Копельвер. Часть I (СИ)

— А мы вместе. — ответил тот. — Он мой лучший друг. Если что нужно, так я помогу.
— Помощь самого главного обходчего! — засмеялся Перст. — Да вы за час управитесь.
Он жестом пригласил юных обходчих поглядеть на карту, разложенную на столе.
— По северной стороне лес, вот здесь, вплотную подобрался к Аильгорду. Корни душат камень, крошат его в пыль. Вам задача пойти да поглядеть, какие деревья можно спилить, а какие пока оставить. Сделайте метки для рубщиков, которые вослед пойдут.
Игенау кивнул — работа и впрямь была несложной, а вот деньги, которые предложил ему Перст, были хорошими.
— Мы зараз управимся. — сказал он, вставая с места.
— Идите. — отпустил их Перст.
Раскланявшись, Вида и Игенау покинули сначала Приёмную залу, а потом и сам замок. А выйдя на ровную площадку перед садом, свернули по тропинке направо, попетляли среди деревьев и уперлись в калитку, которая должна была выпустить их за ворота именно там, где лес вплотную подобрался к людскому жилью. За ними, высунув язык, шел Чепрак, который до этого отдыхал в прохладной конюшне вместе с Ветерком и Пестоцветом.
Вида подергал задвижку и открыл калитку. Древний лес дыхнул на них трухой и горьким мхом.
— Пошли, — сказал он Игенау, засучивая рукава и повязывая волосы платком.
И первый двинулся вглубь леса.
Целый день друзья осматривали деревья, подкапывали корни, отрезали кору от ствола, гнули ветки, делали надсечки, принюхиваясь, пробовали на вкус то лист, то побег, припадали к гнилой земле, словом, делали все то, что нужно делать, коли зовешься обходчим. К вечеру они были мокрые от пота и черные от древесной пыли. Рубахи кое-где были разорваны цепкими колючими ветками, а у Виды на оцарапанной щеке засохла кровь.
— Ух! — вымолвил Игенау, садясь на какой-то трухлявый пень и вытирая пот со лба. — Неужто управились?
— Управились. — подтвердил Вида. — Сам не верю. Перст не солгал. Тут и щели меж деревьями нет, так близко и плотно они растут. Живой стеной стоят. Да и корни у них в руку толщиной.
Они немного посидели, отдыхая, а потом двинулись обратно, больше всего мечтая о том, чтобы побыстрее оказаться дома да смыть с себя и грязь и пот.
Дорога обратно заняла у них немного времени — они шли, прижавшись к стене и защищая глаза, пока рука Игенау не нащупала пустоту в том месте, где они оставили открытую калитку.
Мягкие сумерки просто ослепили Виду после целого дня, проведенного во мраке леса. Он зажмурился и опустил голову.
— Вот и наши обходчие! — услышал он довольный возглас и, разлепив глаза, увидел подходящего к ним Перста. За ним шла, весело напевая, его дочь Бьиралла.
Вида разинул рот — внезапно весь мир поблек, уступив первенство красавице Бьиралле, прекраснее которой еще не рождалось на Оннарской земле. Вся в розовом и золотом, с черными волосами, с яркими зелеными глазами и нежным румянцем на щеках, она походила на яркую пташку.
— Все выполнили! — ответствовал Игенау, кланяясь до земли. Он словно не заметил красы юной хозяйки Аильгорда. — Почти тысячу меток поставили. Рубщикам будет работа!
Бьиралла поджала губы и повела чудесным носиком. Игенау смутился — от него правда несло потом, мокрой землей и гнилыми пнями. Вида, заметив взгляд друга, вышел вперед и, согнувшись пополам, гаркнул:
— Вида Мелесгардов да друг его Игенау Апкененов!
Бьиралла перевела взгляд с Игенау на него, а потом прыснула.
— Экий ты смешной. — сказала она и убежала обратно в сад.
— Моя дочь Бьиралла. — запоздало представил ее Перст.
Он повелел расплатиться с Игенау, да дать тому с собой одну из бутылок своего вина, а Виде наказал кланяться отцу да передавать тому пожелания доброго здравия и молодецкой силы.
Зря мать Игенау беспокоилась о том, что юноши поедут к Ваноре — ослепленный красой Бьираллы, Вида Мелесгардов, распрощавшись с другом, отправился в Угомлик и долго лежал, глядя из окна на звездное небо, не в силах справиться с тем новым чувством, что зародилось у него в сердце.
Иль на базаре знали все: еще б, настоящая кера! И любили — стоило Иль у кого-нибудь купить себе платье, туфли или платок, как к торговцу выстраивалась очередь из простых нордарок, желавших одеваться так же, как и знатная госпожа.
 
