Белая ведьма Азеила (СИ)

— Знаешь, не тебе судить меня за подобное, — фыркнула девушка беззлобно.
В других обстоятельствах она бы оскорбилась столь вольному поведению. Все-таки происхождение Трилла не давало ему права указывать ей. Но сейчас они находились в равном положении — пленники черного колдуна, и цель у них была общая.
— О чем это вы? — услышал их Пэн, но спросил без особого любопытства.
Вейлана взглянула на Трилла серьезно:
— А ведь, возможно, это твой последний шанс. Скажи ему.
— Что сказать? — удивился Пэн.
Трилл низко опустил голову, глубоко задумавшись, а затем решительно встал и подошел к другу. Вейлана видела, как сжал он кулаки, собираясь с силами. И, когда мальчик заговорил, голос его подрагивал от волнения:
— Пэн… мне нужно кое-что тебе сказать.
— Ну так говори, — недоуменно предложил тот.
— Дело в том, что я… Пэн, я… я — девушка.
Вейлана предположила, что Трилл в этот момент зажмурилась, но подбегать и смотреть не стала. Ей хватило и того ошеломленного вида, который сделался у Пэна при этом признании. Казалось, он утратил дар речи, а глаза его стали в два раза больше, чем обычно. А то выражение, с каким он смотрел на Трилл… Недоверие, изумление, обида, гнев — и за всем этим нечто совсем другое.
— Ты… Девушка? — переспросил он неуверенно, собравшись с мыслями.
— Да, — Трилл опустила плечи. — Я притворялась мальчишкой, чтобы выжить… знаешь, что сделали бы со мной солдаты колдуна, если бы знали, кто я?
— Но я-то не солдат колдуна, — напряженно заметил Пэн. — Тебе бы никто не причинил вреда, скажи ты правду сразу!
— Но ведь я вас не знала, — возразила она и беспомощно оглянулась на Вейлану.
Маленькая и худенькая, с коротко стриженными волосами и в мешковатой одежде она действительно очень ловко маскировалась под мальчика, чьи мягкие черты лица легко списать на нежный возраст. О том, что Трилл — девушка, Вейлана догадалась по некоторым ее оговоркам, выдававшим ее истинный возраст. Только поэтому белая ведьма решила посмотреть на суть своего странного спутника, явно более взрослого, чем он хотел показаться. Открывшаяся ей правда ничуть Вейлану не шокировала, Трилл была храброй и преданной, и эти качества от пола совершенно не зависели.
Но, похоже, Пэн так не считал.
— Госпожа Вейлана, вы знали? — слабым голосом спросил он.
Должно быть, в этот момент его верность переживала тяжелое испытание. Но обманывать Вейлана не стала:
— С недавних пор — да. Но я сочла, что Трилл должна сама все рассказать.
— Пэн, прости! Я не хотела обманывать, просто не знала, как сказать правду…
— Простить?! — обычно невозмутимый, парень буквально взорвался гневом. — Кого простить? Трилла? Так его и не существовало никогда! А ты… тебя я вообще не знаю! Кто ты на самом деле такой… такая! Даже сколько тебе лет, мне неизвестно! И настоящее имя! И вообще, что из рассказанного тобой на самом деле правда?
— Я не лгала ни в чем! — чуть не плача, ответила Трилл. — Кроме того, что я — девушка. И несколько старше, чем пыталась показаться. Все остальное — правда. Не злись на меня, прошу, Пэн! Это по-прежнему я…
— Он не злится, — Вейлана подошла к ним и приобняла девушку за плечи. — Он обижен. И безумно счастлив. Не так ли, Пэн?
Королева смотрела на него уверенно и открыто, и парень стушевался, отвел глаза и не сумел солгать:
— Да. Счастлив.
Потому что то, что он полагал несбыточным, вдруг стало возможным. Вейлана видела, как смотрит на своего юного друга ее солдат, с какой нежностью и печалью, как привязался к мальчишке не понимающий собственных чувств парень. Пэн полагал неестественной эту свою привязанность, тщательно скрывал и полагал, что судьба жестоко подшутила над ним, позволив полюбить того, от кого он никогда не посмел бы потребовать ответных чувств. Само собой, осознание, что препятствие, которое он считал непреодолимым, в одночасье исчезло, делает его счастливым.
