На 127-й странице. Часть 2 (СИ)

— Вы журналист? — заинтересовался лейтенант. — А какой журнал?
— «Метрополитен»! — гордо заявила Тереза. Поскольку лейтенант начал говорить уважительно, то ей показалось, что ее угроза подействовала.
— Толстый? — задал еще вопрос лейтенант.
— Да, — ответила Тереза. — Он выходит один раз в месяц, у него много подписчиков.
— Вот это да! — воскликнул предводитель шотландцев. — Тогда у меня к вам будет одна просьба, мисс…
— Мисс Одли.
— Одна просьба, мисс Одли, — повторил лейтенант и интонация голоса слегка изменилась. Вроде бы продолжал говорить вежливо, но в его голосе послышалось какое-то шипение.
— Когда напишите свою статью про нас, — он картинно обвел рукой своих подчиненных, вольготно расположившихся под тентом. — Пришлите мне один номер вашего журнала. Я обязательно найду в нем ваше творение, прочту его и … вытру им свою ж. пу. А то у нас с этим худо.
От этих слов Терезу словно большой подушкой хлопнули по голове, она покраснела и бросилась прочь. Вдогонку ей несся оглушительный смех шотландцев.
Когда Тереза пришла в себя, то обнаружила, что стоит перед дверью в каюту Деклера. Она подняла руку и постучала. Два коротких и один длинный.
— Я слушаю вас, мисс Одли, — раздался из-за двери голос Деклера. — Что случилось?
Тереза не стала ждать, откроют ей дверь или нет, и торопливо, сбиваясь, рассказала о происшедшем.
— Вы должны что-то сделать, мистер Деклер! — закончила она. — Это ваш воспитанник! Разве вам его не жалко?
— Хорошо, — сказал из-за двери Деклер. Его голос был ровным и спокойным. — Я пишу письмо. Я его почти закончил и скоро выйду к вам.
Терезе ничего не оставалось, как вновь подняться на палубу. У одной из мачт она увидела бухту свернутого каната и села на нее. Мимо пробегали ласкары, но ничего ей не говорили. Тереза стала ждать Деклера.
  
Сцена 68
 
Весь мой заряд бодрости закончился, как только я взошел на корабль. На берегу суета с Фондом и журналистами занимала голову и руки, а сейчас все это исчезло. Спор с судьбой уже не казался хорошей затеей. Не все ли равно, поедет Тереза на запад или на восток, обратно в Сан-Франциско? Я почувствовал себя камнем, который бросили в пруд. Вот пошли волны. Камень горд, тем, что он всколыхнул застоявшуюся воду. Но камень, рано или поздно, опустится на дно, а водная поверхность пруда успокоится. Так зачем это все? Я же не тот, кто бросает камни в пруд. Это меня бросили. Это я сделал «плюх» и теперь просто опускаюсь на дно. И мне все равно.
На второй день путешествия на «Ливерпуле» Генрих вернулся в каюту с синяком под глазом.
— Что случилось? — спросил я.
— Я упал с лестницы, — сказал мальчишка, а я усмехнулся про себя. Все же волны, поднятые мной на пруду, оставили следы на его обитателях.
Но ответ Генриха меня полностью устроил. Он не хочет говорить про синяк, а не хотел ничего знать о причинах его появления. Мне можно было продолжать лежать в каюте, в черном костюме, пошитом когда-то пожилой китаянкой на «Пасифике».
Еду я заказывал в каюту. Сыр, хлеб, а еще вино. Вино было белым или красным, кислым и не очень. Но мне нравилось. Бутылка — на ужин, это — хорошо. Алкоголь размывал мысли, отчего сон почти сразу накрывал меня свои одеялом. Организм будил среди ночи. Я выходил из каюты, посещал мужскую комнату, и снова укладывался досматривать остатки сна, где было все впереди, а солнце светило в глаза, улыбающейся мне женщины.
Однажды, проснувшись утром, я понял, что хочу написать письмо. Вере писать смысла не было. Она умерла. Но у меня были дочь с внуком.
У меня еще оставались листы ватмана после моих фокусов на «Пасифике». Я достал из чемодана один их них. Сложил пополам, в одну, в другую сторону. Потом аккуратно разорвал на две половинки. У меня получился два листа почти А4-формата. Один я спрятал обратно в чемодан. Второй положил на стол, взял карандаш и стал писать.
«Милая Аннушка, дорогая дочурка,
Я знаю, что это письмо до тебя никогда не дойдет. Но я очень соскучился по тебе с Мишуткой. И мне очень плохо…»
 
