Белая ведьма Азеила (СИ)

Вейлана пожурила себя за предвзятость и сочла, что несправедлива к юноше. В любом случае, стоит подождать, пока он привыкнет к незнакомому обществу, присмотреться к нему и лишь потом делать выводы.
Другого выбора у нее все равно нет.
18
Кларий не привык чувствовать себя неуверенно. Даже в детстве, выживая в трущобах Гриата, а после — в замке отца, он никогда не сомневался в правильности того, что он делает. Никаких сомнений, никаких сожалений, никакой жалости — ни к себе, ни к другим. Таким он был. Без раздумий он пускал в ход оружие, даже то, первое, слабое, но действенное: деревянные щепы — заточки. Единственное, каким он мог защищаться, сам будучи всего лишь ребенком. Отняв жизнь впервые, стоя над телом урода, покусившегося на его кажущуюся беззащитность, он не испытывал мук совести, не терзался мыслями, можно ли было избежать убийства. Тот человек полагал себя неуязвимым и не ожидал отпора от жертвы, за что и заплатил жизнью. А значит, десятки других мальчишек могут вздохнуть спокойно.
Даже сейчас, вспоминая то, первое свое убийство, Кларий ни о чем не сожалел. Но вот другие… То, что прежде казалось ему правильным — его поведение, его отношение к миру и окружению, его уверенность в своей непогрешимости и вседозволенности — вдруг перестало его устраивать. Воспоминания о неприглядных поступках, совершенных им, мешали спокойно засыпать, лезли в голову и пугали — стоило лишь представить, что о них узнает Вейлана.
Кларий честно старался стать для нее другом. Не лез с объятиями и поцелуями: пусть болезненные, они оставались желанными, как ничто другое в этом мире; не грубил, не требовал внимания, даже смирил гордость и присоединился к столь любимой ею компании, деля с ними еду. Но он понятия не имел, как должен вести себя друг, а брать пример с кого-то другого считал ниже своего достоинства. Кларий надеялся, что справится с собой, но перед самой Реульдой не выдержал.
То, что он испытывал к Вейлане, давно перестало быть лишь желанием тела. И, если прежде его не волновали предыдущие или будущие любовники женщин, на которых он обратил внимание, то теперь его буквально убивала мысль, что Вейлана будет с кем-то другим. Он не хотел никому ее отдавать, готовый вынести любую боль, лишь бы оставаться рядом с ней единственным, кто имеет право прикасаться к белой ведьме.
Ее признание стало для него полной неожиданностью. Она не выглядела болезненной, казалась ему такой сильной, выносливой, бесстрашной… И умирала. Каждый раз приближала смерть, пользуясь отголосками своей магии. Несколько недель — это так бесконечно мало! Он не мог допустить, чтобы она умерла. Пусть с другим, но Вейлана должна жить. Он научится быть ее другом и радоваться за нее, главное, чтобы она выжила.
Но как же больно отдавать ее другому.
Кларий знал о любви лишь понаслышке, и всегда это чувство превозносили как нечто прекрасное и совершенное. Никто никогда не говорил, что любить может быть больно. Но если это не любовь, что тогда он испытывает к Вейлане? Почему так жаждет уберечь ее от всех бед? Когда желание жить ради своего удовольствие сменилось потребностью жить ради нее? И, если так трудно отказаться от нее, почему он делает это без колебаний?
Кларий цеплялся за свои привычки, изображая безразличие и эгоизм, но то была лишь видимость. Он просто не умел иначе, и учиться воспринимать мир по-другому оказалось неожиданно сложно. И жизненно необходимо, потому что прежнее мировосприятие ему больше не подходит. А что подходит — ему и самому уже непонятно.
Ночь перед Реульдой он провел без сна, думая о том, насколько он стал не похож сам на себя за эти дни. Мог ли он предположить, что повезет девушку, которую желает больше всего в этом мире, другому мужчине? Другому, более достойному. Хотя в его случае любой мужчина более достоин Вейланы, чем он. Если бы Кларий знал, что его поступки однажды стеной встанут между ним и желанной девушкой… Никогда бы ему не пришло такое в голову. Но ведь, даже проживи он другую, более праведную жизнь, разве изменилось бы что-нибудь? Для него она недоступна, просто потому, что его отцом не был рыцарь. И сам он не рыцарь тоже, чего не в силах изменить.
