Дорога в тысячу ли

Чанджин поклонилась, не зная, что ему сказать. Возможно, его брат посылал письмо, но она не умела читать. Раз в несколько месяцев она просила школьного учителя в городе прочитать ей почту, но этой зимой у нее совсем не оставалось времени.
— Аджумони, — он поклонился. — Надеюсь, я не разбудил вас. Уже стемнело, когда я сошел с парома. До сегодняшнего дня я не знал о смерти вашего мужа, мне жаль слышать столь печальные новости. Меня зовут Пэк Исэк. Я родом из Пхеньяна. Мой брат Пэк Ёсоп, много лет назад он жил здесь.
Его северный акцент был мягким, и говорил он, как человек ученый.
— Я надеялся остаться здесь на несколько недель, прежде чем отправиться в Осаку.
Чанджин взглянула на свои босые ноги. Комната для гостей была заполнена, а такой человек наверняка рассчитывает на отдельную спальню. Но сейчас уже поздно, и в такое время трудно найти лодочника, чтобы отвезти его обратно на материк.
Исэк вынул из кармана белый платок и прикрыл рот, заходясь кашлем.
— Мой брат жил здесь почти десять лет назад. Интересно, помните ли вы его. Он очень любил вашего мужа.
Чанджин кивнула. Она вспомнила старшего Пэка, он не был рыбаком или торговцем. Его звали Ёсоп в честь человека из Библии. Его родители были христианами и основателями церкви на Севере.
— Но ваш брат, тот господин, не очень похож на вас. Он был невысоким, носил круглые металлические очки. Он направлялся в Японию, но задержался здесь на несколько недель.
— Да, да! — Лицо Исэка просветлело, он не видел Ёсопа уже десять лет. — Он живет в Осаке вместе с женой. Он тот, кто написал вашему мужу. Он настаивал, чтобы я остановился здесь. Он писал о вашей тушеной треске. «Лучше, чем дома», он так говорил.
Чанджин улыбнулась. Как она могла удержаться?
— Брат говорил, что ваш муж очень много работал.
Исэк не упоминал про изуродованную ногу или волчье небо, хотя, конечно, Ёсоп рассказывал об этом в письмах. Исэку было любопытно встретить человека, способного преодолеть такие трудности.
— Вы ужинали? — спросила Чанджин.
— Да, все в порядке. Спасибо.
— Мы могли бы принести вам что-нибудь поесть.
— Я смогу отдохнуть у вас? Я понимаю, вы не ожидали меня, но я в дороге уже два дня.
— У нас нет пустой комнаты, господин. Понимаете, дом невелик…
Исэк вздохнул и улыбнулся вдове. Это его ноша, а не ее, и он не хотел, чтобы она чувствовала себя неловко. Он взглянул на свой чемодан, стоявший у двери.
— Я понимаю. Завтра я должен вернуться в Пусан, чтобы найти место для ночлега. Но вы не подскажете, где сейчас я смогу найти свободную комнату? — Он постарался распрямиться, чтобы не показаться жалким.
— Здесь нет другого пансиона, — сказала Чанджин. Если она предложит ему лечь с другими постояльцами, он может расстроиться из-за их запаха. Сколько бы они ни мылись, ничто не могло удалить въевшийся запах рыбы.
Исэк закрыл глаза и кивнул. Он повернулся, намереваясь уйти.
— Есть один матрас, в комнате, где спят все постояльцы. У нас лишь одна комната для жильцов, понимаете. Три человека спят в течение дня и три — ночью, в зависимости от работы. Там достаточно места для дополнительного матраса, но вам это было бы неудобно. Вы можете взглянуть, если хотите.
— Все будет хорошо, — заверил ее Исэк. — Я буду очень признателен вам. Я могу заплатить вам за месяц.
— Там тесно, вы к такому не привыкли. Когда ваш брат останавливался у нас, других постояльцев не было. Может, человека два… Я не знаю…
— Нет, нет. Не беспокойтесь. Мне только надо прилечь. Уже поздно, и ветер очень силен.
Чанджин внезапно смутилась, подумав о том, как беден ее пансион; она никогда прежде так не думала. Если этот человек захочет уйти следующим утром, она вернет ему деньги, так будет честно. Она назвала обычную плату за месяц, которую постояльцы вносили вперед. Если он уйдет до конца месяца, она вернет остаток. Она попросила с него двадцать три иены, как с любого из рыбаков. Исэк подсчитал иены и почтительно вручил их обеими руками.
Служанка отнесла его вещи к комнате постояльцев и отправилась за чистым постельным бельем и матрасом. Ему нужна была горячая вода с кухни, чтобы помыться. Служанка робко опускала глаза, но ее разбирало любопытство. Чанджин пошла вместе с ней, чтобы доставить все необходимое гостю, а Исэк молча смотрел на них. Служанка принесла ему тазик с теплой водой и чистое полотенце. Юноши из Тэну спали спокойно, лежа на боку, а вдовец постарше уснул на спине, закинув руки за голову. Матрас Исэка положили параллельно с постелью вдовца.
 
