На поверхности (ЛП)

Мои глаза расширились от этой откровенности. Чего бы я ни ожидала услышать от нее, но только не это.
— Я думала, что ей придется снова выйти замуж, — нерешительно произнесла я, желая, чтобы она прояснила этот момент.
— Джимми был молодцом. Он умер на работе, получив хорошую страховку. Соответственно, Аллегрия могла спокойно растить Дженни. Конечно, люди болтали, но когда они это не делали? Аллегрия имела большую популярность, мужчины хотели ее ноги и ее миленький счет в банке, но нет, Легги никому из них не дала даже шанса.
— Что вы имеете в виду, говоря, что бабушка могла спокойно растить маму?
— Без мужчины, который крутится под ногами, конечно. — Лавиния снова фыркнула. — Мужчины — не что иное, как ходячие горести, девочка. Не забывай об этом никогда. — Я скривилась и она, потянувшись ко мне, похлопала меня по руке. — Я вижу, ты уже усвоила этот урок. — Она цокнула. — Ты нарушила свое целомудрие ради него?
Личный вопрос захватил меня врасплох, но и не удивил. Бабушка была очень прямолинейной, так что логично, что и ее лучшая подруга обладает этим качеством.
— Нет, — ответила я, но в моем голосе не было гордости.
Могла ли я сказать, что если бы у нас был такой шанс, то я бы не сделала это с Адамом?
Только лишь возможность видеть его по утрам в бассейне было лучшим мотиватором, чем целая толпа цыганских матерей, наблюдающих за молодежью и неодобрительно кудахтающих.
— Ноты бы хотела?
— Возможно, — ответила я, едва не улыбнувшись от ее проницательности.
— Что он сделал?
— Женился на другой.
— Женился? — Ее брови удивленно приподнялись. — Он один из нас?
— Нет.
— Он твоего возраста?
— Да.
— Слишком молод для гадже, чтобы жениться. — Снова поджав губы — и я начала понимать, почему у нее сотни морщин вокруг рта — она спросила: — Почему он не женился на тебе?
— Я-я не знаю. Мы собирались… — И я знала, что, без сомнения, мы были предназначены судьбой друг для друга задолго до нашей встречи. — Но что-то случилось. — Я сделала глубокий вдох. — Я-я не хочу об этом говорить.
Конечно, она проигнорировала это.
— Как давно он женился?
— Два года назад, — прошептала я, и боль от этих слов была такой резкой, словно это было вчера.
— Прошло два года, а тебе все еще больно? — Она покачала головой. — Легги оплакивала свою любовь, хотя я этого не понимала. У всех нас есть свои маленькие таланты, дары, которые объединяют нас с родиной. Мои были не такими развитыми, как у Легги. Я знала о ее даре исцелении, знала, что она может многое узнать о человеке, просто взглянув на него. Я также знала, что ее самый большой дар и худшее проклятие заключалось в том, что она знала, кто ее вторая половинка.
— Знала, кто он? — спросила я с интересом и мои глаза загорелись.
— Да. — Лавиния кивнула. — Знала. Они не поженились. Он уже был женат. Какое-то время я думала, что твоя мать, Дженни, была его ребенком, но это было не так. Может, если бы она была им, для нее все закончилось бы лучше.
— Она нашла своего единственного, — сказала я несчастным голосом. — Я просто не понимаю, как она могла оставить меня.
— Оставить тебя, дитя? — спросила Лавиния, склонив голову набок. — Что ты имеешь в виду? Конечно же, она этого не делала.
Я удивленно распахнула глаза.
— Почему вы так говорите— «конечно же»?В этом нет никакого «конечно же».
— Я не понимаю, — покачала головой Лавиния.
— Я тоже, — ответила я сердито.
Прежде чем я успела сказать что-то еще, появилась Аллегрия с подносом, нагруженным сэндвичами и домашней выпечкой. Быстро схватив пустой поднос, стоявший между мной и Лавинией, я убрала его со стола. Аллегрия поставила свой поднос на освободившееся место, а затем забрала тот, который был у меня в руках.
— Аллегрия не тот человек, который любит поболтать, — пробормотала Лавиния, когда ее дочь исчезла. — Вся в своего скучного отца.
Мои брови приподнялись, и я постаралась не рассмеяться, но Лавиния уловила улыбку в моих глазах.
— В смерти есть странная свобода, дитя. Неожиданно ты можешь говорить то, что хочешь, делать то, что хочешь. Люди прощают тебе твои словесные грехи.
 
— Вы бы поговорили со мной, если бы не умирали? — Любопытство заставило меня задать этот вопрос.
Она склонила голову набок.
— Из-за грехов твоей мамы? — Я кивнула. — Может быть, нет, а может, и да, потому что дико скучаю по Легги. Не знать, жива ли она или мертва, было жестокой пыткой. Теперь, по крайней мере, я знаю, что она будет ждать меня, когда я умру.
У меня перехватило горло от ее слов.
— Хотите, чтобы я разлила чай? — удалось мне пробормотать.
— Да, пожалуйста, дитя. Аллегрия, должно быть, думает, что ты очень голодна. Она знает, что мне сейчас нельзя столько есть. У меня нет того аппетита, который был раньше. — На ее лице не было жалости к себе, казалось, что она смирилась со своей судьбой. — Ешь, дитя. Иначе все это пропадет даром.
Мои глаза расширились от последнего комментария, и я уставилась на поднос. Рамсдены, а до них Мейеры, всегда хорошо кормили меня, но в промежутке между смертью бабушки и удочерением Мейерами я знала, что значит быть голодным.
Я терпеть не могла расточительное отношение.
Ненавидела это.
Поэтому ее последние слова были моей версией «Сезам, откройся».
Деревянный поднос ломился от еды, но после такой волнующей беседы у меня пропал аппетит.
Я приехала сюда сразу после соревнований, потому что мне нужно было успеть к возвращению домой рано утром.
Несколько человек из команды собирались пообедать в ресторане, прежде чем выехать из отеля в четыре утра для того, чтобы успеть в аэропорт на наш возмутительно ранний рейс.
Но, честно говоря, еда передо мной выглядела намного лучше, чем в любом ресторане.
Стандартный поднос ломился от вкусной домашней еды. Белый фарфоровый чайник с красными цветами был из того же сервиза что и две чашки, стоящие на блюдцах. На других тарелках из того-же набора, лежали сырные сэндвичи с поджаристой корочкой, которые бабушка делала мне в детстве.
Как я могла забыть, что люблю яичный салат с зеленью?
Еще лежало три куска разных пирогов и какие-то коричневый шарики, на которые я взглянула с подозрением.
Лавиния прищелкнула языком.
— Прошло много лет с тех пор, как ты ела вкусную еду, раз не узнаешь яйца по-шотландски. — Она ухмыльнулась. — По рецепту Легги. Она передала его мне, — гордо продолжила она. — А я передала его своей дочери, потому что хотела, чтобы она готовила их для меня. — Лавиния подняла свои руки, и я увидела, что пальцы на них деформированы. — Из-за артрита мне стало трудно готовить, но Аллегрия, хоть и зануда, но хорошая девочка, и хотя я и цепляюсь к ней иногда, но что бы я без нее делала.
— Как вы любите пить чай? — хрипло спросила я, желая, чтобы все было по-другому и обе ее девочки были рядом с бабушкой до самого конца.
— С двумя ложечками сахара и без молока, вот почему его здесь нет. Если хочешь, я могу позвать Аллегрию…
— Нет, все хорошо. Спасибо. — Я принялась разливать чай, а затем, передав ей чашку и блюдце, с опаской посмотрела на тонкий фарфор в ее искривленных пальцах. Убедившись, что все в порядке, я взяла себе кусок пирога, решив, что сегодня заслужила десерт.
Откусив немного, я застонала от его насыщенного морковного вкуса.
— Боже, это великолепно.
— Дочь получила этот талант от меня, — сказала Лавиния гордо. — У меня полжизни из-за этого была проблема с лишним весом. — Она закатила глаза. — Ирония заключается в том, что раньше я была бы готова убить за то, чтобы быть такой худой. — Она погрозила мне пальцем. — Из этого можно вынести урок, дитя. Не знаю, какой, но ты должна найти в этом какое-нибудь здравое зерно.
— Постараюсь, — фыркнула я.
— Сделай это. — Лавиния снова внимательно посмотрела на меня, а затем спросила: — Почему твои волосы мокрые?
— Я только что с… Ну, я плаваю.