Не лечится (СИ)

— Нет. Дело не в этом. Просто… Вы же хотели попробовать секс с мужчиной. Вы его попробовали, — говоря это, Полянский поднялся с кровати, проигнорировав попытку Соколова его остановить, и накинул халат, зябко поводя плечами. — Теперь не смею вас задерживать. И впредь попрошу меня больше не беспокоить.
Соколов нахмурился и сел на диване, спустив волосатые ноги на пол.
— Саш…
— И ради всего святого, прикройтесь! Точнее, одевайтесь. И уходите.
— Нет. Какая муха тебя укусила?
— Соколов, всё, что произошло — это ужаснейшая ошибка. Я жалею, что поддался на ваши уговоры и сладкие речи. Этой ночи не должно было быть. Поэтому лучше вообще всё забыть. И мне, и вам, — терапевт сложил руки на груди и уставился в окно.
— Выходит, ты воспользовался мной? Поматросил и бросил? Трахнул, а теперь выгоняешь? Я же не вещь! — несмотря на привычный дурашливый тон, в глазах Матвея промелькнул гнев.
— Не время устраивать каламбур, Соколов. Уходите. Пожалуйста.
— Да блямба! Дай хоть в душ сходить.
— Ночью намылись уже.
— Тогда давай кофе выпьем. Поговорим. Неспеша и…
— Кофе нет. Уходите.
— В туалет хотя бы можно? Или заставишь отливать у забора? — Матвей скрипнул зубами и начал натягивать джинсы.
Полянский всё так же смотрел в окно, но ничего перед собой не видел. Если бы он только мог отмотать время назад… Но нет. Он и правда повëлся на слова Соколова. Растëкся перед ним лужицей. А что дальше? День, два, неделя… А после Соколов всё равно уйдет. Эти тысячи игл, что пронзают его душу насквозь, неизбежны. Вопрос лишь в том, когда это случится. Уж лучше сейчас, пока всё не зашло слишком далеко. Хотя куда уж дальше!
Да, всё правильно. Пусть на память о Матвее останутся Блямба с колючками, Бантик с растущим не по дням, а по часам приданным и целый ворох воспоминаний.
— Саш… — Матвей неслышно подошёл сзади и положил свои ладони на плечи терапевта.
В очередной раз Полянский не смог себе отказать и досчитал до трёх, ловя последние моменты прикосновения. А потом вывернулся и пошёл в прихожую. Хмурый Матвей шагал следом.
— Я позвоню.
— Не стóит. Тем более в моих планах сменить номер.
Матвей молчал, взявшись за ручку двери, но не открывая её. Серые глаза будто что-то старались рассмотреть.
— Ты же не хочешь, чтобы я уходил.
— Хочу. Правда, — Александр Юрьевич упрямо вскинул подбородок и сделал самые честные глаза. Соколов медлил. — Да уходите же уже! — сорвавшимся голосом крикнул терапевт и неожиданно даже для себя как-то ухитрился вытолкнуть Матвея в подъезд.
Он ожидал стука, настойчивых звонков в дверь или чего-то подобного, но всё было тихо. Подойдя на ослабевших ногах к окну, он увидел, как Матвей вышел из подъезда и ушёл. Видимо, он тоже был в раздрае, потому что совсем забыл о своей Ласточке, припаркованной в центре двора.
Он знал, что поступил правильно. Знал, что истерика, которая только начинается, скоро его отпустит и всё станет, как прежде. Возможно, его броня и невозмутимость станут чуть крепче. Но сейчас было настолько больно, что он лёг обратно в постель и заскулил.
Он переполз на место Матвея, которое ещё не успело остыть, и начал принюхиваться, по крупицам собирая оставшийся запах. Если бы он мог, он наполнил бы им баночку, чтобы иногда открывать, как нюхательную соль. Но тепло Соколова, как и его запах, скоро начали исчезать. И Полянский почувствовал себя совсем одиноким.