Скотина (СИ)

За мгновение прокрутил в мыслях весь разговор. Эх, есть за что зацепиться, чтобы на чистую воду, но не стоит это делать, когда яйца в тисочках. Только глупая собака лает на руку, сжимающую поводок.
— Да, Современник, поехали, — мысленно проговорил я.
Финальные слова прозвучали с заметной спешкой, — Последнее наставление, Боря, по счету, но не по значимости. Магия достаточно распространена в нашем мире, маги весьма уважаемы и очень опасны. Обмены и подселение в чужое тело не уникальны. Это случается не часто, запрещено под страхом смерти, но явление изучено вдоль и поперек. Если тебя раскроют, Боря, я убью тебя раньше, чем к тебе приблизится имперский инквизор. Больше думай, Боря, амнезия точно не прокатит.
Голос исчез. Перед внутренним взором закрутилась пара открытых ладоней, белая спираль, превратившаяся в змею, кусающую себя за хвост. Блестящая чешуя полилась в жадную пасть, кольцо начало сжиматься, превращаясь в ослепительную точку. Расплывающимся сознанием спрятал поглубже последние ядовитые мысли, — «Нет у тебя другого кандидата, да и согласие тебе мое с самого начала даром не нужно».
И еще, Современник, я никогда не играл по чужим правилам.
 Явление 2. 
Что ты несешь в душе боль или страх? — Волю Вечного ученика!
(Палма. Загородное поместье рода Скотининых.
Финал свадьбы младшего сына барона. В полутемном зале остатки перепившихся гостей, слуги деловито убирают тазы с объедками. Оживление только у стола жениха с невестой)
Возвращаться чувства не торопились. Сначала появился слух, просто включился, как телевизор от щелчка пульта. Уши разорвал отчаянный женский визг:
— Измена. Отравлен, наследник отравлен. Руби всех.
Незнакомый голос, но визгливый и противный. Накрыло хлопками, грохотом перевернутой мебели, звоном железа и пронзительными криками. Над головой затопали и заголосили.
Тело, я его чувствую, оно есть, но лучше бы не было. Сил нет не только пошевелить конечностями, не могу даже приподнять веки, будто залитые тяжелым металлом. Лежу на твердом, холодном, смертельная слабость и адская резь в животе. Ага, еще нормально дышать не могу, рот забит неведомой дрянью. Попытался языком вытолкнуть мягкое и липкое, но сразу захлебнулся тошнотворной массой. Значит вот он, новый мир, не обманул Современник.
Почувствовал сильные пальцы, ощупывающие лицо, удар по челюсти, толчок в грудь, вроде коленом уперлись, и изо рта вырвали посторонний предмет.
— Гляди, Степан, он две гусиные ноги разом в рот запихал.
Чудовищное облегчение, воздух ворвался в легкие с хрипом и обжег легкие. Тут же замутило, накрыло вертолетом. Прямо под подбородок ткнулся ком и в воздух вырвался фонтан рвоты. Скорее не фонтан, а гейзер в руку толщиной и высотой не меньше метра. Куски непрожёванного ринулись через нос, вынося все преграды.
— Бля, Степан, эта скотина блюет.
Второй голос был не такой смелый, — Тише, баронесса услышит, вали на бок, пока не захлебнулся.
— А может так оставим, это же какая услуга всему роду!
Вернулись запахи очень некстати. От кислой вони желудок вновь скрутило в узел, исторгая наружу новые порции. Черт, да я же пьян как лошадь Пржевальского. Хотя лошадь вообще не пьет. Да за какие грехи мне все это?
Грубые руки хватали за все выступающие части, дергали, пихали и тащили.
Женщина продолжала визжать, – Лекаря! Все твари кровью умоетесь! Всех, всех запорю. Повешу, а потом запорю. Нет, сначала запорю, потом повешу.
Кажется, меня несут, скорее волокут, затылок чувствует ступеньки, наверх поднимают рывками.
— Да как это вообще можно поднять?
— Прикуси язык, Фома, хозяйка близко.
— Это позор рода Скотининых.
— Если молодой господин слышит твои слова, кожу будут сдирать медленно.
Тупой удар по затылку, кажется, уронили. От смачного потрясения в голове зазвенело, но зато чуть прояснилось. Мигом проплыл весь разговор с неведомой хренью. Магия, другой мир, другое тело. Хотя если критически разговор разобрать, половина бред, а вторая для запудривания мозгов.