Особенно полюбилась Иль Архену, владельцу лавки с серебряными и золотыми украшениями, но не потому, что юная транжира спускала у него все деньги, наоборот — Иль никогда не заходила к нему, предпочитая с ног до головы обвешиваться цветным стеклом.
— Ладная, сочная, румяная! — восторгался Архен каждый раз, когда она проходила мимо. — Второй такой не сыскать! Не чета этим чернявым, сухим девкам! Лучшим украшением стала бы в моей лавке! Главным алмазом в дому!
Он, было, даже хотел подарить ей золотой браслет просто так, но Иль гордо отказалась.
— Золото тускнеет, — заметила она. — А вот стекло — нет.
После того, как Иль наведалась в лавку Уульме и воочию увидела все те чудеса, о которых доселе только слышала, ни золото, ни серебро, ни драгоценные каменья ее больше не привлекали. На шею она повесила стеклянные бусы, которые выбрала в лавке, и гордо рассказывала всем и каждому, что муж ее — великий мастер.
Скоро уже все торговцы начали подсмеиваться над влюбленностью Архена.
— А она и не смотрит на него! — пересказывали они друг другу их разговоры. — Убери, говорит, свое золотишко, не нужно мне его. А тот, как телок какой, разве что не мычит в ответ.
Архена смущали и злили эти россказни, но поделать он с собой ничего не мог: рот сам собой открывался, а взгляд становился глупым и пьяным, стоило Иль показаться в толпе. И вот ведь какая несправедливость: досталась такая красавица мастеру Уульме, который на нее, как Архен знал от болтливой Беркаим, даже и не смотрит, а сиднем сидит в своей мастерской! Будь Иль его, Археновой, женой, он бы не сглупил, он бы из дома не выходил и ее бы не выпускал!
Он было решил задобрить Беркаим и подарить ей какую-нибудь безделку, надеясь, что старуха замолвит за него перед Иль словечко, но та, словно впитав в себя гордость юной госпожи, решительно отказалась от его подношений.
— Куда мне твой перстень, дурак? — ворчливо спросила Беркаим. — Коль я цельный день руками работаю.
До Уульме тоже дошли слухи, что Архен положил глаз на Иль. Сначала они его встревожили, но потом он решил, что добродушный торговец вряд ли осмелится даже прикоснуться к Иль, слишком уж робким и квелым тот был.
— Он только слюни пускает да за сердце хватается, когда ее видит, — окончательно успокоил Уульме всезнающий Бопен. — От такого вреда не будет.
Иль же, когда Уульме за ужином решил осторожно ее расспросить, только наморщила лоб, будто пытаясь припомнить того, о ком идет речь, а потом сказала:
— Тот здоровяк с железками? Он глуп и неумел. Его изделия не стоят и стеклышка из твоей лавки!
Они сидели за столом и угощались сладкой спелой дыней, которую Иль лично выбрала на базаре. Уульме скинул халат, расстегнул ворот рубахи и засучил рукава так, чтобы не испачкаться липким соком, а Иль, в которой уже начало просыпаться любопытство к тому, о чем она раньше и не думала, невольно стала его разглядывать. Беркаим часто говорила ей, что Уульме хорош собой, но только сейчас она поняла, как разительно он отличался от низкорослых округлых нордарцев.
Уульме, поймав на себе ее взгляд, смутился и потянулся было за халатом, но стук в дверь, а следом и крик Бопена, заставили его вскочить с места, позабыв про всякое стеснение.
— Хозяин? — тарабанил Бопен. — Хозяин!
 
— Что случилось? — спросил Уульме, впуская задыхающегося торговца внутрь.
— Там, в лавке… Скорее…
Уульме, не тратя время на расспросы и долгие объяснения, накинул халат и поспешил вслед за Бопеном.
— Я запер двери… Хотел пересчитать выручку… Видать, он решил, что в лавке никого… На счастье подоспел Сонлим из соседней лавки… Вместе мы ему бока и намяли… Но судить все равно тебе…