Платье цвета полуночи

– Среди прочих дней минул и этот, – промолвила кельда, – и, без сомнения, день был и хлопотный, и полезный. Но весь день меня одолевали предчувствия касательно тебя, Тиффани Болен. – Тиффани попыталась возразить, но Джинни предостерегающе подняла миниатюрную орехово-коричневую ручку и продолжила: – Тиффани, тебе, конечно, ведомо, что я за тобой приглядываю. Ты – карга холмов, в конце-то концов, и в моей власти следить за тобою внутри своей головы и не выпускать из виду, потому что кто-то должен это делать. Я знаю, что ты это знаешь, потому что ума тебе не занимать; и я знаю, что ты передо мной притворяешься, будто не знаешь, что я знаю; и я не сомневаюсь, что об этом ты тоже знаешь, так?
– Мне, пожалуй, стоит расписать это всё карандашом по бумаге, – предположила Тиффани, пытаясь свести дело к шутке.
– Не смешно то! Твой образ в моей голове затуманен. Вкруг тебя опасность. А хуже всего, что не видать мне, откуда она идёт. Так быть не должно!
Но не успела Тиффани и рта раскрыть, как с полдюжины Фиглей стремглав пронеслись по туннелю из глубины холма, все вместе таща одну тарелку. Тиффани непроизвольно отметила – ведь ведьмы всегда подмечают то, что могут, – что синий узор по краю тарелки очень напоминает второй лучший сервиз её матери. Остальную часть тарелки закрывал здоровенный кусок баранины с картофелинами в мундире. Пахло это всё божественно, и желудок взял верх над разумом. Ведьма ест там, где удаётся разжиться едой, и радуется, когда что-то да перепало.
Мясо разрезали пополам, хотя половина для кельды оказалась самую малость поменьше, чем половина для Тиффани. Строго говоря, не бывает одной половины меньше, чем вторая, потому что тогда это будет уже не половина, но люди понимают, о чём речь. А у любой кельды аппетит для своего роста всегда преотменный, ведь ей же надо малышей делать.
Как бы то ни было, всем стало не до разговоров. Какой-то Фигль протянул Тиффани нож – собственно, фигльский клеймор [13], – а затем подал замызганную жестянку с воткнутой в неё ложкой.
– Соус? – застенчиво предложил он.
Для фиглевской трапезы это было даже уж чересчур шикарно, хотя Джинни, конечно, понемногу приобщала своих подданных к благам цивилизации, насколько возможно цивилизовать Фиглей. По крайней мере, внушала им правильные мысли. Тем не менее Тиффани знала их как облупленных и потому насторожилась.
– А из чего он? – спросила она, понимая, что вопрос это опасный.
– О, всякие вкуснявости, – заверил Фигль, погромыхивая ложкой в жестянке. – Яблочко-кислица есть, и горчишное семя, и хрен, и улиты, и дикие травы, и чесночина, и щепоть выскочки зелёной… – Одно из этих слов он произнёс уж больно невнятно, и Тиффани это не понравилось.
– Улитки? – перебила она.
– Ах-ха, точнякс, оченно питательные, сплошь витаминство и минеральство, и ишшо мал-мала протеинства, а самая клёвость в том, что ежели сыпануть побольше чесночины, так на вкус точь-в-точь чесночина.
– А каковы они на вкус, если не добавлять чеснока? – спросила Тиффани.
– Как улитки, – объяснила кельда, сжалившись над официантом. – И должна отметить, что еда эта отменная, девочка моя. Парни ночами выпускают их попастись на дикой капусте и пёсьем салате. Они очень даже вкусны, и, сдаётся мне, ты одобришь то, что здесь обошлось без воровства.
«Что ж, отрадно слышать», – признала про себя Тиффани. Фигли и впрямь весело и не покладая рук воровали, тащили и тибрили всё, что плохо лежит, – в том числе и просто из спортивного интереса. С другой стороны, к нужным людям, в нужном месте и в нужное время они умели проявлять редкое великодушие, что, по счастью, как раз сейчас и происходило.
– Чтоб Фигли – и вдруг фермерствовали? – удивилась Тиффани вслух.
– Ох нет, ишшо чего, – запротестовал Фигль-глашатай, в то время как сородичи за его спиною изображали оскорблённое отвращение – звуками «фу», «бюэ» и засовыванием двух пальцев в рот. – Это наэ фермерствование, это гуртование стадов, как оно и пристало тем, хто свободен духом и любит, шоб килт по ветру реял. Они ж, улиты, шоб ты знала, как ломанутся, дык мало не покажется.
 
