них деньги, выпнуть из Питера и напугать до мокрых штанов, чтобы и носа в столичные города не совали.
Увы, от потрясения старая дама так и не оправилась. Она существовала теперь в каком-то своём мире, лишь иногда оттуда выныривая, чтобы с ясной улыбкой сказать мне:
– Настенька, какое счастье, сегодня по каналу «Культура» был такой прекрасный концерт Хворостовского!
Все эти годы с ней вместе жила сиделка, которой мы исправно платили. Надо ещё раз отдать должное Максу, даже разведясь со мной, эту графу бюджета он не вычеркнул. Или, может, просто забыл?
Неважно.
Кстати, надо будет по возвращении с Лиховцевым это обсудить и взять зарплату сиделки на себя, уж как-нибудь не разорюсь.
Но остановиться даже на две ночи в той двухкомнатной квартире было невозможно, и я стала искать не слишком дорогую гостиницу в центре. Не в «Астории» же мне жить?
И последний важный вопрос: кот. Куда девать кота на время моего отсутствия, не тащить же с собой? Суточное дежурство он переживает легко, но на сей раз меня не будет дня четыре, а то и пять, дорога получается длинная: Кириллов – Ростиславль – Москва – Питер. И обратно так же. И ещё по дороге нужно будет заскочить в архив, я же из-за дополнительного дежурства в понедельник туда не поехала.
– Вот это и называется, «не было у бабы забот, купила себе порося», – пробормотала я, разглядывая Криса.
Он сидел на стуле, жмурил жёлтые глаза и относился к моим затруднениям философски.
В конце концов, кота согласилась взять Варвара.
– Гульки моей нету, – грустно проговорила она, почёсывая Криса за ушами. – Так-то не рискнула бы, она хоть и старенькая была, но кошек гоняла не хуже молодой. А теперь что же, может, и надо было бы новую собаку взять, да жалко её. Помрём мы с Ваней, собачка и пропадёт.
 
– Я вам помру, – пригрозила я. – И не думайте даже в ближайшие двадцать лет! Зря я, что ли, самые сильные травы на вас перевожу? – Варвара хмыкнула, и я перешла к инструкциям. – Так, вот здесь для Криса печёнка, индейка и молоко. Порция на раз – с половину моей ладони, – продемонстрировала мерку. – Молоко не чаще раза в день, полстакана, а то будет гадить под каждым кустом, и хорошо, если под кустом.