 
Только под утро ему удалось забыться в короткой дреме, вот только новый день не сулил ему ничего хорошего. Он принимал участие в поисках Милии, старательно не думая о том, к чему они приведут. Просто выполнял то, чего от него ждали, повторяя про себя, что спасает ей жизнь, что отказаться от нее — единственная возможность ее спасти. Но, когда поиски завершились, малодушно спрятался в экипаже, не желая, не имея сил посмотреть в глаза тому, кто станет ее рыцарем.
Он даже не заметил, что Пэн остался с ним, пока тот не заговорил.
— Ты не думаешь, что сейчас — самое время уйти?
— Что? — ему показалось, он ослышался.
Но Пэн смотрел серьезно и без насмешки. Даже неприязни в его взгляде Кларий не разглядел и погасил вспыхнувшую было злость.
— Госпожа Вейлана вернется, возможно — не одна. Ты сможешь спокойно смотреть, как рядом с ней находится другой мужчина, имея на это полное право?
— А почему нет? — Кларий добавил в голос агрессии, которой не чувствовал.
— Потому что ты влюблен в нее.
Он рассмеялся зло и горько.
— Если это любовь, почему мне так больно?
Этот вопрос мучил его все последнее время, а потому сорвался с губ словно сам по себе. Он не верил, что влюблен в нее, потому что не верил в любовь. Никогда не испытывал даже отголоска этого чувства — ни к кому, даже к себе. Не задумывался, что это вообще такое. Но та боль, что чувствовал он, осознавая недоступность Вейланы, никак не могла быть тем, что прочие называли любовью.
— Потому что она недостижима, — неожиданно тихо ответил Пэн. — Любовь прекрасна, если для нее нет препятствий. А иначе больно ранит.
— Ты-то откуда знаешь? — проворчал Кларий. — Не похоже, что у тебя большой опыт.
— Не большой, но похожий, — усмехнулся невесело парень. — Поверь, я могу понять, что ты чувствуешь.
— Ты что, посмел возжелать свою королеву? — ярость захлестнула темного рыцаря.
И ему стоило огромных усилий остаться на месте и не задать трепку зарвавшемуся солдату. Простолюдин, как бы хорошо не относилась к нему королева, не имел права смотреть на нее, как на женщину. Даже Кларий, имевший весьма смутное и довольно своеобразное представление об этикете, это понимал, и заявление Пэна оскорбило его.
— Нет! — потрясенно открестился парень и смущенно отвел взгляд: — Я… глубоко уважаю госпожу Вейлану, но влюблен я не в нее. Просто… мое чувство столь же безнадежно, как и у тебя.
— Почему это?
— Речь не обо мне, вообще-то, — нахмурился Пэн.
— Нет у меня никаких чувств, — мрачно ответил Кларий, отворачиваясь. — Вейлана весьма соблазнительна, а я большой любитель красивых женщин.
— Себя-то не обманывай, — хмыкнул Пэн. — Иначе наворотишь дел… Госпожа Вейлана не простит тебе смерти ее рыцаря. Она возлагает на него большие надежды.
Кларию эти слова — будто ножом по сердцу. Потому что Пэн прав, если он не сдержится, если поддастся ярости, нападет на ненавистного и, увы, счастливого соперника… Это обречет Вейлану на гибель, чего он совершенно не хотел. Но хватит ли ему выдержки, чтобы не допустить этого? С учетом того, что выдержкой он никогда не отличался?
Возможно, Пэн дал ему действительно хороший совет. Но вот последовать ему Кларий не мог. Уйти, забыть о Вейлане? Жить, не зная о ней ничего? Даже представить такое невозможно, не то, что решиться. К тому же он обязан убедиться, что у Вейланы все хорошо. Что ей достался действительно достойный мужчина. Что она жива и счастлива, пусть даже с другим.
Не это ли и значит — любить?
— Не беспокойся. Он не умрет, — мрачно ответил он Пэну и выбрался из экипажа.
Не потому, что ему вдруг стало тесно в его пространстве. Но Кларий хотел иметь свободу для маневра, случись так, что совладать с собой окажется невозможно. Уйти никогда не поздно, даже если уход будет смахивать на бегство.