Написанные слова мне не понравились. Я скомкал лист ватмана, швырнул его в угол каюты и достал второй лист. В этот момент в дверь каюты постучали. Два коротких и один длинный.
— Я слушаю вас, мисс Одли, — сказал я. — Что случилось?
Выслушав Терезу, я объяснил ей, что пишу письмо и пообещал скоро появиться на палубе.
Лист ватмана по-прежнему лежал на столе передо мной. Следовало закончить дело.
«Дорогая Аннушка,
У меня все хорошо. Я тебя очень люблю. Поцелуй от меня Мишутку.
Твой папа».
Я свернул письмо, выбрал пустую бутылку, пропихнул письмо через горлышко и накрепко вбил пробку. Потом открыл иллюминатор и бросил бутылку в море.
Затем одел легкие теннисные туфли, провел руками по уже хорошо отросшим волосам на голове, причесывая их. Сморщился, почувствовав щетину на щеках. Но на цирюльника времени не было.
В коридоре, проходя к лестнице на палубу, я столкнулся с не очень вежливым парсом. Вернее, почти столкнулся. В последний момент я чуть сдвинулся в сторону, а парс, словно не заметив меня, проплыл дальше. «Ловко,» — сказал в моей голове капитан Хемпсон. Его слова звучали гулко и негромко, словно издалека и почти сразу были сметены вихрем другого, более яркого образа. Вера все также прикрывала рукой глаза от солнца и улыбалась мне. «Как ты это делаешь?» — спрашивала она. И тут же на меня отовсюду обрушились звуки. Я слышал, как шаркают по полу остроносые туфли-шлепанцы парса за моей спиной, как бормочут на незнакомых языках жители соседних кают, как скрипят подо мной ступеньки лестницы наверх и многое, многое другое. Мир мельчайших звуков ворвался в меня, словно восточный джин, могущественный и покорный.
«Слушаюсь и повинуюсь,» — говорила его хитрая рожа.
Надо уклониться от кинжала, летящего в грудь? Пожалуйста! Надо стрелять без промаха в самураев? Сделаем!
Тереза ждала меня у мачты, присев на канатную бухту.
Я подошел к ней.
— Что случилось, мисс Одли?
  
Сцена 69
 
Выслушав Терезу, я попросил ее не идти за мной. Если хочет, то пусть смотрит со стороны. Что я собирался делать? Я не знал. Что-нибудь.
Я подошел к шотландцам. Они играли в карты. Под навесом действительно было более прохладно.
— Добрый день, джентльмены, — сказал я.
— Что тебе нужно, англичанин? — поздоровался со мной за всех лейтенант.
— Хочу рассказать вам одну смешную историю, — начал я. — Не против?
Шотландцы наверняка видели, что я о чем-то разговаривал с Терезой и смотрели на меня подозрительно.
— Мой рассказ про арабов, — не дожидаясь их разрешения, начал я. — Арабы — это такой народ, который живет на берегу Средиземного моря. Там, где пирамиды.
— Так, вот, — продолжил я. — Однажды один араб увидел шотландских воинов. Эти воины выглядели примерно так же, как и вы сейчас. Крепкие, мужественные, в килтах. Килты были разноцветные и чуть-чуть развевались на ветру. Надо сказать, что этот араб никогда до этого не видел ваших соотечественников. Они его так поразили, что он поделился своими мыслями с товарищем.
«Послушай,» — сказал тот араб. — «Если у них так выглядят женщины, то как же у них выглядят мужчины?»
Не думаю, что до шотландцев дошли все нюансы моего рассказа. Но главное они поняли. «Этот англичанин решил нас оскорбить».
Первым стал действовать коренастый малый, которого, как мне потом сказали, звали Джоки. Он взревел, бросил карты на палубу и бросился на меня. В айкидо важно, чтобы партнер двигался на тебя, давал тебе свою силу. Джоки оказался хорошим партнером. Он летел ко мне, как бык на арене Мадрида. А я был спокоен. Зачем волноваться камню на дне пруда? Кроме того, звуки в моей голове делали мои движения быстрыми, очень быстрыми.
Я шагнул в сторону. Джоки врезался мне в плечо, а я прижал его голову к себе. Крутанулся вместе с ним, а потом… Потом я сделал шаг вперед и слегка толкнул шотландца вперед. Туда, где у мачты все также стояла Тереза. До Терезы Джоки не долетел. Слишком был тяжел. Эта тяжесть с шумом приложила его спиной и головой об палубу в паре метров от меня. Грохот был сильным, и я подумал, что, случись все это на «Пасифике», капитан Хемпсон обязательно оштрафовал бы меня на пятьдесят долларов за порчу палубы. Джоки приподнялся на руках, выплюнул сгусток крови и снова без сил рухнул обратно.