Подари мне дитя (СИ)
Она заерзала, а потом, собравшись с духом, выпалила:
— Олег, я все прекрасно понимаю. Ничего мне не надо. Переспали и забыли, хорошо? Не надо мне этих волнений и спектаклей. Давай не будем усложнять?
Первый раз в жизни после секса мня так отшивали. И кто? Пигалица!
Чтобы не разбить поднос, я поставил его на туалетный столик. В два шага оказался возле этой дурехи. Повалил ее на кровать. Потрахались и забыли? Сама напросилась!
Я буквально содрал с нее свою футболку и резким движением вытряхнул из безразмерных для нее штанов. Она взвизгнула и попыталась сбежать, но безуспешно. Сила и скорость были на моей стороне.
Я схватил ее руки и зафиксировал сверху, ноги зажал между своими бедрами.
— Значит, не усложнять? Ну держись, пигалица!
Она зажмурилась, а я наклонился и взял в рот ее сосок. Будем выбивать из нее дурь приятным и доступным способом.
Я втянул в себя мягкую плоть и прикусил ее. Маша дернулась и стала сыпать проклятия на мою голову. Еще через минуту ругательства перестали быть разнообразными, а я перешел ко второму соску.
Вскоре они оба затвердели и царапали мою грудь. Маша пыталась извиваться, но выходило у нее все менее убедительно. То и дело с ее уст срывались стоны.
Я поцеловал ложбинку между грудей и провел языком дорожку к шее. Прикусил ее ушко.
Как и она, я возбудился моментально. Мой член стал колом и упирался ей в живот, отчего девушка начала дрожать. В голове пронеслось, что сейчас не лучшее время для второго раза, но…
Точно! В том году на вечеринке в честь дня рождения мне друзья подарили смазку с анестетиком, пожелав «новых ощущений». Она должна быть где-то поблизости.
Но прежде чем дать свободу противнику, его нужно деморализовать, чем я и занялся. Проводил губами по ее идеальной коже, описывал круги возле сосков и проник пальцами между ног.
Черт. Какая же она отзывчивая! Уже вся мокрая. Я выпустил ее руки и резко нырнул вниз. Пока она соображала, что к чему, раздвинул ее ноги и прижался губами к клитору. Обвел языком заветный бугорок.
Маша инстинктивно приподняла бедра и охнула. Ее руки сжали простыню. Я продолжил, и вот уже через минуту ее тело сотрясалось в сладких конвульсиях, а я незаметно нырнул в тумбочку.
Достал нужный тюбик и воспользовался им. Пристроился у нее между ног и аккуратно стал двигаться.
Черт! Да как можно отказаться от такого! Я положил руки на грудь, сжал ее. Идеальная, чертовка! Сумасшедшая! Моя!
Я двигался аккуратно, наблюдая за ее реакцией, пытаясь сдерживать себя. Но еще никогда Штирлиц не был так близко к провалу.
Она словно чувствовала это и подалась вперед, и вот уже не осталось никаких тормозов. Мы словно сошли с ума, двигались навстречу друг другу быстро, резко.
Она стонала, стоны перешли в крик, звуки стали четче, быстрее и громче. Я понял, что внутри у нее все сжалось в конвульсиях, и не выдержал. С бешеным рыком сделал очередное движение до самого упора и излился в нее со стоном наслаждения.
Никуда ты, Маша, теперь от меня не денешься.
Мы часто дышали, и я, перевернувшись, уложил ее голову на свою грудь. Заметил, что девушка обмякла, а глаза ее заволокло сонной пеленой. Прошептал:
— Спи, родная.
Мне показалось, что она отключилась в мгновение. Даже для моей маленькой валькирии этот день оказался слишком насыщенным событиями. Ее дыхание стало ровным и мерным. Грудь вздымалась с каждым вздохом.
Через некоторое время я бережно снял ее с себя и укрыл одеялом. Пошел в душ и мокрым полотенцем аккуратно стер с ее тела следы нашего безумия.
Раз уж так вышло, с удовольствием съел яичницу и помыл посуду. Прибрался на кухне и залез под бочок к своей личной заразе. Обнял ее за талию, притянув ближе к себе.
Ее тело было горячим, бархатистая кожа манила ее поцеловать. Я сжал хрупкую девушку в своих объятьях с мыслью, что пока не готов ее отпускать. Работа работой, но еще ни разу в жизни я не испытывал подобного.
