Правительница Д'Хары (СИ)

Мать-Исповедница не знала, какое она могла принять решение: просто отпустить ее или же позволить Ричарду совершить то, что было необходимо?
— Никки, — мягко обратилась к ней Кэлен, — он уже повинен в слишком многих убийствах, чтобы мы смогли просто позволить ему спокойно жить дальше.
— Я знаю, — она вдруг подбежала к ней положила руки на ее плечи, — но это не тот случай, когда месть станет спасением многих жизней. Совсем наоборот, — ее руки сильно сжались, причиняя тем самым заметный дискомфорт, но Кэлен продолжала слушать ее неотрывно, игнорируя неприятные ощущения. — Я совершила ошибку, не предупредив вас обоих раньше, и теперь я хочу исправить это. Прошу, Кэлен, позволь мне сделать все необходимое, пока не стало слишком поздно.
Мать-Исповедница взглянула на колдунью из-под густых темных ресниц, выкрадывая для себя хотя бы несколько секунд, чтобы отсрочить принятие решения. Помимо сложной дилеммы, что теперь занимала все ее мысли, она не могла забыть и о человеке, который ждал ее, Никки, помощи чтобы обрести шанс на спасение. Кто знал, насколько серьезно он был ранен, и мог ли помочь ему кто-то еще кроме нее?
— Отправляйся к Ричарду, — наконец решилась она, — но я опасаюсь, что раненому твоя помощь может быть нужна гораздо сильнее.
— У меня не так много времени, Кэлен, — разочарованно выдавила она, — и с каждой секундой его все меньше. К тому же, я не знаю, хватит ли мне сил и времени исцелить его в условиях заклинания Дворца.
Исповедница переглянулась с Карой, желая найти решение где-то, но уже не в своих мыслях. Лицо морд-сит было непроницаемо, но все же Кэлен уловила, что и она поддалась на уговоры Никки. В этот миг выбор стал для нее очевиден, и она подозвала одного из солдат Первой Когорты, приказав ему сопроводить колдунью до лагеря.
— Я верю, что ты успеешь, — окликнула ее Кэлен уже в дверях, пока та не ушла слишком далеко. Блондинка обернулась перед тем, как покинуть дворец, и Мать-Исповедница увидела, как на ее лице мелькнула благодарная улыбка.
Но Кэлен понимала, что ее решение было продиктовано не только просьбой Никки, но и сомнением, крепко засевшим внутри нее даже после убийства солдат Когорты. Она знала, что ненавидит Томаса и видит в нем лишь предателя и убийцу, но в ее душе оставалась не запятнанная им часть, которая отчаянно хотела верить. Верить в то, что в этом Исповеднике существовало нечто, что могло бы помочь ей простить его. И именно она, эта часть, уцепилась за слова Никки как за повод сохранить ему жизнь, пусть даже он не оправдает этот шанс.
Она, Кэлен Амнелл, позволила себе поддаться всем другим чувствам кроме чувства долга, и в ее голове не прозвучало ни одно оправдание. Возможно, теперь она в действительности лишилась рассудка, и ей стоило вовсе отойти от дел, но сейчас она должна была принять это решение. Так или иначе, это право принадлежало только ей, и она не могла его игнорировать.
Когда она и Кара продолжили свой путь, морд-сит, до этого упорно молчавшая, вновь заговорила.
— Мальчишка совсем плох, — в ее ранее бесцветном голосе теперь звучало не только сомнение, но и даже сострадание, — без магии он может и не спастись.
— Мы сделаем все, чтобы спасти его, — заверила ее Кэлен. — Нам остается верить, что для этого хватит умений лекаря.
Кара неопределенно помотала головой, и весь оставшийся путь они прошли в тишине.
***
Меч Истины тяжелил его правую руку, пока он шел по истоптанному сотнями ног лагерю, когда-то полнившемуся другой, мирной жизнью. Его глаза же без устали выискивали необходимого ему человека.
Произошедшее было безумием. Отряд из тридцати солдат Первой Когорты, который привел сюда Ричард, был практически в полном составе, в то время как остальные его люди, которые находились здесь уже не менее месяца, были перебиты почти полностью.
