Дорога в тысячу ли

 18 
 
Токио, март 1962 года
— Он женат? — спросила Акико, ее глаза сверкнули.
— Да. Женат, и его жена через несколько месяцев должна родить, — ответил Ноа.
— Я хочу больше узнать о твоей семье, — умоляла она.
Ноа встал, чтобы одеться.
Акико училась на социолога. Она собирала обрывочные сведения, и он был ее любимой загадкой. Но чем больше она спрашивала, тем сдержаннее он становился. Все в нем увлекало ее, но Ноа не хотел быть увлекательным. Он хотел просто быть с ней. Он не возражал, когда она изучала других. Он был ее первым корейским любовником. В постели она хотела, чтобы он говорил по-корейски.
Не желая становиться предметом исследования, Ноа не говорил о своей матери, которая продавала кимчи, а потом конфеты, чтобы он мог ходить в школу, или об отце, который умер от сурового тюремного заключения. Он не стыдился своего прошлого. Он возмущался ее любопытством. Акико была японкой из семьи высшего класса, она выросла в Минами-Асабу; ее отцу принадлежала торговая компания, и ее мать играла в теннис с экспатами в частном клубе. Акико обожала грубый секс, книги из других стран и разговоры.
— Вернись ко мне, — сказала она кокетливо.
Ноа шагнул к футону.
После лекций они занимались любовью в арендованной комнате Ноа — очень большой для студента университета, с двумя квадратными окнами, через которые свободно лился утренний свет, огромным двойным футоном и пушистым бежевым ковром. Толстые груды романов покрывали большой сосновый стол: Диккенс, Толстой, Бальзак и Гюго. Светила причудливая электрическая лампа с абажуром зеленого стекла.
Акико жила в роскошной семейной квартире в Минами-Асабу, и ее комната была в два раза больше, чем у него, но она почти все время оставалась у Ноа. Ее вещи прижились на его столе, в его ванной и в шкафу.
Несмотря на все усилия Акико, Ноа не смог так скоро повторить секс. Смущенный, он закончил одеваться. Она тоже поднялась, чтобы выпить чашку чая. В квартире не было кухни, но у Ноа имелся электрический чайник, который купил для него Хансо.
— Какой он? — спросила Акико, насыпая чайные листья в металлический заварочный чайник.
— Кто?
— Ко Хансо, твой благодетель. Ты оставляешь меня через десять минут, чтобы встретиться с ним. Вы всегда встречаетесь в первый день месяца.
Ноа не говорил ей этого, но, конечно же, она догадалась. Акико хотела встретиться с Хансо. Она много раз просила об этом, но Ноа не думал, что это уместно.
— Он хороший друг семьи. Я говорил тебе. Моя мать и бабушка знали его прежде, чем они приехали в Японию. Он из Чеджу, а это не очень далеко от Пусана. Ему принадлежит строительная компания.
— Он красив?
— Что?
— Он красивый, как ты? Корейские мужчины хороши собой.
Ноа улыбнулся. Что он мог сказать об этом? Конечно, не все корейцы были красивы, и не все выглядели плохо. Они просто люди. Акико любила делать обобщения.
Акико поставила чайную чашку и игриво толкнула его на футон, так что Ноа упал на спину. Она оседлала его и сняла рубашку. На ней был белый хлопковый бюстгальтер и трусики. Она выглядела такой красивой. Черные блестящие волосы струились вдоль ее бледного лица.
— Он такой, как ты? — она потерлась о него.
— Нет-нет, мы совсем разные. — Ноа выдохнул и осторожно снял ее с бедер, озадаченный собственным ответом. — То есть я не знаю. Он щедрый человек. Я уже говорил тебе: у него нет сына, а его дочери не хотят идти в университет, поэтому он меня поддерживает. Я намереваюсь вернуть ему деньги.
— Зачем возвращать деньги? Разве он этого требует?
— Я не знаю. — Ноа достал носки из комода. — Это долг, я заплачу ему.
— Ты не хочешь остаться со мной? — Акико сняла бюстгальтер, продемонстрировав совершенную грудь.
— Ты соблазняешь меня, красотка, — сказал он. — Но я должен идти. Увидимся завтра, дорогая?
Он сказал себе, что нет времени заниматься сексом, даже если у него будет еще одна эрекция, в чем он сомневался.
— Разве я не могу встретиться с ним, Ноа-тян? Когда я встречу твою семью?
 
