На поверхности (ЛП)

— Звонил твой брат.
— И что? — фыркнул я.
Мне было интересно, какого черта Каин до сих пор общается с Марией. В каком отчаянии надо быть, чтобы звонить ей. Черт, из-за нее его едва не посадили за мнимое изнасилование — иногда мне казалось, что я единственный, кто это помнил.
Мои родители просто отмахнулись от этого, а также от того, что Мария сделала с Теей, будто она автоматически стала невиновной только потому, что родила Фредди. Что ж, она все еще была в этом виновата. Фредди был единственной хорошей вещью, которую она сделала в своей жалкой жизни.
— И что? — возмутилась она в ответ, вторгаясь в мои мысли. — Он твой брат. Тебя не волнует
— Меня не волнует что? Что он обрек меня на существование с тобой? Да, меня это волнует.
— Он хочет поговорить с тобой, — сказала она, стиснув зубы.
— Уверен, что он хочет принять душ без публики и посрать так, чтобы его сокамерники не почувствовали этого запаха. К сожалению для него, мы не всегда получаем то, чего хотим.
Я вырвал свою руку из цепкой хватки ее острых блестящих ногтей, впившихся в мое предплечье. Они были похожи на когти, и я подумал о руках Теи. Ее простых, без украшений руках с короткими ногтями. Таких маленьких и мягких.
Прямо как она сама.
Я содрогнулся внутренне, ненавидя то, что был привязан к этой гарпии до того момента, пока Каин не освободится.
Отстранившись от Марии, я направился к двери, возле которой увидел стопку писем, ожидающих, когда их разберут.
Я удивился, заметив несколько из разных университетов, но, что было более удивительным, среди них было письмо из юридической фирмы моего отца «Янус, Маккендрик и Маккендрик».
Насколько я знал, у меня не было с ними дел, но любопытство заставило открыть его первым, даже раньше письма из Стэнфорда.
Мне было известно, что туда направляется Тея, и именно поэтому я тоже хотел поступить в Стэнфорд. Но юристы нечасто писали восемнадцатилетним детям.
Не без веской причины.
Так что это письмо имело приоритет.
Чувствуя волнение, я разорвал конверт и просмотрел письмо.
Мне потребовалось прочитать его три раза, прежде чем мое сердце перестало колотиться как сумасшедшее, и когда я, наконец, осознал, что меня не вызывают в суд за что-то, о чем я даже не подозревал, то понял, что это письмо на самом деле было хорошей новостью.
— Что там?
— Ничего, — бросил я на Марию хмурый взгляд через плечо.
Не говоря ни слова, я вышел из дома, продолжая читать длинный документ, из которого, по сути, следовало, что мой дедушка хоть и был тем еще скупердяем, оказался лучше, чем я о нем думал.
Он завещал мне трастовый фонд, к которому я мог получить доступ после окончания школы.
Когда я увидел сумму — двести пятьдесят тысяч долларов— меня охватило ликование. Я многое мог сделать с такими деньгами, и я знал, с чего начать.
Во-первых, предполагая, что знаю ответ на вопрос, почему Каин хотел поговорить со мной, потому что был уверен, что он получил такое же самое чертово письмо, я собирался игнорировать братишку еще больше, чем делал до этого.
Во-вторых, я собирался купить поблизости недвижимость. Какой-нибудь маленький и убитый домик, который хотел полностью перестроить с нуля, сделать в нем косметический ремонт и продать.
Это было то, чем я всегда хотел заниматься, и то, что у меня никогда не было возможности сделать. Ожидалось, что я пойду в школу, а затем окончу университет — черт подери, от этого зависело, получу ли я доступ к своему трасту. Я даже не был уверен, заботит ли моих родителей то, в какой области я получу степень бакалавра. Они просто хотели, чтобы у меня было высшее образование, так что мой путь был предопределен.
Пока дедушка Рамсден не спутал все карты.
Ликование наполнило меня, и оно оставалось со мной все время, пока я шел до гаража.
Поместье было огромным, и на его территории находилось три дома. В первом жили мы, во втором останавливался брат Марии, когда приезжал на каникулы, а в главном доме обитали ее родители. Они искренне верили в конец света, поэтому все это место было оборудовано безопасными комнатами и прочим дерьмом.
 