Но землю усеивали тела не только сынов д’харианской земли — там было и множество трупов тех, кто пришел сюда за разрушением.
К тому моменту, когда прибыл Ричард и возглавляемый им отряд солдат, лагерь уже был разорен, в то время как имперцы были готовы праздновать победу. От отряда налетчиков осталась лишь половина, остальные же были перебиты д’харианцами в самом начале; часть жителей лагеря успела покинуть свой временный дом, заменявший им настоящий уже почти полгода. Остальные же, те, кто остался, присоединились к полотну, устилавшему уже превратившуюся в грязь землю и составленному из мертвецов.
 
Ричарда вела ярость Меча Истины: в каждый удар, наносимый им врагу, вкладывалась не только его сила, но и нечто, что было непостижимо для ума даже самого искушенного волшебника. Он не чувствовал боли от уже полученной им раны, он не чувствовал того, как ныли его руки от беспрестанной работы — вместо этих чувств он получал полный контроль не только над своими движениями, но и над всем окружавшим его миром. Меч давал его телу и разуму силу настолько нечеловеческую, что едва ли в нее можно было поверить.
Но ценой этой вере был один лишь взгляд. Ричард стал частью танца — Танца со смертью, настолько естественного и родного для него, насколько непостижимого для других людей. Он не знал, сколько времени находился здесь, в пылу сражения. И пусть его разум был затуманен вихрем этого танца, он все еще твердо знал, зачем был здесь. Вернее, из-за кого.
Они продвигались все глубже, в самое нутро лагеря, и Рал понимал, что отыскать здесь Исповедника будет не так просто. Солдат Ордена было настолько много, что на каждого сраженного налетчика приходились трое других, которые немедленно вступали в бой. Среди этого хаоса, составленного никому не ведомым творцом из лязга встретившегося металла, предсмертных криков, проклятий и выкрикиваний, воя ветра и брызг крови, невозможно было задуматься о поиске одного человека. Нет, этот механизм смерти, выработанный с самого начала существования жизни, работал незаметно для его же шестеренок, даже не подозревавших, что их волей управляло что-то непостижимое и далекое. Оно же запрещало обратить внимание на ценность одного человека, на одну жизнь — в этом и была вся опасность кровопролитий и войн.
Ричард стал важнейшей частью этого механизма, нанося смертоносные удары один за одним и не испытывая при этом ни малейшего укора совести. Он жаждал лишь одного: чтобы его удар наконец обрушился на человека, повинного во всем происходившем даже более, чем он сам.
В толпе показалась фигура темноволосого молодого человека, словно возвышавшегося над окружавшей его суетой. Ричард невольно задержал на нем взгляд, следя за траекторией движения его меча, когда тот летел в сердце его противника. Движения этого человека были лишены суетливости и нервозности: до этого момента он умело предугадывал последующие выпады противника и всегда был на шаг впереди него. Его лицо не выражало никаких эмоций, отражая лишь его внутреннюю уверенность в своей победе и горделивость, а в глазах словно танцевали магические огоньки, схожие с теми, что когда-то в прошлом завладели и душой Ричарда тоже. И пусть этот незнакомец держал в руках не Меч Истины, в его руках даже самое просто оружие приобретало невиданное достоинство.
Рал остановился прямо посреди поля боя, все еще сжимая рукоять Меча Истины с такой силой, что костяшки его пальцев побелели, а надпись «Истина» плотно впечаталась в его ладонь. Он слишком долго и внимательно смотрел на этого воина, но только сейчас осознал, что он, этот юнец, выглядевший едва ли не как чистокровный д’харианец, сражался с его, Ричарда, людьми, и это превосходство, горевшее путеводным огнем его личности, было направлено против них.
Справа от Ричарда просвистела стрела с черным оперением, но Искатель успел вовремя уклониться влево, чувствуя, как при этом заболел его бок, на котором теперь, он в этом не сомневался, зияла глубокая рана. Подобное упущение и риск получить еще одно ранение быстро привели его в сознание, и все его чувства, а не только зрение, теперь обострились до предела. Он сосредоточился на одном лишь человеке, от которого его отделял десяток шагов, и в его груди застыла холодная решимость.