Всё разрушающий прибой (ЛП)

— Нет, это не так. Ты бледная и трясешься.
— Я устала. — Она облизнула губы. Её веки опустились, как жалюзи на окне. — Помоги мне подняться наверх.
— Я действительно думаю, что мне стоит позвонить в скорую. — Я взглянула на крутую лестницу.
— Нет. — Нетерпение зазвучало в её голосе. — Пожалуйста. Я буду в порядке. — Её взгляд опустился вниз.
— Не беспокойся о беспорядке. Я уберу.
Она засомневалась на секунду, прежде чем кивнуть.
— Тогда помоги мне дойти до моей комнаты.
— Хорошо. — Я смягчилась вопреки здравому смыслу и медленно пошла рядом с ней к основанию лестницы. Мы обе посмотрели на ступеньки, уходящие ввысь. — Я позвоню в 911, если тебе станет хуже. Или сама потащу тебя в больницу, — сказала я, когда она поставила дрожащую стопу на первую ступеньку.
— Всё в порядке, дорогая. — Она сжала мое предплечье.
Я обняла рукой её за плечи и прижала к себе. Она была более хрупкой, её лопатка была твердой и угловатой под моей рукой. Мы поднимались по лестнице, каждая ступенька была горой. Каждые несколько шагов мы останавливались для того, чтобы бабуля отдышалась. Она держала свою голову ровно, мышцы её шеи были напряжены так, как будто движения причиняли ей боль.
— Я думаю, что ты перестаралась на чердаке утром, — сказала я ей, когда мы обходили лестницу на чердак, будучи на лестничной площадке. Последние пару дней она переусердствовала..
— Дело не в этом, — покачала головой бабуля.
— Тогда что случилось? — умоляла я, мой голос был полон беспокойства.
— Шшш, — съежилась она. — Потише, пожалуйста.
Я тяжело вздохнула, заглядывая внутрь себя, и ухватилась за последнюю каплю терпения. Не то, чтобы его там было много.
— Прости. — Неделя сказалась на всех нас.
Она прошаркала в свою спальню, и у меня едва ли было время понять, что я почти не проводила время в этой комнате всю неделю. Это была спальня моих родителей.
После того, как я откинула покрывало, я опустила бабушку на кровать и сняла с нее обувь.
Она расположилась на белых подушках и похлопала меня по руке. Легкая улыбка изогнула её губы.
— Я в порядке. — Она взяла мои руки в свои, чтобы я перестала возиться с одеялами, и закрыла глаза.
— Ты не в порядке. — Я стояла у кровати и следила за её отдыхом, успокаивающими подъемами и опусканиями её груди. Медленно, напряжение покинуло её лицо подобно льду, таящему на горячем цементе. Тонкие линии на ее губах смягчились. Я закусила губу.
— Я видела твои цвета. — Мой голос был тихим, едва ли громче шепота.
Бабуля поерзала под одеялом. Она вздохнула, но не посмотрела на меня.
— У меня рак.
Воздух вырвался из моих легких. Вдруг наше окружение попало во внимание. Лекарства по рецепту и кувшин с водой на прикроватном столике. Кислый запах, который появляется с возрастом и болезнями. Он цеплялся подобно плесени к каждому предмету в комнате. Постели, одежде, портьерам и к мебели.
Я опустилась на кровать, запрокинув голову и прижав пальцы ко рту. Постепенно новости осели, и это принесло чувтво понимая. Подозрения Оуэна о здоровье бабули. Мои собственные наблюдения. Она была усталой и медлительной. Я была как-то морально подготовлена. Я видела её цвета. Сейчас я знала. Оуэн был прав. Бабуля умирала.
Я взяла пузырек с таблетками, название лекарства было мне незнакомо.
— Опухоль мозга.
Мои пальцы крепче сжали пластиковый контейнер. Таблетки загремели.
— Это неоперабельное, — добавила она.
Я прикрыла рот, на мгновенье закрыла глаза и задышала глубоко через нос, кислый запах стал сильнее. Как я упустила этот запах ранее?
Не упустила, признала я. Он был здесь в первый день приезда, острый запах скрывался за парфюмом бабули.
Я опустила руку.
— Химия?
— Решила не делать. — Бабушка покачала головой на подушке.
— Почему? — Я уставилась на неё. Ей было только семьдесят три. Впереди еще много лет.
Где ее воля к жизни?
Бабуля отвернулась к окну. В лежачем положении гравитация притягивала её кожу к кровати. Морщины разгладились на бледных щеках и собрались вокруг её подбородка и редеющей линии волос. Со временем, её блестящие голубые глаза потускнели до тускло-серого, и в них я увидела ответ.
 
