Подари мне дитя (СИ)
Моя принцесса смотрела на меня глазами восхищенными и удивленными. Словно я принц из сказки на белом единороге. Сегодня, Маша, для тебя я буду кем угодно!
Забросил ее на плечо и понес в машину. На стоянке погрузил ее нетрезвое тело на переднее сиденье. Пристегнул. А то убежит еще…
Она и трезвая-то не самые удачные решения принимает. А вот пьяная… Боюсь даже представить!
Мария начала вошкаться и сопротивляться.
— Никуда я с тобой не поеду! Домой меня!
Я усмехнулся. Глаза блестят, рот приоткрыт, грудь почти вывалилась из узкого платья. И самый сексуальный штрих — потеки туши на лице.
Только эта девушка могла вызывать у меня противоречивые чувства вожделения и умиления. Просто поразительно! Смешно было наблюдать, как этот гном пытается вылезти из салона, явно не учитывая тот момент, что она пристегнута ремнем безопасности.
— Домой? Кирилла укладывать так станешь? В зеркало себя давно видела? Пьянь!
Она затрясла ремень, который все-таки попался ей в руки, и злобно уставилась на меня. Что? Обидно? А вот нехрен было по клубам не пойми с кем шататься!
Я закинул ее голые ноги в салон. Мысленно досчитал до десяти, пока в штанах не успокоилось, и сел на водительское кресло. На меня таращились два обиженных аквамариновых глаза. Я медленно поехал в сторону своей квартиры. А то еще укачает эту дуреху, объясняй потом Максу, почему весь салон провонял. Через пару минут сбоку послышалось недовольное:
— Пусти! Не поеду! Кобель озабоченный, трахай своих баб сам!
О! А это уже что-то новенькое. Кажется, моя пигалица злится больше по поводу мифических баб, нежели по поводу того, что я везу ее не домой.
— Мария Сергеевна, а кому еще их трахать? Уж не вам ли? Извините, не представляю, как будете это делать.
Я искренне рассмеялся. Сам пошутил, сам и… Пигалица же распалялась все больше. Стала дергать ремень и бухтеть все громче:
— Можно подумать, ты эти два месяца сидел монахом и лечился! Небось всех сговорчивых и колоритных отымел!
Она издевается. Теперь что, всю жизнь мне эту фразу вспоминать будет? Пока я пытался ее успокоить, в голову пришла еще одна мысль.
Всю жизнь? Не слишком ли много времени я отвел для одной пигалицы? Я смотрел на нее, такую беззащитную, нахохлившуюся, как растрепанный белобрысый воробушек.
Снова строит из себя сильную женщину. Захотелось смять ее в объятьях, окунуться в эти бесконечные глаза. Совсем я поплыл от лечения и здорового образа жизни.
Реагировать на ее слова не стал. Молча вел машину до своего дома. На улице пошел дождь. Маша притихла на сиденье. Для меня было бы лучше, чтобы она отключилась. Тогда я бы спокойно отнес ее в квартиру, раздел и вдоволь налюбовался запретным плодом.
Запретным потому, что такая возможность укротить ее взбалмошный характер выпадает нечасто. Завтра она проснется с головной болью, сушняком и чувством стыда и вины. И я этим нагло воспользуюсь.
Разведка донесла, что на неделе в клинику заходят Вознесенские для начала протокола. А у Макса возникла совершенно безумная идея по этому поводу. Я ее не одобрял, но раз друг так решил…
Упускать такой шанс я просто не имел права. Сначала самолеты, а всякие пигалицы потом. Хотя так сложно удержаться при виде этих соблазнительных ножек, практически полностью оголенных!
Пора подобрать слюни с пола. Эта рыбка сегодня не для меня. Ее удел — холодный душ, мягкая постель и куриный бульон утром. И минералочка. Для пива маловата еще, не доросла.
А еще я не собирался ей признаваться, что прошел лечение, что следую всем ее советам. Я никому не говорил о бесплодии. Только Макс на днях вытащил это из меня.
Но я не унывал. Слишком много изучил про ЭКО за последние полгода. Ничего в этом страшного нет! Зато можно не предохраняться при сексе. Хотя пока девушки, с которой я бы такое провернул, не нашлось.
Я остановился на знакомой парковке. Моя квартирка была небольшая, но со свежим ремонтом и в хорошем районе. До работы было недалеко, и я ее искренне любил.
