Эгоист (СИ)

Ей не просто не спалось. Она места себе не находила не только с тех пор, как после пикника возле этого самого озера что-то изменилось. Вид встревоженного и напряженного Уильяма беспокоил ее гораздо сильнее, чем даже собственные переживания. Его будто подменили. Даже на ужине после пикника он вел себя скованно, мало говорил и почти все время молчал, погрузившись в долгие раздумья. Она испытывала желание прямо спросить его, в чем дело, но… не рискнула. Может, это она чем-то рассердила его?
Но нет, потому что на прогулке сегодня днем к руинам и обратно, он… Он все время был рядом с ней, а потом конец даже взял ее за руку. И сердце ее едва не упало к его ногам, когда стало очевидно, что не она отвратила его от себя. Это был единственный раз, когда он коснулся ее после того поцелуя, которым приветствовал ее в своем доме. Он больше не пытался найти с ней встречу, даже не пытался поцеловать. И это рукопожатие в конце прогулки… как будто дало ей слабую надежду на то, что она все еще хоть что-то значит для него. Значит даже после того, что ему много лет назад разбили сердце без права на исцеление.
И вот теперь он сидел тут в полном одиночестве. Ушел после ужина, ушел так легко, будто их больше ничего не связывало.
Время пребывания в Эжуорт-парке неумолимо закончилось. Завтра она уедет домой и… И возможно, он закончит свою глупую затею, которая началась с таких невероятных событий. Она говорила, что должна будет отказать ему. Возможно, он придет, чтобы услышать ее слова, но Шарлотта пребывала в настоящем ужасе… Потому что не представляла, как откажет ему.
Ей отвели спальню, которую она делила с Прюденс. Сестра легла и уже блаженно спала, не ведая ни о какой мирской суете, а Шарлотта стояла у окна и не могла пошевелиться до тех пор, пока не увидела, как к озеру приближается одинокая высокая фигура. И только ткань белоснежной рубашки белым пятном выделяла его в темноте ночи, притягивая ее взгляд, как магнит. Поэтому она и пришла сюда. Не могла не прийти. Не могла больше делать вид, будто всё это не важно для нее. Очень важно, так важно, что она хотела понять, что с ним не так. И что ей теперь делать.
— Почему ты здесь? — осторожно спросила Шарлотта, украдкой взглянув на него и отметив, как ссадина и синяк на его лице полностью зажили.
Его густые волосы взлохматились и мягкими прядями падали на широкий лоб. Глаза мерцали, прикованные к ней. Лицо застывшее, суровое, будто высеченное из мрамора, и сосредоточенное. Льняная ткань расстегнутой на несколько верхних пуговиц рубашки, концами скрываясь в поясе черных бриджей, прилипла к его груди, будоража воображение и напоминая о том, что на самом деле скрывается под ней. К чему она прижималась несколько дней назад.
— Не спалось, — ответил он уклончиво, не спуская с нее взгляда. — А ты почему здесь?
Она откинулась на спинку скамьи и ответила так же тихо, как будто боялась звука собственного голоса.
Боялась, что всё это развеется, и она потеряет его.
— Не спалось.
Подняв лицо к небесам, она всматривалась в звездное небо, а Уильям не мог оторвать взгляд от ее профиля, глядя на губы, которые мечтал зацеловать до полусмерти.
Вздохнув, Шарлотта снова взглянула на него.
— Как твое плечо? И рука?
У него кружилась голова.
— Сносно.
— Не болит?
Болело, болело в другом месте.
— Нет.
Она снова перевела взгляд на небо и застыла, даже не догадываясь о том, какое потрясающее зрелище представляет собой.
— Я рада, что твои раны заживают, — тихо обронила Шарлотта, замерев на месте.
Сердце его колотилось так неистово, что Уильям снова стал задыхаться, но усилием воли откинулся на спинку скамьи и поднял лицо к небу.
— Всё хорошо? — тихо спросил он, опустив руку на гладкую деревянную поверхность скамьи.
И пораженно застыл, когда обнаружил там ее пальцы. Что-то дрогнуло в груди, а потом Уильям быстро взял ее руку в свою и сплел с ней свои пальцы. Как она сделала сегодня после прогулки.
Как и на прогулке, она тут же сплела свои пальцы с ним, будто не могла отпустить его.
 