Без лечения, она быстро умрет. Её мучения не продляться долго. Она не хотела быть обузой.
— Бабуля, — прошептала я. Затем я посмотрела на неё, её аура лучилась, неограниченная её слабым состоянием.
— Кэсси знает? — Она должна была увидеть цвета бабушки.
— Она спрашивала. — Уголок рта бабушки дернулся. — Я сказала ей, что у меня простуда. — Достаточно справедливо, чтобы её аура не выдала её маленькую ложь.
Тяжесть новостей и событий недели тяжело упала мне на плечи.
— Мне страшно, бабуля. Я боюсь того, через что ты проходишь. Я боюсь за Кэсси. У неё не останется семьи, если мы обе умрем.
— Ты слишком упертая, чтобы умереть.
— Я тоже не хочу, чтобы ты умерла. — Я вернулась в кровать, опуская свою голову ей на грудь. — Прости меня за то, что я ушла. Мне стоило навещать тебя чаще.
— Вот, вот. — Бабуля похлопала меня по спине. — Нам обоим стоило сделать больше.
Я вздохнула.
— Я люблю тебя.
— Я всегда любила тебя, Молли, дорогая. — Она погладила меня по спине легкими движениями руки.
Я прислушилась к её сердцебиению. Сильное и стабильное, противоречащее злокачественному образованию, растущему в ее мозгу, ее прекрасном разуме.
Мы долго лежали так, она, гладила меня по спине, я слушала её дыхание. Когда её рука замерла, я выпрямилась, поправила свои волосы и потерла глаза.
Она выглядела умиротворенной, её голова покоилась на подушке. Я думала, что она уснула, пока она не повернулась и не посмотрела на меня.
— Что такое? — спросила она, как будто чувствуя тяжесть моего взгляда.
— Сколько времени у тебя осталось?
Она взглянула на своё тело, тонкое очертание под одеялом.
— Я хочу пить. Не принесешь мне воды, дорогая?
Почти пустой кувшин возвышался над контейнерами с таблетками, чашками и книгами на прикроватном столике.
— Да, конечно. — Я взяла кувшин и покинула комнату.
По пути на кухню я убрала чердачную лестницу, закрыв люк, и обошла беспорядок в холе на первом этаже. Я наполнила кувшин и вернулась наверх, чтобы застать бабулю спящей. Я налила стакан и оставила вместе с кувшином на столике. Солнце опустилось ниже, прячась за ограду из облаков. Длинные серые тени растянулись по комнате. Я задернула занавески, комната погрузилась во тьму, и вышла, оставляя дверь распахнутой на случай, если я понадоблюсь бабуле. Внизу я прибрала разбитый фарфор. Эти предметы принадлежали семье бабули поколениями. Это разбило мне сердце, они не могли быть склеены или восстановлены.
Когда я закончила, в доме было тихо, слишком тихо. Я неподвижно смотрела на заднее окно. Ветер последних двух дней стих. Пока я прибиралась, опустился туман, заслонив солнце. Это придавало внешнему миру ровный, матовый вид. Тысячи мыслей роились в моей голове, подобно туче из слов, самая большая и жирная была о Кэсси и её будущем сейчас, когда у меня есть мой ответ. Бабуля умирала.
Кстати, где Кэсси? К этому времени она должна была хлопать дверьми снова и снова, привлекая моё внимание.
Она всё ещё зла на меня, рассудила я. Не готова говорить. Или она могла уже лечь спать.
Я поднялась наверх, чтобы проверить, и обнаружила Банни, валяющегося на полу перед её дверью. Уши плюшевого животного были связаны вместе, и нить, связывающая ногу с его телом, была распущена, как будто за конечность тянули и дергали. Бедный кролик.
Я подобрала игрушку и мягко постучала в дверь Кэсси. Она со скрипом открылась.
 
— Кэсс?
Когда ответа не последовало, я заглянула внутрь. Её кровать была заправлена. Она не спала, и её не было в комнате. Я последовала к комнате бабули и заглянула внутрь.
— Кэссиди? — прошептала я.
Никакого ответа.
Где она была?
Я окликнула ее с верхней площадки лестницы. Дом застонал, доски заскрипели, но никакого ответа от Кэсси.