Князь Рысев 2 (СИ)
Мне вспомнилось, что при первом пробуждении я испытывал нечто подобное — Майя попросту применяла свои таланты в целительных целях. Только что восстановленная мана убегала прочь в десятки раз быстрее, чем когда она собиралась подпалить едва ли не весь город. Я прищурился и вздрогнул — мне казалось, что я вижу духов с кобыльими головами, кружащих над уснувшей девчонкой. Не иначе, как ее мучили те же самые кошмары, что когда-то и меня.
— Я могу лечить ее столько, сколько потребуется, — хриплым, мрачным голосом проговорила Майя, вдруг зловеще оскалившись. — Чтобы сделать вот так! И еще раз! И еще!
Она щелкнула пальцами — огонь, нежный, теплый, пахнущий камином и только что заваренным чаем вдруг сменился пожарищем инквизиторского костра. Мелкая шерсть, тянувшаяся с живота, бегущая куда под юбку, вспыхнула, завоняла. Широко раскрыв глаза, Ночка вскрикнула.
Она заметалась в дикой, необузданной панике. Неизбывный ужас отразился в ее глазах.
— Эй, что там творится? Я сейчас Белых Свистков вызову! — Дед, которому было больше дела, чем все остальным, высунулся на ее крики. Майя швырнула в его сторону огненный шар — снарядом он врезался в тут же закрывшееся окно, опалив раму.
— А может быть, сделаем вот так? Что ей, по-твоему больше всего нужно? Может быть, руки?
Ладони Ночки вспыхнули огнем. Жадное до плоти пламя лизнуло ее болью, оставляя после себя струпья тяжелых ожогов. Из глотки девчонки вырвался звериный вой, а мне стало не по себе. Охватившее оцепенение не дало мне остановить огненную чародейку: осатаневшая, с лихорадочным блеском в глазах, не пряча довольной ухмылки, она провернула тот же фокус с ногами малышки.
На смену оцепенению спешил ужас — кажется, не я один здесь выпустил своего внутреннего демона. Майка наслаждалась тем, что делала: каждая крупица боли бывшей соперницы была ей по вкусу. Кровь зашипела, пошла алым маревом от нестерпимого жара.
Боль Ночки словно стала смыслом жизни той милой девчонки, которую я знал. Наивная, нежная, легкая, воздушная в своих детских нелепых признаниях личному дневнику, сейчас она обратилась в монстра.
— Хватит! — взвизгнул порос, стремясь закрыть глаза и не видеть мучений той, кто была ему дороже остальных. Биска, подчиняясь одному лишь дьявольскому инстинкту, не позволила ему зажмуриться, придавила копытом так, чтобы ему было видно все до последнего момента.
— Левая или правая? Может быть, начать с ее промежности? Когда ты вставлял в нее свою мерзкую палку, ей было приятно? Я слышала, что грешницам в аду это место выжигают!
Майка ничуть не шутила. Мне следовало бы накинуться на нее, повалить наземь, надавать затрещин, но меня самого сковывал ужас. В тихом омуте Майи Тармаевой водились не черти — там ютилась целая свора Владык преисподней. Я обрушил ей руку на плечо, мотнул из стороны в сторону, будто в самом деле верил, что смогу привести таким образом в чувство. Она скинула мою руку, бросив на меня взгляд стеклянных, абсолютно бездушных глаз. Кто я для нее сейчас? Лишь помеха на пути?
Тогда я схватил ее, резко дернув к себе, с размаху влепил затрещину, когда огнем зашлась нога велески. Ночка выла от жуткой боли, нарушая ночную тишину.
— Я скажу! Я все скажу, только не надо! Только не так! Не убивайте! Ее не убивайте!
Иоганн взмолился, словно надеялся умилостивить не в меру разошедшихся на кару богов. Майка, наконец, будто вырвалась из пелены собственной жестокости, смотрела на дело своих рук, будто не зная, что теперь и думать о самой себе.
— Я все расскажу… — заверил меня святочертый, и я кивнул в ответ.
Глава 9
О сегодняшней ночи будут шепотом рассказывать внукам вчерашние дети. Вырванные из собственных кроваток жуткими криками, они смотрели в окно — любопытство жгло их пуще страха, подстегивало, гнало их сон. Заставляло вставать на цыпочки, протискиваясь сквозь увлеченных зрелищем взрослых.
