Горький шоколад (СИ)

Однако в те минуты он был уверен, что умрет.
Только придя в себя на берегу Сены, вдали от орущей черни, и с удивлением обнаружив, что, жив, он понял — произошло чудо.
То, что последовало затем, было нелегко, но не оставило у него слишком тяжелых воспоминаний. Нырнуть в холодную воду реки, в то время как охранявшие его мушкетеры безмятежно храпели, подплыть к спрятанной в камышах лодке, отвязать ее и отдаться на волю течения. Должно быть, он ненадолго потерял сознание, затем, очнувшись, снял с себя рубаху смертника и оделся в поношенное крестьянское платье, которое нашел в лодке.
Потом он много дней брел к Парижу по бесконечным обледенелым дорогам, отверженный, голодный, потому что не осмеливался заходить на фермы, и только одна мысль поддерживала его: «Я жив, и я от них убегу». Сейчас эпизоды этого пути, тоже казались, ему чем-то нереальным,
Анжелика молчала, не в силах продолжить свой рассказ, свою исповедь. Она поняла, что не может рассказать Жоффрею ни о своей жизни с Николя в Нельской башне, ни о той ночи, когда она своими руками убила человека, пусть он и был отъявленный разбойник и негодяй, и в нем не осталось уже ничего человеческого. О том, как она босая, под дождем бежала по Шарантонской дороге и без колебания отдала свое тело Огру в обмен на помощь в спасении Кантора от цыган, но она расскажет о том, что было после.
— Через какое-то время я забрала детей у кормилицы, к которой их отдала моя сестра, — перед мысленным взором Анжелики предстала сцена, где она, одетая в лохмотья, угрожая ножом толстой женщине, забирала своих крошек из места не лучшего, чем притон грабителей и убийц. — Потом нашла Барбу — няню для Флоримона и Кантора. Девушка жила и работала в трактире «Храбрый петух», и я вместе с мальчиками осталась у нее по милости месье Буржю. Он относился ко мне, как к дочери, — улыбнулась женщина, вспоминая милого старика, ворчавшего на нее поначалу, но потом, когда его почти покинутое посетителями заведение начало оживать благодаря ее стараниям, проникшегося к ней уважением. — Из меня вышел неплохой коммерсант.
— Я почти не удивлен, — рассмеялся Жоффрей. — Еще во времена Тулузы вы проявляли свой живой и гибкий ум. У вас всегда было желание учиться, вникать во все. Признаюсь, что эта ваша черта привлекала меня не меньше, чем ваша красота.
— Первая женщина, с которой вы заговорили о математике, — живо откликнулась Анжелика, вспоминая их долгие разговоры в Тулузе.
Как же это было давно. Словно в прошлой жизни…
— Единственная женщина, — со значением проговорил де Пейрак, и его взгляд, и тон, которым он произнес эту фразу, заставили Анжелику опереться на подоконник, потому что ноги ее не держали.
Ей больше не хотелось вспоминать прошлое, в котором было столько боли, тоски и отчаянья, но следующий вопрос Жоффрея, заставил ее вздрогнуть:
— Что вас связывало с Клодом Ле Пти?
— Клод, — Анжелика прошептала его имя и пристально посмотрела на мужа, гадая, сколько он успел разузнать о ее жизни за все то время, что был в Париже. Но отступать было некуда — ей придется рассказать ему все.
— «Храбрый петух» стал приносить прибыль и был переименован в «Красную маску», а я стала ее владелицей. Я больше не боялась, что мне негде будет спать и нечем будет накормить детей. Я почти перестала просыпаться от кошмаров по ночам…
Она вдруг почувствовала, как мурашки побежали по ее телу, а ладони сами с собой сжались в кулаки. Еще одна ужасная ночь в ее жизни… Ночь, наполненная болью, кровью и огнем, не щадящим никого и ничего.
— Их было тринадцать. Великолепные молодые вельможи из свиты короля и сам Месье, брат короля. Они снова ворвались вихрем в мою жизнь и разрушили ее. Та ночь была освещена пожаром в «Красной маске» и смертью маленького мальчика-слуги, — Анжелика несколько раз глубоко вздохнула, стараясь не дать воли подступившим к глазам слезам. — Клод был моим любовником, — продолжила она с вызовом. — Любила ли я его? Не знаю. Наверно, я просто хотела согреться в чьих-то объятьях, снова почувствовать себя живой женщиной. Красивой и желанной женщиной. Но после той ночи он стал орудием моей мести.
 
