Хозяйка Айфорд-мэнор (СИ)

— Что ты делаешь? — спросил он мужчину.
Но тот, казалось, не услышал его: отдался своим ощущениям, рыскал от дерева к дереву и, наконец, нырнул в придорожные заросли.
— Не смей уходить! — выкрикнул Сэмюэль, выхватывая мушкет и бросаясь за ним. — Я буду стрелять.
Но стрелять не пришлось, ведь Коллум стоял здесь же, неподалеку, и по-прежнему обонял воздух.
Как зверь…
Его спутник сглотнул и продолжил наблюдать за ним с настороженностью.
А Коллум все больше отчаивался: аромат роз и ванили был совсем слаб, он едва сумел уловить его здесь, под кронами высоких деревьев, у дороги же, в лучах яркого солнца, он и вовсе рассеялся. Не осталось и легкого шлейфа…
Но и лес был полон своих ароматов, таких ярких, остро-пряных, что нос человека не умел воспринять их все: воздух казался симфонией из смеси сырой прелой листвы, смолистых сосновых иголок, темных, богатых солями вод многочисленных ручьев, бежавшим по каменистым руслам, и сотен животных, что прошли его тропами.
Коллум схватился за голову, пытаясь отсечь все посторонние «звуки» и уловить тот единственный, что вел бы его, словно нить Ариадны, к похищенной женщине, но понимал: в облике зверя он был бы много полезнее.
Но как быть с дознавателем, выдать себя перед ним и тем самым буквально покончить с собой? Или… других вариантов не было. Либо он, либо Аделия Айфорд… И Коллум знал, что она важнее всего.
А зверь давно рвался наружу…
Мужчина повернулся к своему спутнику и сказал:
— Не стреляйте, что бы вы сейчас ни увидели. Я поведу вас к сестре, просто доверьтесь мне…
Но Лэмб испугался — Коллум чувствовал это по запаху его пота, проступившего на спине. И увидел в расширившихся зрачках… А страх заставляет нажимать на курок раньше времени.
— Вы можете надеть на меня свой ошейник, если хотите, — произнес он, — но только после того, как… — он замолк, позволяя дознавателю додуматься самому.
И стук сердца Лэмба только усилился. Перекрыл даже пение птиц…
— Что ты хочешь сказать? — спросил он дрогнувшим голосом. — Что…
— Увидите сами. — И Коллум направился к густой поросли ельника. Не хотел, чтобы Лэмб видел само его обращение… — Я вернусь через минуту.
С собой у него не было ни ножа, ни чего-то другого, способного причинить боль, но этого и не требовалось: желание отыскать женщину, что он любил, переполняла Коллума до краев, и зверь, движимый этим желанием, сам рвался наружу. Секунда — и, полыхнув острым жаром, от которого плавились кости и плоть, человек перекинулся в белого волка. Ощущение было острым, болезненным, но, стоя на четырех лапах, он вдруг вспыхнул восторгом, ощущением чуда и настоящего волшебства. Казалось, весь лес заговорил с ним на одном языке, принял белого волка в свое незримое лоно… Запахи стали острее, зрение чётче — он вышел из зарослей, низко опустив морду к земле и позволяя тем самым своему спутнику, сделать то, для чего он и прибыл в их Тольвудский лес: поймать оборотня, надев на него ошейник из серебра.
Лэмб, попятившийся при виде огромного волка, запнулся о ветку осины и полетел задом на землю. Отлетевший в траву мушкет чудом не выстрелил…
— Оборотень, — выдохнул молодой человек. — Оборотень…
И Коллум, не поднимая морды, чтобы не испугать его еще больше (если это в принципе было возможно), подтолкнул носом оружие ближе к нему и глянул на сумку. Лэмб его неожиданно понял: трясущимися руками вынул ошейник и, зажмурив глаза, застегнул его на мохнатой шее своего недавнего спутника.
Коллум дернулся: тяжесть серебряного ошейника ощущалась тяжелой гирей, тянувшей к земле. Зверь в нем задергался, не желая мириться с неволей, но мужчина не дал ему права решать… Развернулся всем телом, более быстрым и плавным, чем человеческое, и начал вынюхивать мох под ногами. Запах Аделии он ощутил почти сразу… Тонкая нить розовых эссенций, смешанная с запахом выделанной кожи. Кордовской… Чисто мужской аромат.