Ведь когда они еще смогут увидеть, как ад разверзся едва ли не на их детской площадке, пожирая и унося в свою ненасытную утробу успевших наделать шороху грешников. Будь я в своем прежнем мире, владельцы газет о тайном и неизведанном дрочили бы, посылая своих журналистов во всех подробностях расспросить качели и задать пару важных вопросов песочнице.
Почему-то захотелось сплюнуть.
Нас узнают, спрашивал я самого себя и не знал точного ответа. Наверняка кто-нибудь из жителей Петербурга, коим мы устроили шумную ночь, на освидетельствовании ткнет в нашу сторону пальцем — и тогда уже не отделаться и не отбиться. Что мы им покажем?
Подобные вопросы, казалось, беспокоили одного лишь меня. Биска, раскрывая ход в свой дом, лишь махнула рукой.
— Простолюдины перекрестятся, плюнут через правое плечо и закупят годовой запас соли, обратив двор в локальный филиал соляной зимы, вот и вся недолга. Думаешь, живчик, они никогда не видели ничего подобного за свою жизнь? Свободные черти любят пошалить и скрыться еще до момента, как прискачут инквизатории.
Сейчас ее больше интересовало совершенно другое: она раскачивала из стороны в сторону трехлитровую банку. Оставалось только диву даваться, каким чудом туда поместился целый Иоганн?
Плотно прижатый к стенкам прозрачного стекла, он недовольно щурил пучеглазую морду. Морщины бежали по толстому, заполненному жиром лбу, крохотные копытца, скрюченные под неестественными углами, могли привести в трепет кого угодно. Дьяволица не спускала глаз со своего бывшего служки — в омуте ее очей плескался весь тот океан проказ, которые она учинит с вновь попавшим в ее власть грешонком.
Едва он согласился говорить, дьяволица вспорола его брюхо копытом. Мерзкие текучие потроха, больше похожие на уличную грязь, вываливались из него, а сам он менялся в размерах, становясь меньше. То, что было громадой Иоганном, стало крохотным до смешного грешонком. Обиженный, голый и рогатый, он пищал, чтобы Биска не давила его — дьяволица же играла с ним, то придавливая, то вновь даруя свободу. Ее копыто закрывало от него небо, обещая быструю смерть. Мне казалось, что она вот-вот переборщит и бедолага попросту лопнет, будто пузырь, разбросав вонючие ошметки своей плоти.
Но дьяволица знала, когда остановиться.
Майка стояла в стороне, не желая слушать ни меня, ни дьяволицу, ни того, что расскажет пойманный нами бес. Больше всего она опасалась смотреть на Ночку — девчонка умирала, и я это знал. Наверняка это знал и Иоганн. Но он говорил. Будто все еще тая надежду, что Майя снизойдет и вылечит ее, хоть как-нибудь.
Здравый же смысл говорил мне, что если велеска и выживет, то руки ей сможет вернуть разве что истинное чудо. Ногу, наверное, все еще можно было спасти, но девчонка вряд ли уже когда-либо сможет бегать.
Я опасался смотреть на Ночку ясночтением, будто заведомо зная, что увижу. Больше того, боялся, что не удержусь, применю свое новое умение и узрю, что велеска состоит из отборной, хорошо прожаренной телятины. Внутренний цензор, строго поправляя шляпу, обещал, что я уже никогда в жизни не смогу спокойно есть мясо. Мне же вспомнилось, что подобные мысли уже посещали голову, но голод сделал свое дело.
Иоганн говорил без устали и заливался соловьем, но я чуял, что информация, которой он владеет, лишь песок, что утекает сквозь пальцы и не оставляет после себя ничего. Отчаянно, будто зашедший в тупик детектив, я искал хоть какую малую зацепку, но та умела хорошо прятаться.
Биска смотрела мне в глаза чуть ли не после каждого его слова, будто спрашивая: «Ну как? Это то, что нам нужно?» И я, покачав головой, давал ей сигнал еще немного поиграть с ее бывшим дружком.
Она была только рада.
После же я незримо давал ей понять, что настал мой черед задавать вопросы. Святочертый хлюпал разбитым носом, прижимал к себе копытца, пучил глазенки и смотрел на меня, как на свой последний шанс. Тактика злого-доброго полицейских хорошо срабатывала в кино и, оказалось, очень даже неплохо работает в реальной жизни.