Туман (СИ)

  
Диана Курамшина
 
Туман
   
Глава 1
 
Духота постепенно сменялась вечерней прохладой. Небольшой ветерок покачивал ветви старой липы, высаженной у самого дома. Её, какой-то особенный, почти медовый запах наполнял всё вокруг. Хотелось закрыв глаза, глубоко вдыхать этот манящий аромат. Именно он наполнял меня умиротворением, когда я приезжала в наше старое поместье. И хотя дом уже давно не подновляли, он всё ещё сохранял своё очарование. Наверное, благодаря воспоминаниям из детства. Но именно тут я всегда ощущала себя счастливой.
Удобное кресло из ротанга, которое всегда так любила бабушка, немного скрипучее, но невероятно комфортное. Обтрепавшийся по краям плед…
И этот притягательный аромат липы. Всё как в детстве.
Бабушки уже с нами нет, но всё вокруг напоминало именно о ней.
Слуги, как и раньше тихо сновали, накрывая на стол в малой гостиной, пока семейство переодевалось к обеду.
Вечерний выход. Как хорошо, что месье Ворт [1] уже избавил нас от тяжёлых кринолинов, хотя и турнюры так же не вызывали у меня большой любви. Навешивать огромную подушку себе поверх ягодичной мышцы – то ещё удовольствие. После долгих споров с мамá, мне всё-таки удалось добиться замены этого элемента в моём гардеробе на обильные складки. Всё же избавиться от «утиного» силуэта было невозможно в силу модного веяния. Родительница просто такого бы не допустила. А мои любимые юбка-брюки вообще не нашли у неё понимания, хотя для меня они были самым удобным вариантом.
Гостей сегодня не было. Не считать же гостем ближайшую родню – младшего брата папá, поэтому смогла обойтись простым домашним платьем, даже без лишних складок. Лёгкое и светлое, как раз для тёплого летнего вечера.
Я уже давно сидела на веранде, наслаждаясь вечерней прохладой, но немного нервничала. Дядя приехал по моей просьбе. Как мы и договаривались, он должен был решить вопрос с родителями о моей поездке. Я твердо решила ехать в Лондон, получать степень доктора медицины. Пока ещё это удавалось не каждой женщине, а ведь прошла уже большая половина 19 века. И хотя сама медицина развивалась, патриархальное общество не пропускало вперед женщин. Но некоторым единицам удалось это сделать, и я мечтала о том же.
По словам дяди, никаких проблем с этим не предвидится, так как уже пару лет я помогала ему в губернской больнице. Это было предметом большой ревности между братьями, поскольку я упорно избегала предложений родителя поработать у него, с женским контингентом. Конечно, бывать в «богадельне» папá, как называл её дядя, мне всё равно приходилось. Нужно было организовывать всевозможные благотворительные обеды и сборы средств, которых всегда не хватало. Оба брата выбрали в жизни медицину: младший лечил тела, старший же, «пользовал» головы.
Родитель, осознав такое положение дел, старался заинтересовать меня рассказами по своей стезе и трудами доктора Мейнерта [2]. И если утро, за завтраком, посвящалось свежей прессе, то вечерами вместо политики и светских сплетен, мы слушали смешные или же слезливые истории из мира дома для умалишённых.
На обед все спустились с завидной точностью. Оба брата при общей схожести, если смотреть на них, когда они находились рядом, различались не только характером, но и внешностью. Старший был более солиден, с небольшим животиком, который пытался скрывать широким сюртуком, размеренные неторопливые движения. Волосы с уже заметными седыми прядями зачёсаны назад, яркие янтарные глаза. Младший же более колоритен. Тёмный шатен при модной стрижке, с карими глазами, немного сухощав, подвижен и подтянут.
Дяде Георгию было запрещено говорить во время обеда о делах в своей больнице, по мнению мамá, у тех были слишком кровавые подробности, а вовсе не потому, что она подыгрывала супругу в борьбе за перетягивание меня любимой. Я уже давно не боялась ни вида крови, ни её упоминания, спокойно помогала дяде и с ранами, и с травмами. Он с удовольствием стал учить меня, видя неподдельный интерес с моей стороны. Учитывая же, что врачей-женщин пока в империи и не было, меня воспринимали не иначе как сестру милосердия, что очень тяготило.
 