 
— Ой, уронил, слышал, с каким звуком голова шлепнулась? Эхо как в пустом ведре.
— Баран, кожу медленно, это на ладонь каждый день, пока висишь на крюке, продетом в задний проход.
— Я вообще не подписывался такую тушу тягать. Я охранник, а не холоп.
— Ты в первую очередь слуга рода Скотининых, так что тащи молча.
— Закатывайте на ковер. За углы взяли. Раз, два, еще.
— Два, три — дернули, пошла родимая. Тащите в коридор.
Визгливый женский голос то отдалялся, то приближался, — Сыночек отравлен, убит. Негодяи, все прочь, черви. Лекаря. На кол, всех на кол. Моя кровиночка. Сгною ублюдки, всех казню.
Влажные трясущиеся пальцы пощупали лоб, шею. Добавился новый голос, вроде мужской, но такой тоненький, будто барашек заблеял, — Ваша милость, не было отравления.
Фальцет женщины перешел почти на ультразвук, — Что ты вякнул? Я сама видела!
— Ваша милость, не было яда. Случилось то, о чем предупреждал главный целитель, ваш сын по своей рассеянности, не обратил внимание на рекомендации, и в очередной раз изволил откушать лишнего.
— Тварь, да как ты смеешь?
Барашек продолжил, — Простите, ваша милость, молодой господин постеснялся обратиться к лекарю, у него длительная, так сказать проблема со стулом. Так сказать, его отсутствие. На фоне застарелого э-э-э отсутствия, вышло небольшое обострение внутренних хворей. Внутри киш…, э-э-э, элементы пищеварительной системы завязались в узлы, вызвав некоторую непроходимость.
— Что ты несешь? Пантелей, ты не родовой лекарь, а наемный. Я за что тебе плачу триста рублей в год, — продолжала визжать женщина.
— Ваша милость, меня нельзя на кол, вы сами сказали, я не родовой лекарь, а нанятый по контракту. Не отношусь к роду Скотининых, – со вздохом добавил себе под нос, — И триста рублей вы обещаете заплатить уже второй год.
Путем нечеловеческих усилий приоткрылся один глаз, и сразу резануло светом. Сквозь слезы комната сфокусировалась. Высокая статная блондинка, в вечернем платье с меховым воротником. Бриллиантовые серьги до плеч. Лицо чистое, правильное, будто вырезанное из мрамора. Немного портит картину гримаса презрения, злобы и испуга за любимое дитя. Кажется, матушка. Вторая фигура – тщедушный старичок в пенсне и с козлиной бородкой. Тройка одинаковых бородатых мужиков вжались в стену, стараясь выглядеть предметами интерьера. Сгорбленные, замызганные, перепуганные до икоты. У противоположной стены странная персона, закутанная в серую хламиду с головой. Из широких рукавов выглядывали ладони, сведенные у груди для молитвы. Похоже служитель культа.
От мощного пинка дверь хлопнула, повиснув на одной петле. Проем загородила могучая фигура в военном мундире. Лицо хищное, властное, нос крючком. Бакенбарды, завитые кольцами, черные кустистые брови, а ля дорогой Леонид Ильич. Здравствуй почтенный родитель.
Барон зыркнул жестким взглядом, продавливающим до потрохов, полился густой бас, – На минуту отлучился, а вы чего устроили? Где гости?
Повернулся к охраннику, у которого сразу затряслись ноги – Степан, доложи.
— Ваша милость, Молодой господин изволил поспорить с двоюродным племянником Елисеевых, что ровно за три минуты откушает жареного гуся. А перед этим он успешно победил в конкурсе вишневого пирога, а наперед выиграл спор, что в один присест выпьет бочонок эля. Потом господину стало нехорошо, и он слегка, буквально на минутку прилег на пол.
Матушка закусила губу, — Да, дорогой, я всех порубить велела, как только Боренька захрипел и на пол упал. А что я подумать была должна? Отравили моего сыночка, лапочку, кровиночку. Как есть, из зависти извести хотят.
Женщина запнулась, — Погоди, это что, если этому негодяю верить — зря рубили? Не слушай этого червяка, брешет. Ой, перед гостями неудобно вышло. Это же что война теперь? Ну и пусть, а нечего было на моего Бореньку наседать.