Несмотря на то, что я чувствовал себя комфортно в своей части собственности, мне все же было жутко бродить по общим местам, зная, сколько камер на меня нацелено, но, черт возьми, я знал, что если случится зомби-апокалипсис, я буду в безопасности.
До тех пор, пока Теи не станет, а потом я могу быть просто съеденным.
Я ни в коем случае не собирался жить в мире, в котором бы не было ее.
Вот почему через несколько минут мое сердце разбилось, когда я прочитал отказное письмо из Стэнфорда.
Туда, куда я знал, она направляется.
Там, где я знал, будет ее будущее.
Прерывистый вздох покинул меня, и я смирился с тем, что в следующие несколько лет наше будущее поведет нас по совершенно разным жизненным дорогам.
Даже когда мой мозг регистрировал это, даже понимая это, я это ненавидел.
Мы были бы на разных концах страны, и я понял, почему она выбрала Стэнфорд — чтобы уйти от меня.
Но теперь все было по-другому.
Мы разговаривали.
У нас не было романа, даже если мне казалось безумием думать, что то, что было у меня с Теей, считалось бы изменой. На мой взгляд, именно этим было то, что у меня было с Марией.
Каждый день и каждую ночь, хотя ее прикосновение было противно мне, я чувствовал себя обманщиком.
Я принадлежал Тее.
Она принадлежала мне.
И мы не могли быть вместе.
Нет до тех пор, пока мой ублюдочный брат не вытащит свою задницу из тюрьмы.
Одиннадцать тысяч девятьсот девяносто восемь дней.
Да, у меня на телефоне стоял обратный отсчёт до заседания совета по условно-досрочному освобождению.
Я проверял его каждый день.
Вплоть до минуты и часа. Черт, вплоть до секунды.
В ту же минуту, когда он выйдет, католик или нет, я разведусь.
Плевать, если бы мне пришлось просить, воровать или влезать в долги — я бы позаботился о том, чтобы не быть больше привязанным к Марии.
Но сейчас, глядя на письма в моей руке, одно из которых предлагало мне новый жизненный путь, а другое забирало мой выбор, я не знал, что делать.
Тея была моим будущим. Возможно, в восемнадцать, я не должен был этого понимать. Возможно, я должен был все подвергать сомнению. Я должен был хотеть поступить в университет просто для того, чтобы трахнуть что-нибудь в юбке. До Теи я знал, что поступил бы именно так.
Я бы пошел в универ, сделал бы то, что нужно было сделать, чтобы получить доступ к своему трастовому фонду, и жил бы так, как хотел. Трахал цыпочек тут и там, делал всякое дерьмо, покинув семейное гнездо.
Вместо этого, покинув семейное гнездо, я попал в какую-то гиблую яму, которым было это место.
Тея каким-то образом изменила мою жизнь. Она была катализатором, и не всегда в хорошем смысле. Это не умаляло того факта, что я любил ее, что хотел ее в своей жизни, но какой бы дерьмовой эта жизнь ни была до нее, сейчас она стала еще хуже.
Тем не менее, Тея была моей яркой искрой среди темноты, светом, который мог вести меня сквозь туман, и внезапно я столкнулся с будущим, в котором ее больше не было.
И правда была в том, что без нее я не знал, как справиться с тем мраком, который ожидал меня впереди.
  
Глава 26
 
Тея
Тогда
— Ты должен был сказать мне, черт подери.
Слыша голос Адама, впитывая его, я чувствовала, как что-то внутри меня вибрирует в ответ. Боже, мне нравился его глубокий рокот. Сильный бостонский акцент уже не задевал меня. Я пробыла здесь достаточно долго, чтобы привыкнуть к нему. В моем собственном голосе отсутствовали корни моего прошлого, в нем не было южного выговора, указывающего, откуда я родом, и в обычное время я звучала как Адам, корни которого давали о себе знать только тогда, когда он ругался.