Утром мужчины поворчат, что пришлось делить комнату с еще одним жильцом, но Чанджин решила, что не сможет отказать ему.
 3 
 
На рассвете братья Чон возвратились с рыбалки. Фатсо сразу заметил нового жильца, который спал в их комнате.
— Я рад видеть, что столь трудолюбивая дама добилась большого успеха. Слухи о вашей прекрасной еде привлекают даже богатых постояльцев. Скоро вы будете принимать японских гостей! Надеюсь, вы потребовали с него тройную оплату, не то что с нас, бедняков.
Сонджа покачала головой, но он не заметил. Фатсо коснулся галстука, висевшего рядом с костюмом Исэка.
— Так вот что настоящий янбан[4] носит вокруг шеи, чтобы выглядеть важным? Похож на петлю. Я никогда такого не видел! Вот это да! Такой гладкий! — Младший из братьев Чон потер галстуком по щеке. — Наверное, это шелк. Шелковая петля! — Он громко рассмеялся, но Исэк не проснулся.
— Фатсо, не трогай, — строго сказал Компо.
Лицо старшего брата было покрыто отметинами оспы, и когда он сердился, обветренная кожа заметно краснела. С тех пор как умер их отец, он присматривал за братьями. Фатсо смущенно отпустил галстук, он не хотел огорчать Компо. Братья помылись, поели, и потом все трое заснули. Новый гость продолжал спать рядом с ними, время от времени приглушенно кашляя.
Чанджин отправилась на кухню и приказала служанкам присматривать, когда проснется новый жилец. Они готовы были в любой момент подать ему горячую еду. Сонджа пристроилась в углу и чистила сладкий картофель, не поднимая головы, когда мать входила в комнату или выходила. На прошлой неделе они говорили только по необходимости. Служанки недоумевали: они не привыкли, чтобы Сонджа была такой тихой. Вечером братья Чон проснулись, снова поели и пошли в деревню купить табака перед рыбалкой. Жильцы, которые спали в той же комнате ночью, еще не вернулись с работы, поэтому пару часов в доме царила тишина, морской ветер проникал сквозь щели в стенах и в рамах.
Чанджин сидела, скрестив ноги, на подогреваемом полу в комнате, где спали женщины; ступни приятно грело. Она чинила пару брюк, одну из полудюжины в куче сильно изношенной одежды постояльцев. Ее стирали не слишком часто, так как ее было мало, да и мужчины не хотели беспокоить хозяйку пансиона.
— Все равно она снова запачкается, — ворчал Фатсо, хотя его братья предпочитали чистую одежду.
После стирки Чанджин латала вещи, насколько это было возможно, и по крайней мере раз в год меняла воротники рубашек и курток, которые уже не поддавались ремонту или стирке.
Каждый раз, когда новый жилец кашлял во сне, она отрывалась от работы. Чанджин попыталась сосредоточиться на аккуратных швах, гораздо более искусных, чем получались у ее дочери, которая тем временем чистила полы. Два раза в день вощеные до желтизны доски подметали короткой метлой, а затем протирали чистой тряпкой.
Входная дверь дома медленно открылась: угольщик Чон пришел за деньгами. Мать и дочь оторвались от работы. Чанджин поднялась с пола, чтобы приветствовать его. Сонджа небрежно поклонилась и вернулась к своему занятию.
— Как ваша жена? — вежливо поинтересовалась Чанджин: жена угольщика часто страдала несварением желудка и иногда вынуждена была оставаться в постели.
— Она встала рано утром и пошла на рынок. Не могу удержать эту женщину от попыток заработать еще денег. Знаете ведь, какая она, — с гордостью ответил Чон.