— Он не моя семья, и я не знаю. Я тоже не встречался с твоей семьей.
— Ты не захочешь встречаться с моими родителями. Они расисты, — сказала она.
— О, увидимся завтра.
Суши-бар находился менее чем в миле от его дома. Интерьер был недавно отделан свежим кедром, и стены издавали слабый запах чистой, новой древесины. Хансо предпочитал встречаться с Ноа в отдельном кабинете в задней части. Никто их не беспокоил, кроме официантов, подававших исключительные деликатесы, привезенные из удаленных рыбацких деревень.
Обычно двое мужчин говорили о занятиях, потому что Хансо было любопытно, каково это — посещать такой чудесный легендарный университет. Едва заработав деньги, Хансо нанял учителей и изучил корейские и японские иероглифы, чтобы читать сложные японские и корейские газеты. Он знал много богатых, сильных и храбрых людей, но особо почитал образованных, способных писать красиво и хорошим стилем. Он искал дружбы значительных журналистов, потому что восхищался их талантом, умением формулировать мысли. Хансо не верил в национализм, религию и даже в любовь, но он доверял образованию.
Когда все три его дочери бросили школу и посвятили себя сплетням и нарядам, он стал презирать жену, которая позволила этому произойти. Девочки росли неглупыми, а она позволила им выбросить разум и шансы получить образование, как мусор. Дочери оказались потеряны, но теперь у него был Ноа. Тот рекомендовал ему книги, и Хансо их читал, потому что хотел знать то, что знал его сын.
Они сидели на татами, за столом из акации.
— Возьми еще морского ежа. Шеф-повар заказал его для нас с Хоккайдо, доставили прошлой ночью, — сказал Хансо.
Ему приятно было смотреть, как Ноа ел редкие лакомства, которые сам он позволял себе регулярно.
Ноа с благодарностью кивнул и закончил свою порцию. Ему не нравился этот вид пищи. Но он знал, как вели себя японцы, и мог уверенно имитировать их манеры, поэтому он съел все, что было поставлено перед ним. Однако он предпочитал простую питательную еду, как большинство корейцев. Богатые японцы считали такую обильную еду-топливо чем-то вульгарным. В присутствии своего благодетеля Ноа вел себя, как японец, не желая разочаровать Хансо.
Когда Ноа наливал саке в дорогую чашку Орибе, его удивило осторожное постукивание снаружи по бумажному экрану.
— Войдите, — сказал Хансо.
— Простите, Ко-сан, — сказала молодая официантка в простом кимоно и без косметики.
— Да? — сказал Хансо.
— Пришла женщина, которая говорит, что хотела бы приветствовать вас.
— Меня?
Официантка кивнула.
— Хорошо, — сказал Хансо, слегка насторожившись: мало кто знал, что он ужинал в этом ресторане.
Возможно, один из секретарей передал сообщение для него, но это было странно. Водитель и телохранитель Хансо остались за пределами ресторана, и он не знал, не следует ли ждать опасности.
Официантка закрыла дверь-экран, а через несколько мгновений снова постучала. На этот раз Ноа встал и сам открыл дверь. Ему захотелось размять ноги после еды.
— Акико? — сказал он растерянно.
— Привет, — сказала она, стоя рядом с официанткой и ожидая приглашения.
— Это твоя подруга, Ноа? — спросил Хансо, улыбаясь красивой девушке, которая выглядела как японка.
— Да.
— Добро пожаловать. Присаживайтесь. Вы хотели меня видеть?
— Ноа подумал, что я должна зайти и поздороваться с его благодетелем, поэтому я пришла по его настоянию, — улыбаясь, сказала Акико.
— Да. — Ноа не знал, почему поддержал эту версию. — Я должен был упомянуть, что Акико может зайти.
— Я очень рад встретиться с подругой Ноа. Вы должны присоединиться к нам за трапезой. — Он обратился к официантке: — Пожалуйста, принесите посуду для нашей гостьи.
Хансо обрадовался, что мальчик захотел познакомить его со своей девушкой. Вскоре перед ней появилась миска и чашка для вина. Сам шеф-повар принес им блюдо из жареных устриц, посыпанных прозрачными хлопьями английской соли. Ноа налил Хансо чашечку вина, затем Хансо налил чашку для Акико.