Туман (СИ)

Собаки были собраны в общую свору и убыли с загонщиками. И хотя в нашу сторону зверь не должен был выскочить, я попросила Егора зарядить моё ружьё. Оказаться беззащитной даже случайно, совершенно не хотелось. Под бубнёж «учителя» о том, что он способен позаботится о барышнях, я успокаивающе похлопывала Ветра по гриве.
– Всё будет хорошо, мой мальчик, – ворковала я с ним. – Чуть позже мы с тобой покатаемся…
Мы находились на огромном, всё ещё по большей части зелёном лугу. Чуть дальше, слева, в даль уходила река, а справа начинался лес, выглядевший сейчас особенно сказочно. Некоторые из деревьев уже полностью озолотились. Местами багрянцем светятся отдельные ветви. Охра охватила и часть поляны, пестрея островками поздних цветов.
Наверное, впервые со времён детства я так много времени провожу на природе. После бабушкиной кончины мы жили в основном в городе, изредка выбираясь в имение. И сейчас это обилие красок, простор, какая-то юношеская восторженность, придавали поездке незабываемость.
Дамы, участвующие в охоте, собирались небольшими группками по нескольку человек. Костюмы и шляпки поражали разнообразием. Тут были и маленькие треуголки, и с большими полями, украшенные огромными страусиными перьями. Одна из дам красовалась в высокой шляпке Шуте, покрытой таким количеством цветов и лент, что казалось, её милая головка просто отвалится под этой тяжестью.
Это напоминало какой-то «женский день» в Аскоте [37]. Хотя созданные ровно сто лет назад, королевой Анной скачки даже не подразумевали подобное. Но уже после наполеоновских войн именно о женских шляпках на ипподроме говорили столь же много, как и о скачках. В моё время Royal Enclosure [38] нельзя было представить без мужчин в серых сюртуках, и женщин, в вычурных головных уборах. После увиденного, охота стала как-то ближе и привычнее.
Женские амазонки были ещё более не сдержаннее по цветам, выделялись кричащей аляповатостью. На этом фоне мы с Мари отличались элегантностью и простотой.
Все присутствующие были давно друг с другом знакомы, поэтому многие переходили от одной группы к другой, развлекая себя беседой.
– Как вы думаете, кто будет следующей примой, госпожа Данилова [39] так некстати скончалась от туберкулёза, – услышала я разговор ближайших дамочек.
– Бедный Луи-Антуан [40], с кем же он будет теперь танцевать? Кто будет новой Психеей? – молоденькое лицо говорившей, было опечалено.
– Я думаю Новицкая, или может быть Иконина, – ответила надменная барышня, считающая себя знатоком Петербургской театральной жизни.
Ведущиеся разговоры напоминали салонные беседы. Как будто мы находились не на охоте, а к примеру, на приёме в доме Евдокии Голицыной, где все старались блеснуть своими знаниями из мира Мельпомены. Правда там собирались только после десяти часов вечера. Говорят, всё началось со времени жизни Голицыной в Париже. Французская ясновидящая предсказала ей смерть в ночи, поэтому Евдокия решила принимать гостей в своем доме только после заката. Писали, что хозяйка, придавая салону ещё большую таинственность, появлялась перед гостями, словно богиня, в античных нарядах.
Несколько сопровождающих нас мужчин вели животрепещущую для них беседу:
– Каков наглец-то, этот поповский сын решил нас по миру пустить, – возмущался щеголевато одетый молодой человек. Весь облик его не давал даже и мысли о том, что он мог испытывать какие-то денежные затруднения.
– Ты прав Виктóр, это же надо додуматься… ввести налог на имение. Как только государь этого Спиранского [41] вообще до себя допустил. Цельным государственным секретарём стал, а ведь был то, всего лишь на побегушках у генерал-прокурора.
Подобные разговоры, о неправомерном налоге, введенном из-за большого дефицита в бюджете страны, я слышала уже не раз. Михаила Михайловича поминали вдоль и поперёк, призывая на его голову все кары и проклятия.
 