К черту Вознесенских, решу вопрос через ее главврача. Не хочу впутывать сюда мою зазнобу. Надо дернуть Геру, пусть узнает, в конце концов, что за уроды ей угрожают.
Я больше не позволю ни одной живой душе приблизиться к ней ни на шаг. Теперь она моя. Хотя она, кажется, стала моей, едва я открыл ту дверь и увидел ее точеную фигурку в розовом халатике.
Мысли вернулись к моему бесплодию и Кириллу. Маша же поймет? Она же врач именно в этой области? Тем более что у нее есть Кирилл.
Я был совершенно не против ребенка. Я всегда любил малышей, а родители будут в восторге, что есть кого нянчить, и не станут мучить меня расспросами.
Я погладил шелковистые белокурые локоны. Пропустил их между пальцами. Да, работа точно подождет, только вот как сказать об этом Максу и решить вопрос, который сейчас так важен для лучшего друга?
Глава 20. Маша
Голова раскалывалась. Это первое, что я почувствовала, выныривая из объятий Морфея. А во рту словно всю ночь пировали скинхеды. Фу…
Я шевельнулась и поняла, что это не одеяло такое теплое, а мужчина. Мне понадобилась секунда, чтобы вспомнить вчерашнее. Вот это я попала!
Нет, не то чтобы у меня были проблемы с памятью — все происходило почти на трезвую голову. Второй раз так уж точно. Щеки запылали. Черт, черт, черт!
Не хватало еще угодить в сексуальное рабство к этому нахалу! Но тепло внизу живота говорило о том, что как раз таки тело будет не против, если его возьмут на абордаж еще пару раз. Пару сотен раз.
Фу, Машка, ну ты и извращенка! Несколько часов как стала женщиной, а уже все мысли в эту сторону. Сама всегда поражалась, почему люди так помешаны на сексе. Кажется, теперь понятно почему.
Я попыталась вырваться из медвежьих объятий спящего мужчины. И мне даже удалось это сделать, не потревожив его. На цыпочках я пробралась к ванне.
Из зеркала на меня смотрела молодая светящаяся счастьем девушка. После того как я смыла вчерашнюю панду, на лице сиял румянец, глаза горели. Боже!
Да что же это такое! Сначала беситься от одной мысли про него, потом скучать, потом по пьяни вывалить ему ревнивую тираду про каких-то баб, отдать свою девственность…
Нет, нет, нет! Иванова! Ты что, влюбилась? Выражение крайнего счастья на лице сменилось ужасом. Но внутри все горело. Горело вспыхнувшим новым и ярким чувством.
До этой ночи оно тлело где-то в глубине души, запечатанное за семью печатями. Но ларчик-то просто открывался! Одна его фраза, что я — его, парочка поцелуев под алкоголь в крови, и все? Оборона рухнула?
Я удивлялась самой себе, не зная, что делать. Растерянность сменилась озабоченностью и озадаченностью. Но я была бы не я, если бы повесила нос.
Я и не из таких передряг выкарабкивалась! А уж с любовью к нахалу и подавно справлюсь. Справлюсь же?
Пока мой мозг окончательно не впал в панику, я начала поиски зубной щетки. Нашла, даже несколько совершенно новых. Должно быть, кое-кто часто разъезжает по командировкам.
Боже, а я ведь даже не знаю, где он работает. Да что, в принципе, я знаю о нем? Только то, что он из особых клиентов и что у него вполне поддающаяся лечению степень бесплодия.
И тут в мою голову прокралась небольшая мысль. Такая маааааленькая. А вчера вечером мы как предохранялись? И предохранялись ли вообще?
Я застыла с абсолютно новой зубной щеткой во рту. Я точно помню, что Олег говорил о том, что лечение он все-таки проходит. Значит, о своих проблемах знает и понимает, что в случае успеха возможна и естественная беременность. Возможна же?
Я несколько раз вдохнула и выдохнула. Надо успокоиться. Ну какая беременность… И даже тот факт, что у меня сейчас наиболее благоприятные дни для зачатия, тоже не играет роли.
Знаю я, как мужчины лечатся! Выпьют витаминку пару раз, причем самую маленькую и самую вкусную, а потом в грудь кулаком себя бьют, что сделали все, что могли.