Мой шейх (СИ)
— Не противься мне в этом никогда, пустынная роза с шипами. Обещаю, что никогда не сделаю так, чтобы тебе было больно или плохо. Только не в этом, моя Газаль.
Его слова прожгли мою кровь расплавленным золотом. Я больше не думала о том, что совершила предательство, и по мере того, как он все глубже входил в меня, убыстряя толчки, наслаждение росло. Я самозабвенно отдавалась, встречая на полпути каждое движение шейха Кемаля. Он держал мою волю и сознание с настоящем раю, и сопротивляться этому становилось все сложнее. Да я и не стала.
Потому что уже спустя несколько восхитительных минут мой опасный и желанный похититель унес меня с собой далеко-далеко, пока мои глаза не открылись от изумления, и мы не слились в хриплом стоне и сердцебиении, став единым целым….
Кемаль Аль Мактум подарил мне наслаждение. Нереально сильное. Такое, которое я не испытывала даже во время медового месяца со своим мужем Далилем. Но теперь, когда я, все еще ошеломленная от пережитых ощущений, лежала под ним, наступило отрезвление, а вместе с отрезвлением вернулась ненависть, еще более острая.
Я проклинала себя за постыдную слабость. Я поклялась Аллахом, что никогда не отдамся Кемалю по доброй воле, но малодушно уступила, и не могла простить себя за это. И умом понимала — угроза наказать рабов здесь совершенно ни при чем. Произошло то, чего так боялась. Теперь мне понадобится вся выдержка, чтобы не съесть себя поедом за слабость.
Я открыла глаза, бросив на Кемаля взгляд, полный презрения и ненависти. Но его лицо было беспристрастным, глаза — холодны. Он не собирался забирать мои страдания.
— Ты стала моей, и я никогда не отпущу тебя, Газаль. Не отпущу до тех пор, пока ты не отдашь мне сове мятежное сердце, — твердо сказал Аль Мактум наконец и лег рядом, но тут же притянул меня к себе, не позволив отшатнуться. — И знай: если когда-нибудь ты попытаешься сбежать от меня, обязательно найду и преподам тебе такой урок, что эти мысли больше не посетят твою голову. Даю тебе слово.
Глава 7
Казалось бы, самое страшное осталось позади, и бояться у меня больше нет никакого повода.
Так я думала, открыв глаза с первыми лучами солнца и глядя на спящего рядом Кемаля. Уже по одному этому факту можно было представить, насколько сын горячих песков одержим мною. В пустынных племенах даже муж не оставался в постели жены до утра, тем самым подчеркивая свою доминантную роль. После хальвета женщина отправлялась на свою половину.
Мне бы наплевать на существующее положение вещей, если бы это не было так… шайтан, я не имела права чувствовать то, что чувствовала! Мне хотелось смотреть на волевой профиль Кемаля в полумраке шатра, немея от осознания недопустимого — что все это было так хорошо, так круто. Хвала Аллаху, что не было желания пока что целовать его спящего, зарывшись ладонью в волосы. Но если сама мысль о таком промелькнула — вскоре она превратится в осязаемое наваждение…
Чтобы не поддаваться искушению, я перевернулась на спину. Рука Аль Мактума тотчас же легла поверх моего живота жестом собственника. К счастью, он так и не проснулся.
«Когда нет выбора и приносишь себя в жертву, нет места сладкому томлению и восторгу. Аллах отвернулся от меня. Как же Далиль? А как я сама себе прощу такую восхитительную, но преступную слабость?»
И, словно адвокат дьявола, обрушилась на меня лавина осознания, что давно не все хорошо в семье Бин Зареми. Дружба, уважение, общий восторг на почве науки в сфере математики… мне казалась такая жизнь вполне нормальной.
Пусть не горит постель прежним огнем, как это было в медовый месяц. Зато такой свободы, как у меня, нет ни у одной арабской женщины. Муж позволяет мне все: носить европейскую одежду, встречаться с друзьями без надзора, развиваться в любимом деле. Далиль был антиподом того, чего я так боялась, когда выходила замуж. Как же я была слепа, думая, что это нормально!
Неправильно… но все же не настолько, чтобы млеть от удовольствия в руках похитителя, который без стеснения назвал меня рабыней.
