Хозяйка Айфорд-мэнор (СИ)

— Да отстаньте вы уже от меня, — прошипела она, — не стройте из себя заботливого отца. Разве не видите, я с трудом выношу вас! Вы мне глубоко неприятны. Просто уйдите…
Коллум замер, должно быть уязвленный словами, но придержал ее, когда Аделию в тот же момент скрутило от боли. Она сложилась едва ли ни пополам…
— Хозяин, доктора! — закричал он что было силы. — Доктора и немедленно!
Сам подхватил девушку на руки и понес в ее комнату, она пыталась сопротивляться, перемежала стоны с мольбами ее отпустить, но когда он опустил ее на постель, вдруг схватила мужчину за руку и попросила:
— Пожалуйста, я не хочу его потерять! Не теперь.
А сама думала: «Это мне наказание. Воздаяние за желание собственноручно избавиться от младенца».
— Не потеряете, — пообещал Аделии Коллум и пошел вон из комнаты в поисках доктора.
Она слышала его крики и все еще видела перед глазами лицо: какое-то серое, опрокинутое. Даже испуганное…
Но красивое.
Как жаль, что у него столь ужасный отец, а у нее… муж… Ее снова скрутило от боли, и Аделия, обхватив свое тело руками, осознала, что думает не о том… Грешные мысли, неправильные, они до беды доведут.
В комнату вошел доктор, за ним — Шерман, Бенсон и владелец гостиницы. Все они глядели с порога с толикой ужаса, а доктор, подхватив ее руку в поисках пульса, спросил:
— Господин, что вас мучает?
— Мой живот, — простенала она. — Помогите, пожалуйста!
И Шерман, оказавшийся рядом, просветил доктора:
— Эта женщина носит ребенка. Вчера весь день она проскакала в седле, быть может, это дурно сказалось на ее положении.
Доктор и не пытался скрыть удивления.
— Женщина?! — воскликнул он, окинув мужской костюм девушки взглядом. — Кровь Христова, такого я еще не встречал! — Но в следующий миг, мельком глянув на Коллума, решил, что обо всем догадался: расплылся в улыбке и велел звать повитуху. — Я в женских хворях мало что смыслю, — признался он, ничуть не смущаясь. — Скорее всего от несвойственных женскому полу усилий жидкости в ее организме пришли в некое противление, дисбалансу, который выталкивает ребенка, подобно шторму, поступающему точно так же с морскими водорослями и ракушками.
— Водорослями и ракушками?! — поразился в свою очередь Коллум. — Но дитя еще не готово родиться. У женщины даже нет живота…
И эскулап повторил:
— Велите прийти повитухе.
В ожидании повитухи Коллум сидел подле Аделии и глядел себе под ноги.
— Мне стало чуть лучше, — призналась она, — скоро сможем отправиться в путь.
Коллум сердито на нее посмотрел, так, словно желал бы дать оплеуху.
— Вы никуда не поедете, — строго произнес он. — Больше ни одна женщина не умрет у меня на руках.
Сказав это, он встал и поспешно вышел из комнаты.
Аделия в полном недоумении поглядела на Бенсона: тот сидел у окна, с утра не сказав ей ни слова.
Но теперь снизошел до ответа:
— Его жена умерла родами, вот он и бесится. Говорят, истекла кровью прямо у него на руках… Доктор ничего не смог сделать.
— Боже мой, — выдохнула она. — Я не знала об этом. — Ожесточение, с которым он с ней говорил, стало много понятнее. — Как ужасно!
Пришедшая в скорости повитуха погнала всех вон из комнаты и, потчуя Аделию травяными настойками, все сокрушалась о том, как ей в голову только пришло в ее положении весь день провести в седле, словно какой-то глупой девчонке.
Должно быть, такой она и была: глупой девчонкой, ничего в этой жизни не понимающей. Каждый раз, поступая, как ей казалось, во благо, она делала все только хуже. И снежный ком неразрешенных проблем становился все больше день ото дня…
— Я не потеряю дитя? — спросила она повитуху.
И та с недовольством головой покачала.
— Если только не продолжите вести себя безрассудно, — ответствовала она. — Вам нужен полный покой, госпожа. Никаких конных поездок, танцев и любовных утех, — на последнем она улыбнулась. — Господин, хоть и хорош собой, этого у него не отнять, однако способен ребеночку повредить. Сами знаете, как это бывает…
Аделия, если и знала когда-то, давно позабыла: ее опыт в соитиях был слишком краток, болезнен и судьбоносен.
 
Она покраснела от мысли, что повитуха связала их с Коллумом вместе, но говорить супротив не решилась: ни к чему той знать слишком много.
— Вот, пейте эту настойку три раза в день, госпожа, и отдыхайте. Я зайду позже, если желаете, проверю, все ли у вас в порядке…
Аделия с радостью согласилась; и, когда в комнату вошел Коллум, поспешила сказать:
— Повитуха сказала, мне нужен отдых.
— Я так и думал.
— Что спазмы бывают от чрезмерного переутомления.
— Я вас об этом предупреждал.
— Я не смогу ехать с вами в Манчестер, мне придется остаться.
— Я уже переговорил об этом с владельцем.
Теперь, когда он казался таким отстраненным и даже холодным, девушка вдруг поняла, насколько иначе он вел себя с ней от начала. Был мягким и терпеливым, тогда как она…
— Простите меня, — попросила она, — я не знала про вашу супругу…
Он коротко одарил ее взглядом и снова отвернул голову.
— Это здесь не при чем.
Аделия знала, что очень даже при чем, он просто не желал говорить с ней об этом. И она его понимала…
Поспешила перевести разговор на другое:
— Мы хотели расспросить в Манчестере о событиях прошлой осени, выяснить, что послужило поводом к ссоре…
И Коллум сказал:
— Полагаю, придется отложить это на время. Мы не может оставить вас здесь совершенно одну слишком надолго… Мы вернемся, едва сбудем шерсть. Пары дней, полагаю, будет достаточно.
Аделия ощутила себя нашкодившим малышом, отчитываемым родителем. Мало того, что сама едва не потеряла ребенка, так еще планы все рушит, на которые возлагались большие надежды.
— Простите, — опять прошептала она. — Я виновата…
— Оставьте. — Коллум впервые открыто на нее поглядел. Неловко накрыл ее руку ладонью и быстро сжал. — Просто берегите себя. — После этого вежливо поклонился и выше из комнаты, так ни разу и не оглянувшись.
  
22 глава
 
С тяжелым сердцем покидал Коллум Уоппинг, и виной всему девушка с белыми волосами, возомнившая себя настоящей авантюристкой. Он и думать не думал, что она соберется в Манчестер, мало того, переодевшись мальчишкой, и корил себя, что не запретил ей такого безумства.
Впрочем, стала бы она его слушать? Кто он такой, чтобы указывать ей. Человек, которого, если верить ее же словам, она с трудом выносила и винила во многих бедах.
Кстати, о них…
— Эй, Бенсон, — окликнул он управляющего, ехавшего чуть в стороне, — не знаешь ли ты, что за кошка пробежала между твоими хозяевами, господином и госпожой Айфорд? Хозяйка хоть слово говорила об этом?
Бенсон, как было то свойственно ему в беседах с Шерманом, изобразил унылое снисхождение.
— Она никогда не заговаривает об этом, — ответствовал он с неохотой. — Полагаю, что тема ей неприятна. — И вскинул голову: — А вам к чему это знать? Мне вообще не положено откровенничать с вами.
Коллум растянул губы в беззлобной усмешке.
— То есть когда ты шептался со мной в холле мэнора, сообщая, что вам не с кем отправить шерсть на продажу в Манчестер, что хозяйка озабочена ценами за наём трех повозок и соответствующую охрану, ты всего лишь говорил со мной о погоде и вовсе не откровенничал?
Бенсон вздернул вверх подбородок.
— Я подумал тогда, что, коли вы принимаете такое живое участие в делах госпожи, то, верно, могли бы и с перевозкой помочь, — произнес он, почти не краснея. — Отговорить ее от поездки, к примеру…
— Об этом, заметь, ты ни слова мне не сказал.
— Не успел, признаю. Но вы постоянно ей помогаете, и, мне думается, что неспроста…
Коллум нахмурил брови и смерил собеседника хмурым взглядом.
— Ты много себе позволяешь, — произнес он с угрозой. — Мои резоны тебя не касаются.
— Как и вас обстоятельства брака моей госпожи, — парировал Бенсон.