Рождение Клеста (СИ)

Во время моей вынужденной зимовки случилось событие, подтолкнувшее меня на мой дальнейший путь. Сидел я, значит, в корчме, ужинал, никого не трогал, и вдруг услышал добродушно-грубый окрик:
— Эй, беженец! Давай, иди к нам! Чо один сидишь, как нелюдь?!
Я оглянулся: трое развесёлых мужичков звали именно меня и даже руками махали призывно. Мне они казались незнакомыми.
— Это вы мне? — спросил я смущённо и настороженно: бог знает, что там у них на уме?
— Да тебе же, гончар недоделанный!..
Всё ясно: это жители из какого-то южного села, через которое мы проходили. И лица у них южные: с высушенной кожей, с узкими глазами. Я пересел в их компанию.
— Тебя как сюда занесло? А где девка ваша? А друг твой мелкий? — посыпались вопросы.
Постепенно разговорились. Я сказал им половину правды: мол, друзья мои живут в столице, а я решил тут обосноваться. Про золото, разумеется, умолчал. Откуда оно у ученика гончара?
— А мы в наёмники подались, — сообщили мне мужики. — Расчёт получили — пора домой.
— Что за наёмники? — не понял я.
— Эх, ты, лапоть! Задарма, небось, воевать ходили? А мы — за деньги!
— Да ты не переживай так: это дело совсем недавно ввели. Мы ведь тоже пошли добровольцами, а потом огляделись — и в наёмники записались, по договору. А чё, раз можно, — то почему нет? Монета лишней никогда не бывает.
— И что, в наёмники берут всех подряд?
— Ага, щас! Только тех, кто мечом ловко махать умеет. Нас ведь могут послать в самое жаркое место — тут салаги не нужны.
Это был явный намёк. Я, оскорблённый, чуть было не сболтнул, что в жаркое место могут посылать не только наёмников, но и штрафные десятки, но вовремя прикусил язычок, сообразив, что мне совсем не нужно хвалиться тем, что я сражался плечом к плечу с уголовной и прочей шушерой.
Вместо этого я им рассказал, как нам ночью ловко выжгли первую линию укреплений.
— Ну-у-у-у, — протянул один из собеседников. — А вот такие дела делают не простые наёмники, а эти… особые!
— У нихельцев таких «ночными совами» называют, — подсказал ему другой. — Небось, денег им суют — мама не горюй! Нихелия — страна богатая…
— Да эти дикари из Божегории и за гроши воевать пойдут! — убеждённо мотнул головой не вполне трезвый третий.
— А разве можно брать на войну людей из другой страны? — удивился я.
— Э-э-э-э, да ты совсем тёмный! За деньги всё можно. У нас в наёмники тоже берут всех подряд, и даже степняков. Эти головорезы — не хуже божегорских.
— А у нас есть эти… особые наёмники?
— Конечно, есть! Только у нас их «волками» называют.
Вот так я и узнал, какие где расценки за войну… В тот день у меня появилась мечта обязательно устроиться в «волчий» отряд, когда-нибудь. Эх, кабы знать, что такой есть — я бы обязательно пошёл в столицу, чтобы попытаться в него записаться, а не мотался бы по стройкам в последнее предвоенное лето…
Я вовсе не хотел просидеть всю зиму во вшивом городишке, проедая заработанные деньги. Понятное дело, что лучше числиться в армии, получать за это свои грошики и кушать харчи казённые, а не те, что куплены на свои кровные. Да только родная страна тоже оказалась не дура и не хотела кормить задарма шибко умных своих верноподданных: мне в столице сказали, что набор в армию пока прекращён, так как военные действия затухают. Весной, мол, приходи.
Итак, наступила весна, пришла теплынь и призывы добровольного набора на воинскую службу. «Добровольный набор» — это, конечно, вовсе не «настоящая» армия, и уж тем более не наёмная, но хотя бы кормить будут, и за кровать платить не надо. Так как я остался совсем на шишах, то побежал записываться в первых рядах, рассудив, что по ходу дела перескочить из народного ополчения в королевскую армию случаев будет предостаточно. Ну, хотя бы один, — да будет. Или даже к «волкам». Почему бы и нет?
К моему величайшему изумлению, в городской комендатуре ошивалась та самая троица, что хвалилась передо мной в корчме своими воинскими заработками. Но, боже мой, какой у мужиков был вид! Бродяги иной раз приличнее выглядят. Заросшие, опухшие, с характерными кровоподтёками из-за перебитых носов, вонявшие хуже свиней — я бы их и не узнал, если бы они меня не окликнули:
 