Я могла смириться и с участью, и со своими недостойными чувствами. Превратить свой страх и отрицание в удовольствие. Но знала, что никогда себе подобного не прощу. Как бы ни была сладка моя свобода, впитанные с молоком матери устои никуда не делись.
Ровное дыхание спящего рядом мужчины умиротворяло. Но я не знала, что буду делать, когда он проснётся и вновь продолжит то, что начал вчера. Хотелось побыть одной — но совсем не от рефлексии. Хотелось смаковать свои чувства и нанизывать их на нить, словно бусины.
Осторожно сбросив с себя тяжелую руку Кемаля, я коснулась босыми ногами укрытого коврами пола. Мужчина так и не проснулся. Слегка тревожась от ощущения собственной наготы, поспешно надела платье и осторожно двинулась к выходу из шатра.
Охраны не было. Но это меня не обмануло. Не тем шейхом был Аль Мактум, чтобы создавать показуху — что отнюдь не означает, что за мною прямо сейчас не наблюдают из окружающих шатров или горной гряды.
Между тем селение просыпалось. На рудник потянулись шеренги копателей, женщины с бурдюками спешили доить верблюдов и кобылиц. Если мужчины старались не смотреть в мою сторону, презрительных женских взглядов я хлебнула сполна.
Это совсем сбило меня с толку. Особенно после проявленного вчера милосердия. Слишком поздно я поняла, что женщины тут угнетены. Некоторые и вовсе оставались рабынями. Их неприязнь была завистью. Завистью к благосклонности своего шейха ко мне.
Я даже перехотела любоваться рассветом, хотя при виде багровых, подкрашенных синим облаков рука потянулась к… смартфону, которым я так и не смогла воспользоваться перед похищением, и который остался в номере отеля. Развернулась и вернулась в шатер в полной уверенности, что долгий взгляд закутанной в черное женской фигуры мне только показался.
Сделать больше трех шагов я не успела: тёмная тень зашла со спину, схватила меня, сгребла в сильные объятия. Я испуганно вскрикнула.
— Не стоит больше бояться, роза Аль Махаби, — шёпот Кемаля запустил по всему телу сладкую дрожь, которую я уже начала ненавидеть в себе, — больше никто не посмеет коснуться тебя даже взглядом. Вчера ты сама признала мою власть.
— Варвар! — с ненавистью процедила я. — Только так ты можешь добиваться покорности и уважения, причиняя боль ни в чем не повинным детям.
— Твоя жертва ничего не решала! — скрипнул зубами Кемаль, подталкивая меня к спальне, растеряв все манеры искусителя. — Я бы все равно тебя взял! Ты лишилась права на милосердие, когда угрожала мне смертью!
— Да что ж ты дал слабину и не забил меня плетью после того, как уехал шейх Асир? — я горько рассмеялась. — Ты никогда не завоюешь меня. Не надейся!
— Вот как? — недобро усмехнулся шейх пустыни и, сжав мой подбородок, поцеловал.
Сначала все моё тело как будто рассыпалось на осколки падающих звезд, колени подогнулись, по позвоночнику прокатилась жаркая волна. А затем пришло отрицание. Но я сделала то, чего сама от себя не ожидала.
Обвила руками шею Кемаля, прижалась всем телом, и ответила на поцелуй со всем жаром и нерастраченной страстью, на которые только была способна.
Как же нелегко было сохранить бдительность, не утратить самообладания! Этот мужчина действовал на меня, как самый глубокий гипноз, как самый опасный наркотик. Колени задрожали. Сладкая боль аукнулась в пятках, заполнив собой женское естество. Дрогнули ресницы, грозя унести меня к запредельным высотам вместе с тем, кого полагалось стереть с лица земли.
Я не собиралась сдаваться, пусть тело-предатель хоть на атомы рассыплется. Поэтому сосредоточилась на том, что углубила поцелуй, играя языком, как искусная шармута, ощущая, как дыхание Кемаля стало хриплым, а сердце оглушительно забилось.
И только тогда, собрав волю в кулак, я отстранилась.
Моё сердце стучало так же сильно. Я была в шаге от того, чтобы сдаться и вновь утонуть в его руках. Но вместо этого вскинула голову и гордо произнесла: