Раубриттер (IV.II - Animo) (СИ)

Ублюдки, подумал Гримберт, водя из стороны в сторону деактивированным лайтером. Едва ли они постигали науку тактики под руководством лучших наставников Туринской марки. Едва ли могли отличить методический огонь от огня внакладку или рассчитать рубеж безопасного удаления. Скорее всего, у них были самые примитивные представления даже о простейших тактических построениях и маневрах. Однако у них, этих стайных хищников, было то, чего не было у него самого.
У них был опыт. Чертовски много опыта в подобных делах.
Гримберт коснулся пальцем кнопки активации, уперев воображаемый луч в грудь ухмыляющегося еретика и пытаясь не обращать внимания на доносящийся отовсюду треск. Уж его-то он успеет поджарить. Превратить в горсть золы на зимнем ветру. Смешать со снегом Сальбертранского леса. Ему даже на миг показалось, будто он ощущает сладкий запах паленого мяса.
Вот только потом…
Не требовалось великого умения управляться с цифрами, чтобы вспомнить - у лайтера лишь один заряд. Выпустив его, он уничтожит того, кто стоит ближе прочих, но и сам останется безоружным, как пчела, потерявшая жало. Безоружным среди кровожадных еретиков, лишившихся своего собрата, а может, и предводителя.
- Назад! – крикнул Гримберт, тыча вокруг себя лайтером, - Всех спалю к чертям!
- Включай, - звероподобный главарь кивнул, - Давай. Я такие игрушки знаю, видел у сеньоров. Они только раз полыхнуть и могут, потом всё.
Он точно читал его мысли, этот проклятый звероподобный ублюдок. Кто он у них? Местный жрец? Фламин?[6] Гроссмейстер? Плевать. Сейчас от него останется только горсть пепла в снегу.
- Включай.
Зверолюд шагнул к нему. Без всяких уловок и ухваток, так, точно в грудь ему упиралось не взведенное оружие, а столовая ложка или гусиное перо. 
- Включай, мелкий выблядок. А уж мои ребята постараются, чтоб тебе после скучать не пришлось…
Придумают, подумал Гримберт, пытаясь проглотить плотный, как смола, комок слюны. Наверняка придумают. Для этого даже не потребуются какие-нибудь изуверские еретические пыточные инструменты. Сальбертранский лес, может, и выглядит не очень богато, но на самом деле он рад предоставить все необходимое для причинения боли ближнему своему, надо лишь обладать достаточно развитой фантазией. Едва ли еретики, измыслившие для себя несуществующих богов и ритуалы для их ублажения, отличались недостатком фантазии.
«Щипцы для орехов», вспомнил вдруг Гримберт. Вот как называл это отцовский егермейстер, посмеиваясь за пиршественным столом. Даже не пытка, на самом деле, а развлечение, известное у туринских лесорубов. В лесорубы народ подавался всякий, но обыкновенно суровый, нелюдимый и не полнящийся христианским состраданием – работа эта всегда считалась опасной и изматывающей, да и не очень почетной. «Щипцы для орехов» лесорубы обычно устраивали своим собратьям – проигравшимся игрокам, обманщикам и пойманным воришкам. Простейшая забава, не требующая ни развитой фантазии, ни хитрого инструмента, но неизменно эффективная, может, потому и полюбившаяся им.
Огромное бревно расщеплялось топорами вдоль на изрядную глубину, после чего в него вбивали клинья, но не обычные, принятые среди лесорубов, а специальной формы, к томе же смазанные овечьим жиром. В образовавшуюся щель клали провинившегося, а чтобы не сбежал – для верности прибивали руки к дереву деревянными гвоздями. Дальше участие человека уже не требовалось. Под действием заключенных в расщепленном дереве сил смазанные жиром клинья мал-помалу выдавливало, отчего несчастного, оказавшегося внутри, медленно сжимало в огромных деревянных тисках, круша кости и заставляя внутренности выдавливаться из утробы. Отцовский егермейстер рассказывал, что лесорубы, в совершенстве знающие свое ремесло, достигли в этом деле огромных успехов, применяя клинья разного устройства и разные породы деревьев. Некоторые несчастные, обнаруженные его егерями в лесу, оставались живы даже на пятый день пытки.
А ведь одними только «Ореховыми щипцами» их арсенал не исчерпывался. Были еще «Земляные орешки», «Скоростель» и «Разоренное гнездо», был «Высокий клён», «Два папоротника» и «Три топора»… 
 
