Дорога в тысячу ли

Ёсоп обнял брата и притянул его к себе. В Японии Ёсоп касался только жены, было непривычно почувствовать щетину брата на собственной коже.
— Как ты вырос!
Они оба засмеялись, потому что это было правдой, и потому, что они слишком давно не видели друг друга.
— Брат, — сказал Исэк. — Мой брат.
— Исэк, ты здесь. Я так рад.
Исэк сиял, он не мог отвести взгляд от лица старшего брата.
— Но ты вырос намного больше меня. Это неуважительно!
Исэк насмешливо поклонился.
Сонджа стояла в стороне с вещами. Ее успокоила братская легкость и теплота встречи. Брат Исэка Ёсоп показался ей забавным. Он немного напоминал весельчака Фатсо. Когда тот узнал, что она вышла замуж за Исэка, то сделал вид, что упал в обморок. Спустя несколько мгновений он достал свой кошелек и дал ей две иены — зарплата рабочего за два дня, и посоветовал ей купить что-нибудь вкусное, чтобы съесть вместе с мужем, когда доберутся до Осаки.
— Когда будете жевать сладкие рисовые лепешки в Японии, вспомните меня, одинокого и грустного в Йондо, скучающего по тебе; представьте, что сердце Фатсо вырвано, как нутро сибаса.[8] — Он притворился, что плачет, растирая глаза мясистыми кулаками, и громко засопел.
Братья сказали ему заткнуться, и каждый из них также дал ей по две иены в качестве свадебного подарка.
— И ты женат! — сказал Ёсоп, внимательно глядя на маленькую девушку рядом с Исэком.
Сонджа поклонилась своему шурину.
— Рад видеть тебя, — сказал Ёсоп. — Ты была малышкой, вечно следовала за своим отцом. Возможно, тебе было пять или шесть? Я не думаю, что ты меня помнишь.
Сонджа покачала головой.
— Я хорошо помню твоего отца. Я огорчился, узнав о его смерти; он был очень мудрым человеком. Мне нравилось разговаривать с ним. Он не говорил лишних слов, но хорошо обдумывал каждое. И твоя мать готовила самые выдающиеся блюда.
Сонджа опустила глаза.
— Спасибо, что позволили мне приехать сюда, старший брат. Моя мать посылает вам глубокую благодарность за вашу щедрость.
— Ты и твоя мать спасли жизнь Исэка. Я благодарен вам, Сонджа, наша семья благодарна вашей семье.
Ёсоп взял тяжелые чемоданы Исэка, а Исэк взял узлы с вещами Сонджи. Ёсоп заметил, что ее живот уже выпирает, но не слишком явно. Он перевел взгляд в сторону выхода со станции. Девушка не выглядела как деревенская блудница. Она казалась такой скромный и простой, что Ёсоп подумал: может, ее изнасиловал кто-то из знакомых? Случалось, что в таких ситуациях девушку обвиняли в том, что она сама соблазнила мужчину.
— Где сестра? — спросил Исэк, оглядываясь в поисках Кёнхи.
— Дома, готовит ужин. Тебе лучше проголодаться. Соседи должны умирать от зависти — такие запахи долетают с нашей кухни!
Исэк улыбнулся; он обожал свою невестку. Сонджа плотнее закуталась в куртку, заметив, что прохожие косятся на ее традиционную корейскую одежду. Никто на станции не был в ханбоке.
— Моя невестка — замечательный повар, — сказал Исэк, обращаясь к Сондже, он был доволен, что снова увидит Кёнхи.
Ёсоп заметил, что люди смотрят на девушку. Он понял, что ей нужна другая одежда.
— Пойдем домой! — Он быстро вывел их со станции.
Дорога перед вокзалом Осаки была заполнена трамваями, полчища пешеходов входили и выходили через главные двери. Сонджа следовала за братьями, которые осторожно продвигались в толпе. Когда они подошли к проезжей части, она на мгновение обернулась и взглянула на фасад вокзала. Здание в западном стиле казалось ей непривычным: она никогда прежде не видела строение из камня и бетона. Станция Симоносеки, которая показалась ей большой, выглядела совсем маленькой по сравнению с этим огромным сооружением. Мужчины быстро пошли вперед, и она попыталась догнать их. Сонджа вдруг подумала, что чувствует себя так, словно была в Осаке раньше, словно прежде ездила на пароме до Симоносеки, на поезде до Осаки. Когда машины проезжали мимо них, она удивлялись, что они выглядели как металлические быки на колесах, как и говорил ей Хансо. Она была деревенской девушкой, но она слышала обо всех этих вещах. Но она не могла показать, что знала о компостировании билетов, иммиграционных чиновниках, носильщиках, электрических лампах, керосиновых печах и телефонах, поэтому на остановке троллейбуса Сонджа старалась выглядеть тихой и робкой. Она мечтала увидеть мир вместе с ним, но теперь она видела этот мир без него.
