Медленный яд (СИ)

Влади хватает меня за волосы, давит на голову и кончает.
Так бурно и громко, резко отодвигаясь от меня, будто ей внезапно стало больно. Но я еще не закончил.
Дав ей выдохнуть несколько мгновений, снова возвращаюсь на то же место, опять втягивая разбухший бугорок губами.
— Илья?..
Но то, что я делаю с ней языком, заставляет ее замолчать, а еще через несколько мгновений оргазм повторно накрывает Влади. Она дергается в моих руках. дышит тяжело, как после спринта и не может держать ноги. Я опускаю их, подтягиваясь вверх на руках, нависая над ней на согнутых локтях.
За окном светает, и в утренних сумерках, окутавших комнату, я могу разглядеть бессмысленное выражение ее лица. Губы, припухшие от ее собственных укусов, сейчас широко открыты, и это кажется таким заманчивым, что я не могу устоять. Занимаю позу поудобнее, нависая членом над лицом девушки, и она понимает без слов.
По-кошачьи облизывает свою ладонь, делая ее влажной, и обвивает вокруг него, приподнимаю голову.
Проводит рукой, выдавливая из меня стон, а потом, поняв, что теперь уже я в ее руках, отрывает голову от подушки и смыкает свои губы вокруг члена.
Я закрываю глаза, упираясь в стену над ней, двигая бедрами вперед, навстречу Сашке.
Каждое ее движение обжигает. Я хочу оказаться так глубоко внутри, насколько возможно, но пока сдерживаюсь, позволяя девушке самой задавать темп. Когда она скользит по головке языком, едва касаясь чувствительной кожи зубами, я понимаю, что разрядки осталось не так далеко.
— Подожди, — я помогаю ей подняться, разворачивая к себе спиной. Сашка послушно встает на колени, упираясь на спинку кровати, прогибаясь.
Я замираю на мгновение, разглядывая ее сзади: в такой позе она кажется похожей на скрипку, с тонкой талией, округлыми бедрами, безумно сексуальной.
От этого зрелища, открывшегося перед мной, в голове исчезают последние мысли, остается только дикое желание владеть ею.
Я хватаю ее за ягодицы, чуть раздвигая их в стороны с влажным, хлюпающим звуком, заставляя Сашку еще сильнее прогнуться в пояснице. Она такая мокрая, что влага течет по ее бедрам. Я вхожу одним резким движением, насаживая ее, притягивая к себе. Нахожу руками тяжелые полушария грудей, чувствительно сжимая их в ладонях.
Грудь у Саши большая, соски торчат упругими горошинами, царапая ладони. Мы двигаемся с ней, нарушая тишину комнаты влажными шлепками, тихими вздохами и стонами. Сколько я не пытаюсь растянуть время, уменьшая темп, Саша каждым своим действием пытается ускориться, пока я не шлепаю ее по заднице ладонью.
— Глубже, хочу глубже, — шепчет Влади и я забываю о своих планах, начиная двигаться жестче, вдалбливаясь в ее тело. Она играет мышцами, сжимая меня внутри себя, и с каждым разом это движение приближает развязку.
И когда я думаю, что больше просто не выдержу, Влади в очередной раз захватывает меня, сдавливая за головку. Я не успеваю остановиться, кончая прямо в нее, ощущая, как болезненно-приятные спазмы волнами прокатываются по всему телу, теряясь в затылке.
Утыкаюсь в темные волосы, от которых пахнет моим шампунем.
— Оставайся у меня жить, — шепчу ей в макушку, глубоко вдыхая ее запах, успевший смешаться с моим.
— Я заставлю всю ванную своими шампунями, — смеется она тихо, опираясь на меня и медленно спускаясь ниже.
— Ты знаешь мою цену: я буду трахать тебя за это так же, как сейчас.
— Тогда готовься, — бормочет она, оборачиваясь и целует меня в губы.
  
Глава 41. Александра
 
Воскресенье пролетает слишком быстро.
Весь день мы проводим в кровати, лишь изредка выбираясь на кухню. В отличии от меня, продуктов в холодильнике у Ильи достаточно, и мне приходится вспомнить, что я умею готовить. Полгода для себя ничего не делала, а для него — хочется. Я режу салат и поглядываю на него искоса. Лицо сосредоточенное, задумчивое — но когда он встречается со мной взглядом, то все меняется.
Поддубный подмигивает, подходит ближе и целует меня в макушку. Когда он тесно обнимает, прижимаясь сзади, мне становится спокойнее. Волнение по поводу завтрашнего собрания на время отступает — но только на время.  
 
