Белая ведьма Азеила (СИ)

16
Кларию не составило труда догадаться, что подразумевала Вейлана, предлагая ему развлечься. И эта идея вовсе не вызвала у него отторжения, поэтому он отнюдь не возражал против того, чтобы остановиться на ночлег в странном городке. Сидя рядом с Вейланой в трапезной, он присматривался к подавальщицам, которые вполне благосклонно оценивали его внимание. Выбрал самую симпатичную из них и предложил ей уединиться.
Кларий не привык к воздержанию. Даже во время марш-бросков он находил время для любовных утех, коллекционируя женщин так же, как свои победы в боях, но с того дня, как он увидел Вейлану, другие женщины словно перестали для него существовать. Это не давалось ему легко, тело требовало своего даже ценой неимоверной боли. Вот только белая ведьма оставалась для него недоступной, а потому Кларий не усмотрел ничего неуместного в том, чтобы расслабиться в объятиях другой девушки — нежной и безотказной.
Девица ему глянулась — невысокая, стройная и улыбчивая, она казалась идеальным вариантом для мимолетного развлечения. В предвкушении жаркой ночи Кларий даже забыл о Вейлане, уснувшей где-то внизу, в гостевых комнатах. Конечно, он предпочел бы провести ночь с белой ведьмой, но темный рыцарь устал от ее недоступности. И рассчитывал, что после расслабляющей ночи ему будет проще находиться рядом с ней.
Вот только, когда соблазнительная подавальщица потянулась к нему с поцелуем, Кларий отвернулся, не раздумывая. Он не хотел, чтобы чужие губы оскверняли воспоминания о нежных и болезненных поцелуях Вейланы. Странная мысль мелькнула — и осталась в сознании. На мгновение Кларий отстранился — и нахмурился. Поцелуи ничего не значат. Вполне можно обойтись и без них. В конце концов, в постели он всегда был эгоистом, и причин менять это сейчас и здесь не существовало.
Кларий велел девице раздеваться. Она охотно подчинилась, и его взгляду предстало красивое юное тело. Не вполне в его вкусе — Кларию куда больше нравились пышные формы. Но девица все равно выглядела соблазнительно. И умом он это понимал…
А вот тело молчало. Его совершенно не возбуждала эта обнаженная соблазнительная девица. Просто потому, что она не была Вейланой. Осознание этого обожгло, вызвав в памяти совсем другую женщину, сумевшую привязать его к себе ненавистной ему страстью. Кларий разозлился.
Ничего не объясняя несостоявшейся своей любовнице, он направился вниз, к Вейлане, в твердом намерении разобраться с белой ведьмой и выяснить, что она сделала с ним.
Но, очутившись в комнате Вейланы, он обнаружил девушку сладко спящей. И присел рядом, вглядываясь в безмятежное красивое ее лицо. Бодрствующая, королева всегда сохраняла неприступный, слегка отрешенный вид, что вкупе с ее неизменно-вежливым выканьем будто отгораживало девушку от обычного живого общения. Во сне она казалась другой. Беззащитной, нежной, открытой… Безотчетно ее хотелось защитить, укрыть от всего мира.
Кларий ненавидел это свое состояние. Но ничего не мог с собой поделать, ему доставляло невыразимое удовольствие смотреть на спящую девушку. Даже если это какое-то колдовство, какая-нибудь тайная магия белой ведьмы. Однажды он уже испытывал действие приворота. Но сейчас все иначе. Сейчас он не просто объят страстью, затмевающую ему всех остальных женщин. То, что он чувствует, не имеет названия, и там, где должна быть ненависть к ведьме, есть только это странное чувство.
Кларий довольно долго смотрел на нее, а затем решительно разделся донага и лег рядом, заключая девушку в объятия. Иглы боли привычно пронзили тело, но, какой бы соблазнительной ни была Вейлана, Кларий, помимо желания, ощутил и нечто иное.
Уют. В его жизни никогда не было места этому простому чувству. Он ценил удобство и комфорт, которые выпадали ему не так уж и часто, но они ни в какое сравнение не шли с тем восхитительным ощущением уюта, какое он испытывал, держа в объятиях Вейлану. Словно наконец обрел дом, которого у него никогда не было.
И самое поразительное, стоило ему признать это чувство, как боль отступила.
 
Без вреда для себя к Вейлане могли прикасаться лишь женщины и дети, поскольку не соблазнялись ее телом. До этого момента Кларий плохо представлял себе, что это значит, но теперь убедился — к белой ведьме можно испытывать не только обжигающую страсть. И, едва им переставала двигать похоть, объятия с Вейланой не причиняли боли. Кларий закрыл глаза, пытаясь представить, каково это — засыпать и просыпаться с ней в одной постели, не испытывая боль.
Но его мечтаниям помешала грубая реальность, ворвавшаяся в их тесный мирок отголосками землетрясения.
Будь у него больше времени, он сумел бы примириться с открытием, что всерьез одержим Вейланой. И тогда промолчал бы, не давая девушке повода бояться его. Но злость не успела утихнуть, как и подозрения, а потому, обнаружив, что их замуровало в тесной комнате, Кларий вспылил.
Он ненавидел быть запертым, и потому жаждал поскорее выбраться из-под завала, невзирая ни на какие жертвы. Само собой, упрямство девчонки, ее нежелание причинять кому-либо вред, как и возмущение пополам со смущением, подействовали на него, как тряпка на быка. Он не хотел ждать спасения, и единственное, что помешало ему самому броситься разрывать завал — опасение за жизнь Вейланы. Если потолок обрушится, пострадает в первую очередь она.
Впервые в жизни Кларий беспокоился о ком-то больше, чем о себе.
А упрямая ведьма гнула свое, отказываясь спасать их. И темный рыцарь остро чувствовал ее присутствие, равно как и невозможность уйти от нее, такой желанной и на вид беззащитной, отказывающейся от спасения, уверяющей в собственной слабости. Слишком сильный соблазн. Кларий решил напугать ее, чтобы девушка сама захотела поскорее покинуть ловушку.
Вот только слишком увлекся. Его задели ее слова, отказавшие ему в праве претендовать на нее. Тем сильнее, что он признавал ее правоту. Такой, как он, действительно недостоин королевы. Обида, злость, гнев, желание уязвить в ответ девушку, без раздумий отмахнувшуюся от него, так мучительно к ней привязанного — все вкупе развязало ему язык, заставив сказать то, что он скрывал ото всех, болезненно опасаясь, что кто-то узнает.
О матери он спросил у отца лишь однажды, вскоре после того, как тот признал его своим сыном. И в ответ услышал равнодушные, полные пренебрежения слова, навсегда определившие его статус. Ублюдок, сын неизвестной шлюхи, чудом выживший в трущобах, где ему самое место. Какого бы положения он не достиг; как бы сильно его не боялись, любой, узнавший правду о его происхождении, исполнится презрения к столь жалкому существу. И отец оказал ему великую милость, приблизив к себе.
Так полагал Кларий, уверенный, что каждый встреченный им человек неосознанно это чувствует. Поэтому с самого рождения он и не видел от людей ничего, кроме отвращения и ненависти, недостойный приязни и заботы. Он смирился с этим фактом, научился жить с гордо поднятой головой, бить первым, чтобы никто не посмел отнестись к нему пренебрежительно.
И от Вейланы он ждал тех же отвращения и презрения, какие сам так старательно скрывал даже от себя самого.
А она просто отмахнулась от его истории. Ее отношение к нему ничуть не изменилось. Более того, невозможная эта девчонка так убедительно говорила о совершенно невероятных вещах…
Нет, он не мог быть законнорожденным, ни в какой жизни. Но вдруг узнать, что его матерью не могла быть случайная женщина, продающая свое тело за деньги… Невинная девушка, жертва черного колдуна — такая же жертва, как и сам Кларий, проведший детство в трущобах, а юность — в стремлении побороть отвращение к своему происхождению… Его мать умерла, дав ему жизнь, и вовсе не избавлялась от ненавистного ей ребенка, как полагал он все это время. Кто знает, быть может, она сумела бы полюбить порождение чудовища, и тогда Кларий никогда не стал бы на сторону отца.
И пусть теперь это не имеет значения. Однако мысль о том, насколько не было случайным его появление на свет, странным образом действует на Клария. Вейлана могла ошибаться; могла сама себя уговаривать, чтобы не признавать, что приняла помощь от недостойного. Но Кларий хотел ей верить. Он никогда не подозревал в себе чувство собственного достоинства — оно шло вразрез со всем, к чему он привык. И все же здесь, в душной маленькой комнатке ему будто стало легче дышать.