 
Ёсоп помог Сондже занять единственное свободное место в задней части вагона. Она забрала у Исэка упаковки со своими вещами и положила на колени. Братья стояли рядом друг с другом и обменивались новостями о семье. Сонджа не слушала мужской разговор.
Как и прежде, она прижимала узлы близко к сердцу и животу, вдыхая исчезающий запах дома. Широкие улицы в центре Осаки обрамляли ряды низких кирпичных зданий и магазинов с эффектными витринами. Японцы, которые поселились в Пусане, походили на тех, что жили здесь, но тут их было гораздо больше. На вокзале она видела молодых людей в фантастических западных костюмах, на фоне которых одежда Исэка выглядела старомодной и мешковатой, а красивые женщины в кимоно поразили бы беднягу Тукхи до обморока, и Сонджа с удовольствием разглядывала их цвета и роскошную вышивку. Встречались на улицах и очень плохо одетые люди, которые, возможно, тоже были японцами — таких она не видела в Пусане. Мужчины то и дело сплевывали. Это ее удивило.
Они вышли в Икайно, гетто, где жили корейцы. Когда они добрались до дома Ёсопа, Сонджу поразило, как сильно тот отличался от хороших домов, которые она видела по дороге от станции. Отвратительное зловоние перебивало запах пищи и все другие ароматы. Сонджа хотела прикрыть нос и рот, но не позволила себе сделать это.
Икайно выглядел неопрятной деревней, состоящей из разнородных ветхих построек. Лачуги походили друг на друга лишь плохим качеством постройки и убогими материалами. Кое-где фасад и крыльцо были тщательно вымыты, но большинство домов выглядели совершенно негодными. Старые газеты и просмоленная бумага закрывали окна изнутри, а деревянные щепки использовались для герметизации щелей. Металл крыш проржавел. Похоже, жители использовали случайные дешевые или найденные материалы, создавая хлипкие временные хижины. Дым поднимался над тонкими стальными трубами. Весенний вечер был довольно теплым; дети, одетые в нелепые тряпки, метали палки, игнорируя пьяницу, уснувшего в переулке. Маленький мальчик недалеко от дома Ёсопа испуганно уставился на прибывших.
Ёсоп и Кёнхи жили в домике-коробке с пологой крышей. Его деревянная конструкция была покрыта гофрированной сталью. Фанерная панель с металлическим покрытием служила входной дверью.
— Это место подходит только для свиней и корейцев, — смеясь, сказал Ёсоп. — Это не совсем как дома, не так ли?
— Нет, но это будет очень хорошо для нас, — сказал Исэк, улыбаясь. — Прошу прощения за неудобства, которые мы причиняем.
Сонджа не могла поверить тому, что это дом Ёсопа и его жены. Невозможно, чтобы мастер фабрики жил в таком бедном квартале.
— Японцы не сдают нам приличные дома. Мы купили это жилище восемь лет назад. Я думаю, что мы единственные корейцы, у которых есть свой дом, но мы никому не говорим об этом.
— Почему? — спросил Исэк.
— Опасно заявлять, что ты владелец. Здесь ненавидят всех собственников. Я купил дом на деньги отца, которые он дал мне перед отъездом. Сейчас я не смог бы позволить себе купить его.
Свиной визг доносился из соседнего дома с окнами, заклеенными просмоленной бумагой.
— Да, наша соседка разводит свиней. Они живут в доме с ней и ее детьми.
— Как много детей?
— Четверо детей и три свиньи.
— Все там? — прошептал Исэк.
Ёсоп кивнул, подняв брови.
— Здесь не может быть такое дорогое жилье, — сказал Исэк; он планировал арендовать дом для Сонджи, себя и ребенка, и теперь был растерян.
— Арендаторы платят более половины своих доходов за жилье. Цены на продукты питания тоже намного выше, чем в Корее.