Вдалеке послышался лай, шум приближался, сквозь перелесок, в нашу сторону ломился секач. И хотя нам было обещано, что мы увидим зверя только в застреленном виде, агрессивное животное неслось прямо на нас. Вокруг начались визги, многие дамочки старались уехать подальше. Я этого сделать не могла, так как Мария спешилась и сейчас у неё никак не получалось усесться на свою кобылку.
Бабушка хотела покрасоваться последним подарком старшего брата. Тонконогая красавица была молода, и плохо объезжена. Приближающийся шум и выстрелы напугали её и она, шумно взбрыкивая ногами не давалась Марии.
– Лизи, не жди меня, уезжай, – нервно вскричала бабушка, пытаясь удержать с Егором свою лошадь.
Я ничего не ответила, только подняла ружьё и сделала выстрел в приближающегося кабана. Хотя я попала, но это его только чуть притормозило и, кажется, разозлило ещё больше. Рядом прогремело ещё несколько выстрелов.
– Как жаль, что тут нет моего «жёлтого мальчика», – прошептала я, смотря на приближающегося секача.
Внезапно, откуда-то сбоку выбежал мужичок, и встал перед нами, выставив вперед огромные вилы. Попытался поймать на них озверевшего от боли кабана, но неудачно, защитника просто отбросило. Животное старалось атаковать окружающих его охотников. Неожиданно, секач бросился на одного из людей, окружавших его, у которого в руках был только небольшой охотничий нож.
И хотя мужчина умело воткнул в него оружие, кабан успел несколько раз мотнуть головой, и из бедра героя на землю стали падать тяжелые кровавые капли.
Больше ничего сделать он попросту не успел. Один из выжлятников вонзил огромный нож секачу под ухо, остальные вилами прижимали издающее последние хрипы животное к земле.
Всё завертелось вокруг кабана, его оттащили для разделки. Подъехавшие охотники начали весело переговариваться, обсуждая первый трофей. Затеяли делиться на группы, решая, кто в какую сторону поедет, и какую ещё добычу возможно будет найти поблизости.
Пострадавшего человека посадили на снятое с лошади седло и пытались замотать рану куском какой-то грязной материи. Этого снести моя душа уже не смогла. Я соскочила с Ветра и решительно направилась в сторону раненого.
– Вы простите, мы не представлены, и это совершенно mauvais ton [42] с моей стороны. Но я имею некоторый врачебный опыт, и то, что я вижу сейчас, глубоко оскорбляет меня. Вы не против, если я осмотрю вашу рану? – заявила я приблизившись.
Многие правила общества, были просто неуместны в больнице, ведь с большинством своих пациентов я, до их попадания к нам, никогда не была знакома. Поэтому, по словам мамá, моё поведение стало далеко от идеального. Но искать сейчас кого-то для нашего представления было, по моему мнению, совершенной глупостью.
Я опустилась рядом с ним на землю и разрезала окровавленную тряпку. Маленький остро заточенный ножичек, ножницы, нитки, корпия [43] и другие необходимые мелочи всегда находились при мне в мешочке, подвязанном к поясу. Получив небольшой врачебный опыт этом времени, я пыталась носить с собой хотя бы минимум необходимого. Мешочек был искусно вышит Марией, и выглядел как красивая дамская сумочка.
– Дай баклагу с водой и другую, с хлебным вином, что брали с собой, – обратилась я к Егору, который поспешил за мной. Он уже не раз помогал мне, поэтому ничему не удивляясь, быстро вернулся.
 
Я тщательно вымыла свои руки, а затем сполоснула их вином. Промыла рану водой, удостоверившись, что разрыв не глубок и чист, аккуратно зашила его вымоченными в вине нитками. Намазала маленький кусочек корпии небольшим количеством травяного бальзама, приложила ко шву и стала заматывать чистой тряпицей.
Удовлетворенно кивнула сама себе, считая, что всё проделала правильно. Егор помог мне подняться, и я, наконец, смогла разглядеть своего пациента. Симпатичное волевое лицо, с правильными чертами и яркие голубые глаза мне кого-то напоминали. Снедало такое чувство, что я знаю этого человека, но почему-то не помню кто он.