— Памфлеты, — озвучил свою догадку Жоффрей. — В свое время они наделали много шума, и эту историю на улицах Парижа вспоминают до сих пор.
— Да, — кивнула Анжелика. — Во второй раз моя жизнь была сломана, желание отомстить вспыхнуло с новой силой, и я была решительно настроена идти до самого конца, не щадя никого, даже короля…
— И что же вас остановило? — с интересом осведомился де Пейрак.
— Желание начать жизнь заново, — тихо проговорила она. — Клод был схвачен и повешен на Гревской площади. После этого наш общий друг Дегре предложил мне неплохую сделку за последний памфлет, где говорилось о том, кто убил мальчика. В обмен я получила патент на продажу шоколада, которого безуспешно добивалась ранее.
В комнате снова повисло молчание. Граф докурил сигару и теперь молча смотрел на жену, что стояла на другом конце комнаты. Такая далекая и близкая одновременно. Он хотел подойти и обнять ее, но женщина все еще находилась в плену картин прошлого, куда он сам завел ее своими расспросами, и он ждал, когда она сама сделает первый шаг.
Анжелика же вспоминала тот разговор с Дегре, ее намерение покинуть этот жестокий мир, где из-за нее погибали все, кто был ей близок, кого она любила, и его довольно грубый способ удержать ее от этой глупости. Она за многое будет благодарна своему другу, и за это тоже, но этот эпизод останется только их, Дегре и ее, навсегда…
После недолгого молчания она продолжила:
— Я согласилась. Время мести прошло. Мне нужно было думать о будущем сыновей, но что их ждало? Жизнь, пусть и обеспеченных, но всего лишь буржуа. Не для этого они были рождены на свет. Дела шли хорошо, в моем окружении снова стали появляться знакомые лица из прошлого. Одни не знали, кем я была, другие просто не хотели вспоминать. Так я стала мадам Моран, мадам Шоколад.
— Вам удалось вернуть отель Ботрейи? — задал новый вопрос Жоффрей.
— Провидение вернуло мне его, — на губах Анжелики появилась легкая улыбка. — Как частичку счастья, связанную с вами. Этот дом ждал меня и детей, — она вспомнила, как первый раз вошла в отель и словно на мгновение перенеслась в счастливые тулузские времена. — Я снова стала вращаться в великосветском кругу, но оставалась для них всего лишь шоколадницей, и тут появился Филипп, доблестный маршал дю Плесси-Бельер…
— И вы решили стать его женой? — сложив руки на груди, граф выжидающе посмотрел на Анжелику.
— Не сразу, — покачала головой женщина. — Он был красив, я мечтала о нем еще в отрочестве, а когда он снова появился на моем жизненном пути, я была одинока и несчастна. Но поначалу у меня не возникало даже мысли о новом замужестве. Это мой брат Раймон предложил мне эту идею, а я ухватилась за нее. Кто, как не Филипп, приятель короля, мог открыть мне дорогу в Версаль. И у меня был козырь — ларец.
— Шантаж, — усмехнулся краешком рта де Пейрак. — Никогда бы не подумал, что вы способны на это.
— Я способна на многое ради наших сыновей, — твердо ответила она. — Но на этот раз моё безрассудство чуть не привело к их гибели.
Анжелика побледнела. Она почувствовала, как ее снова охватывает нервная дрожь от мыслей о том, что могло случиться, не подоспей Дегре и Жоффрей вовремя. Она и дети были бы уже мертвы.
Де Пейрак больше не мог смотреть, как она, погружаясь в эту бездну воспоминаний, мучает себя, и шагнул к ней. Кольцо надёжных мужских рук и тепло его тела окутали ее, словно плащом. Анжелика уткнулась мужу в грудь. Незнакомый аромат духов смешивался с запахом табака, успокаивал, становясь снова родным. Он крепче прижал ее к себе.
 
Анжелика подняла голову и увидела, как изменилось его лицо, как эти резкие черты и чувственные, нередко так сурово сжатые губы дрогнули в улыбке, полной бесконечной грусти.
— Я очень плохо оберегал вас, бедное мое сокровище… драгоценное мое сокровище…