Гримберт не сомневался, что еретикам известны все эти приемы. Как и множество других, куда более изобретательных и страшных. 
Он ощутил, как внутренности прорастают колючей изморозью.
Не обязательно стрелять в надвигающегося еретика в мохнатой шкуре. Можно ведь сделать и проще. Одним движением кисти повернуть лайтер вокруг оси, уперев себе же под подбородок. И активировать, прежде чем кто-то из еретиков успеет сделать шаг. Наверно, он даже не успеет почувствовать жара… А боль – успеет? Или Господь в своей бесконечной милости, незримо прикоснувшись к его нервной системе, оградит юного мученика от боли и страха в те миллисекунды, что плоть его будет превращаться в невесомый пепел?..
Паскудная смерть, конечно - без могилы, без отпевания - но смерть, которая подобает рыцарю. И Магнебоду не придется выдерживать укоряющий взгляд отца, когда весть дойдет до Турина. Напротив, он торжественно скажет: «Он был не лучшим моим учеником, мессир, но он погиб как подобает рыцарю, как герой. Я буду горд называть его имя, как горд будет весь Турин помнить его защитником христианской веры».
И тогда…
Но он не успел даже шевельнуть пальцем. Потому что еретик в звериной шкуре вдруг шевельнулся, но совсем не так, как ожидал Гримберт. Не шагнул вперед, пытаясь резко сократить дистанцию, не метнулся в сторону. Резко и коротко ударил ногой по снежному покрову, обрушив в лицо Гримберту целый каскад из снега, льда и мелких ветвей.
Это было похоже на обжигающую оплеуху, от которой он враз ослеп и оглох. Бессмысленно попытался махнуть лайтером, будто тот был всего лишь никчемной дубинкой, и, конечно, ни во что не попал. Удар ушел в воздух, но в следующий же миг воздух вдруг смерзся в ледяную глыбу, которая со страшной силой ударила его под дых. 
В него точно врезался рыцарский доспех на полном ходу. Десятки квинталов[7] холодной бронированной стали.
Он упал беззвучно, не успев даже вскрикнуть. Это было похоже на горную лавину, рухнувшую с утесов Альб и мгновенно размоловшую его, закрутившую в вихре из черного и белого. Он попытался сопротивляться ей, но правая рука мгновенно хрустнула и вывернулась под странным углом, отчего пальцы, сжимавшие лайтер, разжались сами собой.
Не падать. Если упадет, они сомнут его числом и тогда…
Он попытался выпрямиться и мгновенно получил удар в ухо, от которого голова зазвенела медным котлом, а перед глазами вспыхнули перетекающие друг в друга желто-зеленые звезды. 
Не падать! Извернуться, отступить, перенести вес на левую ногу, оттолкнуться, поднырнуть… Может, он не был в числе первых учеников по панкратеону[8], ему часто не хватало природной ловкости, но наставник по фехтену[9] всегда отмечал его превосходную реакцию и несомненный талант, особенно по части безоружного боя. Может, и льстил, просто хотел сделать приятное отцу…
Он не успел даже повернуться, чтоб встретить натиск боком. Не успел понять, с какой стороны пришел удар. А в следующую же секунду уже было поздно, потому что ударов оказалось столь много, что тело отказывалось даже регистрировать их, воспринимая одним яростным шквалом.
Он катался по снегу, воя от бессилия и боли, но едва ли это можно было назвать сопротивлением. Просто жалкой попыткой тела спастись от боли. Его опрокинули вниз лицом и били ногами, так, что трещали ребра, а когда он все-таки нашел силы перевернуться и приподняться на локтях, страшный удар в лицо заставил мир оглушительно ухнуть и съежиться до размеров рисового зернышка. И мыслей вдруг не стало вовсе, потому что некому и незачем стало думать, осталась лишь боль, грызущая его тела собачьими пастями. Боль – и вкус растаявшего снега в окровавленном рту, который он безотчетно глотал.
 
Поняв, что он перестал сопротивляться, еретики обступили его, громко переругиваясь и сквернословя на неизвестных ему языках. Сразу несколько десятков жадных рук впилось в него со всех сторон, и каждая была похожа на наделенного чудовищной силой паука.