— Эй, гончар, не узнаёшь, что ли? Загордился совсем?
— Мать моя Пресветлая! — ахнул я. — Вы откуда такие красивые? Вы же дома давно должны были быть?
— Так, это… мы решили задержаться. Зима, понимаешь, подкатила, а в такую пору в степи никак нельзя: буран может неожиданно ударить, да такой, что дальше носа не видать. И мороз, однако. Поздно уж было возвращаться.
— А деньги вы, значит, все пропили, — понимающе кивнул я.
— Что значит — пропили?! — возмутился второй. — Ты за кого нас принимаешь?! Мы же тут несколько месяцев торчим — не хватило нам: за лежак — плати, за похлёбку — плати, а нам же не мильёны выдали! Вот деньги и закончились…
— И коней своих продали, — добавил третий. — А какие красавцы были, а?! Жалко… Тут у вас торгаши — хуже конокрадов, ей-богу: чтоб им бабы так давали, как они нам заплатили.
— Вот и не хватило, — уныло поддакнул ему второй.
— Слышь, Гончар, а одолжи нам десятку до первого расчёта, а? Мир тесен: сегодня ты нам поможешь, завтра — мы тебе,…- снова подал голос первый степняк. — Ну, будь ты человеком — как нам таким больным в армию идти?!
Вид у всей троицы и правда был болезный. Разило от них такой дешёвой сивухой, что я даже затруднился догадаться, где можно найти подобную торговую марку.
— Конечно, больные! — возмутился я. — Нажрались вчера какой-то дряни, а теперь болеют!
— Что значит — нажрались?! — возмутился второй, взявшийся опровергать все мои обвинения. — Выпили малость за будущие победы нашего оружия. Мы же вчера принимали решение идти в армию — как тут малость не выпить? — вопрос ведь очень серьёзный.
— И оружие своё пропили, заодно уж, — догадался я.
— Так это давно уже. И не пропили, а честно в кости проиграли. У нас, кошгарцев, примета есть: коней и оружие пропивать никак нельзя — иначе потом всю жизнь удачи не будет. Поэтому мы и коней не пропили, а проиграли. Так ты дашь или нет?
— Да пошли вы… сам лапу сосу, как скворог зимой. Поэтому и в армию иду.
Мой некоторый армейский опыт говорил мне, что на войне главное — не попасть в списочную численность подразделений с нулевой ценностью человеческой жизни. Глядя на тех, кто пришёл записываться в ополчение, я невольно впадал в уныние: будь я генералом, то отправил бы этот распоследний сброд в самую кровавую мясорубку, чтобы его поскорее прикончили — и с глаз долой. Но выбирать не приходилось.
Итак, я снова оказался в армии.
Прошло два года, о которых и рассказать-то нечего, кроме того, что перед моими глазами прошло несчётное количество людей, несколько десятников и два сотника. Вроде бы и армия у нас набралась не бесконечная (я слышал, что её численность была всего-то несколько десятков тысяч человек, — меньше ста), а Малька я встретил только в конце второго года.
Меня измучили не столько сражения, сколько строительство оборонительных сооружений. Как только нас приводили на новое место — всё начиналось сначала: мы копали траншеи, ставили в них столбы с заострёнными вершинами, т. е. возводили палисады. Перед палисадами потом устанавливали под углом скреплённые меж собой колышки из тонких жердинок — и это тоже была наша работа.
Эти дополнительные колышки — выдумку кошгарцев — ставили явно с учётом опыта обороны брода, в которой я участвовал. По сути, моя идея претворилась в жизнь, а мне с этого не перепало ни ломаного гроша. И даже более того: мне Малёк рассказал, что командующий после моего ранения очень интересовался, кто же был такой умный, что сумел задержать удар нихельской конницы, не дал ей быстро очистить пространство между первой и второй линией палисадов, и что для этого пришлось сделать?
 
— И что? — жадно спросил я.
— Наш десятник сказал, что это он придумал, и сам нас заставил такие колышки мастрячить. Ну, генерал и выплатил ему десять золотых.