Пытался сам поддерживать порядок, иногда готовил. Баб сюда не водил. Хорошо, когда у лучшего друга своя сеть отелей, а ты там начальник службы безопасности… В общем, проблем с местом для перепихонов никогда не возникало.
Я заглушил мотор и посмотрел на свою спутницу. Та выглядела жалко и обиженно. Вжалась в сиденье и смотрела оттуда злым загнанным зверьком. Маша, Маша, зазноба наша…
— Пойдем, пигалица. Придется немного помокнуть. Зонта-то у меня нет.
Я выбрался наружу и галантно открыл ей дверь. Надеюсь, она немного протрезвела. А то тащить пьяное тело как-то не горю желанием.
Я подал ей руку и буквально вытащил из салона. Она уже успела разуться. Даже не заметил когда. Теплое девичье тело вжалось в меня, навалившись всем своим бараньим весом. Я даже не понял, как потерял равновесие и привалился к машине.
Вдруг я с удивлением обнаружил, что моя нетрезвая гостья босиком припустила по лужам в обратную от подъезда сторону. Что за черт?
Я бросился за ней. Не знаю, на что она рассчитывала со своим состоянием, ростом, да и физической подготовкой (вернее, ее отсутствием), но догнал я ее в два счета.
Схватил за руку и снова прижал к себе уже насквозь мокрое тело. Развернул к себе лицом. Она была похожа на панду: под глазами — черные разводы.
— Пусти меня! Ненавижу! Пусти! Вали к своим шлюхам!
Ее тело сотрясала крупная дрожь. Я всмотрелся в лицо и с удивлением понял, что моя пигалица плачет. Даже нет: судорожно рыдает.
— Машунь, ты чего? Да нет у меня никаких шлюх. Я вообще два месяца лечусь по твоей схеме. Что ты разревелась-то?
Она всхлипнула и с недоверием уставилась на меня. Алкоголь развязал ее язык и обнажил чувства. Ох, не быть тебе, Машка, разведчиком…
Девушка смотрела и смотрела, а взгляд ее становился все жестче и обиженнее. Я буквально видел, как в ее голове крутятся шестеренки. Опять сейчас напридумывает себе всякого. И действительно:
— Не верю! Все вы кобели, и нужно вам всем только одно! Не верю, не верю, уйди! Пошел вон!
Я не стал ее огорчать тем, что на стоянке выйти вон довольно сложно. Помимо моей воли внутри поднималось раздражение. Она шляется по клубам, напивается, влипает в неприятности, я ее спасаю — и вот она, благодарность!
— Знаешь что, девочка, я тебе не мальчик для битья. Ты второй раз пытаешься не пойми с чего меня послать. Твои истерики в этот раз ничего не решат.
Ее глаза расширились. Она заколотила маленькими ручками по моей груди.
— Ты идиот! Ты тогда напугал меня до смерти! Я думала, это они! Я думала, что снова они вернулись! Что снова увижу Кирилла висящим в окне! Ты ничего обо мне не знаешь, ничего!
И она просто захлебнулась в слезах. Казалось, ее прорвало. Всхлипывая, она уже шептала:
— Я боюсь их, боюсь, что снова придут, что снова он возьмет единственного близкого мне человечка за ноги и высунет в чертово окно. Что он его убьет или покалечит. Тебе не понять, никто не поймет.
Она отшатнулась и уставилась на меня стеклянными глазами. Я понимал, что она снова там, снова в том дне, когда ее брата чуть не убил какой-то урод.
Я сделал шаг к ней. Мне до боли захотелось стереть то ее воспоминание, заменить его новым! Я обнял ее, прижал к себе. Моя рубашка уже вся была испачкана ее косметикой. Капли дождя смывали все.
Я так хотел, чтобы они смыли ее страх, ее боль. Она снова всхлипнула:
— Олег, они тогда избили меня. Я так боялась, боялась, что они пойдут дальше, что…
Я не дал ей договорить, сгреб в охапку и поцеловал. Смял ее губы, заглушая ту боль, тот страх, что разрушал ее. Заглушая собственную ярость на этих уродов. Найду, найду каждого, кто посмел хоть пальцем ее тронуть. Найду и посажу на цепь, как собак.
Она вцепилась в меня до боли, кусая мои губы, впуская мой язык в рот. Казалось бы, дождь должен нас остудить, прекратить это безумие, но он обволакивал. Смывал все преграды и оставлял только нас.