– Ну расскажи хотя бы о своих делах, Виктор, – дядю этот запрет весьма веселил, что он часто и демонстрировал, с усмешкой поглядывая на невестку. – Обсуждать с тобой Бисмарка я уже устал.
– Всё хорошо, хотя при кормлении теперь возникает очередь, – папá с удовольствием готов был рассказывать о своих пациентах часами, и эту историю мы уже слышали в подробностях.
На фоне обычных – спокойных или же буйных больных, ярко выделялись несколько «звёзд». Больше всего историй папá было о Карле Христофоровиче Баньковском. Сама история его попадания в подобное заведение весьма печальна. Старший сын известного в губернии помещика, он был привлекателен, хорошо образован и принят в обществе. Деньги отцовские не проматывал, проживал с младшим братом и матерью. Никто не мог и представить его в скорбном доме. Но сначала он попал в больницу к Георгию Ивановичу, моему дяде, с сильнейшим отравлением, прямиком со званного ужина в собственном доме. Благо, своевременно оказанная помощь помогла ему выкарабкаться. В скорости, хотя здоровью его больше ничего не угрожало, ему пришлось переехать под заботу старшего, Виктора Ивановича после того, как он узнал результаты полицейского расследования. Виновницей произошедшего оказалась его собственная мать, решившая, что младший из сыновей ей более интересен в качестве наследника. Умудрившаяся пригласить на этот ужин даже несколько недоброжелателей сына, под видом возможного примирения, она до последнего не верила, что её замысел раскрыт. И хотя причастность младшего Баньковского доказать так и не смогли, ему пришлось принять управление делами, продать имение и уехать, ведь слухи и перешёптывания за спиной не кончались.
Рассказ папá был связан с тем, что накормить Карла Христофоровича после происшедшего было очень затруднительно. Пищу или даже воду он отказывался принимать, в результате чего сильно исхудал. Принудительное кормление вызывало больше проблем, чем пользы. Решение, как не странно, нашел другой пациент, ставший кормить Баньковского из своей тарелки, продолжая есть из неё же. В скорости к нему стали присоединяться и другие, поэтому иногда для помощи возникала целая очередь из желающих пациентов. Персонал этому не препятствовал, видя в том облегчение для себя.
– А как наш «провидец»? – старательно поддерживал беседу дядя.
– Всё так же молчалив…
Этот находчивый пациент и сам, в своё время, вызывал пристальный интерес Виктора Ивановича. Его привезли несколько лет назад, остановив на улице, поскольку он заявлял, что родился далеко в будущем, вещал о войнах и катаклизмах, даже что-то говорил об убийстве императора Александра [3] Николаевича. Документов при нём никаких найдено не было, и жандармы от греха подальше запрятали его в больницу к моему родителю. И хотя в начале называл он себя другим именем, нарекли его Ивановым Иван Ивановичем, всё же именно это было записано в сопровождающих бумагах. В начале Иван Иванович с удовольствием беседовал с врачами, рассказывал о грядущем, но в последствии замкнулся в себе и перестал общаться. Папá отмечал в нём, при так заметной малой образованности – редкую способность видеть необычное в обыденных вещах, эрудицию, а также весьма доброе отношение к окружающим его пациентам. Ни прошлое, ни имя «провидца» так и не удалось выяснить за всё время пребывания его в больнице. Виктор Иванович всё же планировал выписать его, предложив место санитара, поскольку ни дома, ни работы у него не было.
 
– И что же, совсем-совсем ничего интересного? – не унимался Григорий Иванович.
– Ну почему же… Модест Платонович написал письмо племяннику, – улыбнулся папá.