– Попробуй малость, ну, пожалуйста, – взмолилась кельда. – Ребятам приятно будет.
На самом деле новая фиглевская кухня оказалась очень даже вкусной. Возможно, подумала Тиффани, они правы, уверяя, что с чесноком что угодно съестся. Кроме горчицы.
– Ты на моих парней не заморачивайся, – промолвила Джинни, когда обе наелись досыта. – Времена меняются, и, сдаётся мне, они это знают. И с тобой то ж самое. Ты как себя чувствуешь?
– Ну ты знаешь, как обычно. Устала, расстроена, переволновалась. Всё в таком духе.
– Ты слишком много работаешь, девочка. Мне сдаётся, ты недоедаешь, и я вижу ясно, недосыпаешь ты точно. Когда ты в последний раз спала в нормальной постели, хотелось бы мне знать? А ведь сон тебе ой как нужен; у тебя голова не варит, если не отдохнуть мал-малость. И боюсь я, тебе вскорости потребуется вся твоя сила, сколько есть. Хочешь, я и на тебя наложу утешания?
Тиффани снова зевнула.
– Спасибо, что предложила, Джинни, но сдаётся, они мне ни к чему, не в обиду будь сказано. – В углу грудой валялись грязные овечьи шкуры, что, по-видимому, не так давно принадлежали суицидальным овцам, решившим сказать «прощай» жестокому миру и свести счёты с жизнью. Смотрелись они на диво заманчиво. – Пойду гляну, как там Амбер. – Но ноги Тиффани напрочь отказывались нести её куда бы то ни было. – Впрочем, наверное, в холме Фиглей она в такой же безопасности, как и дома…
– О, наэ, – мягко отозвалась Джинни, едва глаза Тиффани закрылись. – В большей, куда в большей безопасности.
Когда Тиффани уже посапывала, Джинни неспешно вернулась в курган. Амбер свернулась в клубочек у огня, а Явор Заядло расставил вокруг неё Фиглей постарше и помудрее. А всё потому, что уже вовсю кипела вечерняя драка. Нак-мак-Фигли дрались так же часто, как дышали, причём, как правило, делали это одновременно. Это был своеобразный образ жизни такой, ну, некоторым образом. Кроме того, если росту в тебе всего-то навсего несколько дюймов, то драться приходится с целым миром, так что чем раньше начнёшь, тем лучше.
Джинни присела рядом с мужем и некоторое время следила за буянами. Юные Фигли мячиками отскакивали от стен, от дядьёв и друг от друга. Наконец она промолвила:
– Явор, как мыслишь, мы правильно воспитываем наших ребятишек?
Явор Заядло, чуткий к Джинниному настрою, оглянулся на спящую девушку.
– Ах-ха, ишшо бы, точнякс… Эгей, ты это узырила? Мал-мал-помалее-чем-мал-Джок Джок пнул Тупа Вулли прям в фишку! Хорошенный грязный дракс, а в мальце всегой-то три дюйму!
– Однажды он станет великим воином, Явор, это, как пить дать, – подтвердила Джинни, – но…
– А я им завсегда грю, – возбуждённо продолжал Явор Заядло, глядя, как юные Фигли перелетают через головы друг дружки, – если хошь успехнуться, так насыпайся только на тех, кто тебя здорово погромаздее! Важнецкое правилище!
Джинни вздохнула: очередной юный Фигль впечатался в стенку, помотал головой и ринулся обратно в битву. Повредить Фиглю практически невозможно. Верзун, попытавшийся наступить на Фигля, с неизбежностью обнаруживал, что малявка, только что вроде бы расплющенная под подошвой, уже карабкается вверх по его штанине, – и после этого день переставал быть томным. Кроме того, если вы углядели одного Фигля, так вокруг, скорее всего, ещё много тех, которых вы не заметили, зато они наверняка заметили вас.
Надо думать, у верзунов проблемы покрупнее, потому что сами они крупнее нас, подумала кельда. И вздохнула про себя. Мужу она в этом ни за что не признается, но порою Джинни размышляла: а может, юному Фиглю-другому стоило бы с пользой для себя изучить что-нибудь вроде, ну, счетоводства. Что-нибудь такое, где не нужно постоянно драться и рикошетировать от стен. Но тогда останется ли маленький Фигль – Фиглем?
 
– Страшусь я за мал-громазду каргу, Явор, – промолвила Джинни. – Нелады творятся.