— Не знаю. — Шарлотта вдруг повернула голову к нему. — Всё хорошо?
Он тоже не знал. Уильям боялся посмотреть на нее, но это было бесполезно. Он был уверен, что не выпустит ее руку, даже если вода в озере поднимется и поглотит его.
Стараясь дышать, Уильям поднял ее руку, притянул к себе и прижался губами к тыльной стороне ее ладони.
Шарлотту пронзила легка дрожь.
— Уильям?
Господи, как он любил, когда она называла его по имени! В ее голосе послышалось такое отчаяние, как будто… будто она впервые могла остановить его, даже не подозревая о том, как сильно нужна ему.
Уильям похолодел, поняв, что не сможет, ни за что не отпустит ее. Какая-то мука сжимала ему сердце. Он стал покрывать легкими поцелуями каждый ее дрожащий пальчик, и снова услышал, как она шумно вздохнула. Как будто собиралась сказать что-то еще.
— Шарлотта, — пробормотал он с неприкрытой болью, повернул ее запястье к себе и припал губами к отчаянно трепыхающемся пульсу. — Мне отпустить тебя?
Она задрожала, а потом он с потрясением обнаружила… ее вторую руку в своих волосах, которая погладила его по голове.
С ним снова что-то произошло. Что-то содрогалось и падало внутри него. Его истосковавшееся, измученное по ней любовью сердце.
Опустив ее руку, Уильям повернулся к ней. Она была нужна ему сейчас даже больше, чем он мог себе представить.
Глаза ее потемнели, губы дрожали. Ветер подхватил темно-золотистые пряди, пахнущие сиренью и жасмином, и бросили ему в лицо. Он не мог пошевелиться, но отчетливо увидел, как Шарлотта сама тянется к нему.
Мгновение, и она оказалась в его объятиях. Он прижал к себе. Ее руки обвили его плечи. Он больше не мог бороться с собой, не мог сдерживать себя, потому что его душила не только любовь к ней. У него было такое ощущение, будто отпустив ее, он просто растворится в пустоте и потеряет ее.
Не мог отпустить ее еще и потому, что она сама обняла его, обняла так, как будто хотела этого.
Уильям нашел ее губы и поцеловал ее. Поцеловал так, как не целовал никого и никогда, потому что никого и никогда не любил до нее. Он погибал от этой любви, погибал без нее. И ничего не мог поделать с собой.
Шарлотта застонала, чуть склонила голову, и мир исчез.
Покоренный ею навечно, Уильям поднял ее и посадил на свои колеи так, что она обхватила его бедра своими длинными ногами. И приземлилась всей своей умопомрачительной тяжестью на его напряженные чресла так, что он едва не взорвался.
— Господи, — пробормотал он, потянулся к ней, зарыл руки в мягкий шелк ее волос и еще ближе притянул к себе, потому что умирал по ней. — Шарлотта…
Он запечатал ее губы таким яростным поцелуем, что она не смогла дышать. Шарлотта и не хотела. Господи, ей не нужно было дыхание, потому что… она думала, что навсегда потеряла его поцелуи, думала, что ему больше не хочется целовать ее. Он был так отчаянно нужен ей, что она больше не могла без него. Всё, что ей было нужно, находилось в ее объятиях. Всё, что она хотела, чтобы он никогда не останавливался, не переставал дотрагиваться до нее. Она не просто любила его. Шарлотта была уверена, что никогда больше в ее жизни не наступит такого волшебного мига, как этот. Никогда она не сможет целовать его так, как в это мгновение. Никого кроме него не сможет коснуться…
Возвращая ему жаркие поцелуи, она хотела быть к нему как можно ближе, хотела касаться его так, как не касалась до этого мгновения. И да простит ее Господь, но она хотела себе все его поцелуи, все до единого. Удивительным приключением было целовать его красивые, иногда твердые, а иногда ласковые жадные губы, которые он так хорошо научил ее целовать. Смертной мукой было быть вдали от него, не чувствовать его, не чувствовать собственного сердца, когда его не было рядом с ней.
 
Сейчас он был с ней, рядом с ней, и так пламенно целовал ее, что она стала задыхаться.