Но Вейлана не сомневалась — он еще долго будет обижен на Трилл за то, что она так мучила его. Но обязательно простит. Потому что она совершенно искренне отвечает на его чувства взаимностью.
 
Главное, чтобы у них было время разобраться в своих чувствах.
Вот только времени у них совершенно не осталось.
Лязгнул засов, и дверь распахнулась, впуская големов. Вейлана не успела опомнится, как ее уже схватили и грубо потащили прочь из камеры. Следом за ней, даже не заметив их попыток сопротивления, повели Пэна и Трилл. Королева довольно легко определила, куда их ведут — в тронный зал. Могла ли она подумать, что однажды войдет в свой тронный зал вот так — измученная, избитая, в обтрепавшейся одежде, совсем не предназначенной для этого места? Пленница, и все, что остается — держаться с достоинством. Хотя оценить это может только один человек — если его еще можно так называть.
Он сидит на белоснежном троне, кажущемся ослепительным на фоне его темных одежд. Черный колдун, злой гений Азеила, единственный в мире носитель дикой магии. Она вьется вокруг него невидимым простому глазу туманом, злая, голодная, желающая поглотить этот мир.
Зал заполнен — не только големами; здесь есть люди, часть одета в военную форму армии колдуна, часть — в роскошные одежды придворных, но это придворные других королевств. Авендеймцев здесь нет и быть не может — они все томятся в зачарованном пространстве за пределами этого мира.
Быть может, сегодня они обретут свободу. Едва ли колдун повторит свою ошибку и подарит ей жизнь до рассвета.
Вейлана не позволила отчаянию взять над собой верх. Она не одна, а потому нельзя падать духом.
Попытка высвободиться, чтобы гордо выпрямиться перед лицом врага, ничего не дала. Голем держал ее крепко, до боли стискивая руки за спиной. И все же Вейлана смотрела на колдуна бесстрашно.
В его непроницаемых глазах не отражалось ничего. Ни единый мускул не дрогнул на его лице; колдун молчал. И в зале царила необычайная для такого скопления народа тишина, все будто чего-то ждали, и девушке совсем не нравилось происходящее. Даже с учетом ее положения все это выглядело очень и очень странно.
А затем двери зала распахнулись, и на пороге возник Кларий.
При виде него, живого и здорового, Вейлана обрадовалась. Но в следующий миг ее сердце сжалось от дурного предчувствия.
Он был одет в ту самую форму, в какой она увидела его впервые. Столь же красивый — и столь же бесстрастный. Черные глаза совершенно непроницаемы, как и у того, кого он считает отцом, а взгляд холоден и равнодушен. Даже столь привычное высокомерие покинуло безразличное его лицо.
Кларий зашагал вперед, никого не удостоив взглядом. Он прошел мимо Вейланы, словно ее здесь и не было — и остановился напротив трона.
— Ты разочаровал меня, сын, — глубокий голос колдуна разнесся по залу.
Плавно Кларий опустился перед ним на колени:
— Я сожалею, отец. И готов понести любое наказание.
Безжизненный его тон поразил Вейлану едва ли не больше, чем слова. Во все глаза она смотрела на Клария — и отчаяние пробиралось в ее сердце.
Невыносимо видеть его таким. Всегда гордого, самоуверенного — на коленях. С заведенными за спину руками, с опущенной головой, так, что отросшие волосы скрывают лицо — равнодушное, лишенное какого-либо выражения.
— Встань, сын. Не пристало моему наследнику столь униженно выказывать раскаяние.
В голосе колдуна Вейлане послышалось торжество. Вопреки своим словам, он наслаждался униженным видом юноши. Но Кларий послушно поднялся с колен — одним медленным, все столь же плавным движением, и весь вид его выражал покорность так же, как прежде демонстрировал своеволие.
Голову он так и не поднял.
— Докажи мне свою преданность, сын. Убей ее.
Черный колдун встал с трона и вложил в его руку меч. Обычный клинок, простая рукоять, никаких инкрустаций и гравировок. Кларий без возражений сжал меч в руке, медленно обернулся и, словно во сне, направился к Вейлане.
Он шел, не поднимая глаз, и это вовсе не выглядело так, будто он собирается взбунтоваться против воли того, кого называет отцом. Он приближался, чтобы убить.