За ужином я пытаюсь вывести Илью на разговор:
— Как ты съездил? Какие у нас вообще планы на завтра?
Но он пожимает плечами, отвечая что-то невразумительное.
— Илья!
— Все нормально, не думай об этом. Голосуй, как просил Федоров, а там решим.
Такой ответ меня не устраивает, но выбора нет.
В половине шестого вечера он начинает собираться.
— Ты куда? — вскидываясь испуганно.
— Все нормально, Саш, я приеду через час, максимум через два.
Отпускать его — страшно, в животе все скручивается, а в голове столько страшных мыслей, что не счесть.
— Да не волнуйся ты так, — Илья целует меня в губы, стирая с лица непрошенные слезы, — все в порядке.
Когда за ним хлопает дверь, я иду умываться, глядя на свое бледное отражение в зеркале. Может, я действительно себя накручиваю? В конце концов, за окном не девяностые, а Федоров — не маньяк и не убийца. Приспособленец, который умеет подстраиваться под чужие неприятности, поворачивая их в свою выгоду.
Чтобы отвлечься, я осваиваюсь в квартире Ильи: вчера после встречи с родителями и Ульяной сил хватило только на то, чтобы сходить в душ и уснуть, переодевшись в футболку Поддубного.
Открываю флакон с духами Ильи и пшикаю сначала себе на запястье, а потом на шею. Хорошо знакомый запах окутывает меня с ног до головы, ударяя в голову, как алкоголь.
Прохожу по комнатам, заглядываю в шкаф, где лежат аккуратно сложенные вещи. Везде порядок, везде, кроме моей головы.
Что он сегодня говорил? Остаться у него жить? Это предложение кажется нереальным. Как воспримут люди, что со смерти Кирилла едва минуло полгода, а я уже живу с другим? Что на это скажет мама?
Да, мне почти тридцать, и мнение родителей давно перестало играть ведущую роль в моей жизни, но я не хочу лишних пересудов о Кирилле, не хочу пятнать память о нем. Достаточно уже того, что успел натворить Митя.
Теперь уже минуты идут медленно. Я снова занимаю место в коридоре, дожидаясь восьми. Декорации стали другими, а изводящее ожидание все так же сводит с ума.
Он придет скоро, это точно. Осталось подождать лишь немного.
Звонить Поддубному я боюсь, чтобы не мешать… не мешать что? Не знаю.
К тому моменту, когда Илья возвращается, на моих пальцах красуются глубокие следы от зубов. Ему хватает одного взгляда, чтобы понять, что творилось со мной за время его отсутствия:
— Саша, все хорошо, ты чего? Федоров старый козел, но не больше.
— Я просто очень волновалась за тебя, — голос подводит, и я шепчу, целуя его в холодные с улицы щеки, в колкую щетину.
— Ты надушилась моим одеколоном? — я киваю ему куда-то в шею, не обращая внимание на его привычно ледяные руки, которые поднимают и прижимают к себе,  — Сашка…
Но донести меня в кровать он не успевает. Мой телефон, лежащий на тумбочке, разрывается стандартной мелодией, неожиданно громко. На экране имя Федорова, и я делаю большие глаза, показывая его Поддубному.
Он недовольно прищуривается:
— Пока не говори ничего лишнего. Поставь на громкую связь.
И я, с бьющимся громко сердцем, прибавляю звук на максимум:
— Да, Николай Алексеевич.
— Привет, Саша. Ты не дома?
— Нет, — выходит чуть испуганно, стоит только подумать, что он знает, у кого я сейчас нахожусь. Единственное, о чем нам удалось сегодня договориться с Ильей — не показывать пока своих привязанностей, чтобы не добавлять козырей Федорову.
 
— А я стою перед твоей дверью, звоню, звоню.
Илья смотрит недовольно, складывая руки на груди, и кривится после сказанных мужчиной слов. Бровь у него снова дергается, выдавая отношение к моему собеседнику.
— Я не всегда бываю дома и стараюсь планировать свои встречи заранее, — добавляя в голос холода, отвечаю ему. Стоять становится тяжело, и я опускаюсь на стул, поджимая ноги.