И он рванул с места, повинуясь инстинкту: выследить, отыскать, вернуть своё. Но почти задохнулся, когда цепь, натянутая до предела, рванула его в обратную сторону, да так, что он полетел на траву, перекувыркнувшись через себя… Зверь в нем зарычал и оскалил острые зубы, отыскав взглядом того, в чьих руках находился другой конец железного поводка.
 
— Тише, тише, — произнес Сэмюэль Лэмб, — я просто не поспеваю за тобой следом.
С трудом, но зверь успокоился, снова припал носом к земле, и они побежали по следу. Теперь много медленнее, но неуклонно направляясь вперед… Время шло, и вдруг волк различил очертания старой хижины, может быть, именно той, о которой говорила Аделия брату: в ней ее и держали в ту самую ночь, когда Бевин перегрызла веревку и вывела ее к дому.
Коллум прислушался, замерев в сотне шагов от строения…
— Так лучше, милая моя девочка? — расслышал он отчетливый голос. И подумал одно: они здесь — он нашел ее.
Последние ярды они крались с дознавателем чуть дыша. Тот, по сравнению с лапами волка, ступавшими совершенно бесшумно, казался неуклюжим медведем, большим, нерасторопным, Коллуму так и хотелось ухватить его хорошенько зубами. Заставить быть тише… Но это вряд ли бы помогло сохранить тишину, скорее наоборот. И оборотень терпел, скаля зубы…
Наконец, они подкрались к пустой глазнице окна и оба одновременно глянули внутрь. Оба моргнули, не веря глазам, дернули головами, как если бы их душил плотно прилаженный воротник, а после переглянулись… Оба противника казались одинаково удивленными.
Человек, находившийся в доме с Аделией, был им прекрасно знаком, и они, различив, что девушке не угрожает непосредственная опасность, принялись внимательно слушать.
— Зачем я здесь? — спросила Аделия гневным тоном. — Что вы надеетесь получить?
— Не «что», а «кого», — поправил ее ничуть не устрашенный мужчина. — Я страстно мечтаю вернуть тебя, моя роза.
Девушка отозвалась:
— Меня или, может, сестру, которую вы столь же бесстыдно, как и меня, совратили? — И следом: — Вы знали, что Маргарет понесла и потеряла ребенка? Хотела покончить с собой, но выбрала не то средство. И все из-за вас… Как вы смеете после такого уверять меня в своих чувствах?! Это низко и аморально. Мне противна сама мысль о том, что я позволила вам себя обмануть…
— Роза моя… — выдохнул как будто шокированный ее напором мужчина. — Ваша сестра никто по сравнению с вами. Вы всегда были моей первой и самой горячей любовью!
— Не смейте даже заикаться об этом, — приказала Аделия твердым тоном. — Вы совратили меня и сестру… Зачем вы сделали это? Ну, говорите, я хочу слышать ваши слова.
Адэр Брукс, а это был он, замер посреди комнаты, глядя на девушку нежным, полным печали и горечи взглядом. Казалось, был поражен ее недогадливостью… Сожалел, что остался не понят, обижен в своих лучших чувствах.
— Затем, что она была так похожа на тебя, моя роза, — выдохнул он. — А я просто безумно сгорал от любви. Жаждал увидеть тебя, прикоснуться губами, руками… Прильнуть телом к твоему хрупкому стану.
— Достаточно. Не хочу даже слышать! Я любила вас… или думала, что любила, но вы уступили меня без борьбы, а теперь говорите такое… — И она поглядела на большую, с ощеренной пастью волчью голову, водруженную на едва державшийся стол. Шерсть на ней была словно припорошенной пудрой и казалась бы белой, не рассмотри кто ее хорошенько. — Расскажите об этом, — попросила она. — Что за мерзкий, абсурднейший балаган вы устроили с этой маской? — И тише: — Так это вы… убивали и насиловали несчастных девиц?
Ее слова Адэру Бруксу совсем не понравились: он изменился в лице. Улыбка его потяжелела, взгляд сделался острым, холодным.
— Глупые курицы, не стоит и поминать, — как бы отмахнулся словами. — Лишь жалкие тени той женщины, что разбила мне сердце… — И он поглядел на Аделию вроде как с осуждением.
Девушка замерла от подобной циничности, только глядела большими глазами. Должно быть, пыталась понять, насколько он искренен… Наконец, голос, залипший от возмущения в легких, завибрировал в грудной клетке, и она просипела: