Ковчег для Кареглазки (СИ)
В ней плоть и кровь — но почему она не является дичью? Почему зрение и нюх отказываются воспринимать ее пищей? Внезапно он видит ее рядом с собой в темном подземелье. Только что она рядом, и вот уже ее нет. Слабые существа — дичь — вдруг сами стали хищниками, и похитили Мару. Когти впились между ребрами… почему пустота внутри испепеляет больнее, чем раскаленный солнечный свет, в котором он чуть не сгорел? Почему плоть не может насытить его голод? Почему он разъярен каждый раз, когда видит Мару в своей голове? Что за странная боль — когда на самом деле ничего не болит!? Коготь черкнул по ребру… вонзаясь глубже… кровь заструилась по ладони, напомнив его цель — вернуть Мару.
Охотник прекратил покачиваться, открыв глаза. Подчинивший его Дылда находился возле выхода, и безмолвно созерцал отступление ультрафиолета за горизонт. Они уже познакомились друг с другом, и для Охотника это всегда был неприятный опыт. Первое время первый же инстинкт снова и снова гнал его на юг, но все попытки бегства закончились страданиями. Пока лучше не рисковать — Дылда раздавливал черепушки строптивых сородичей, как орехи, хотя Охотника до сих пор щадил.
С каждой минутой в пещере становилось темней, и едоки один за другим выходили из спячки, медленно, как жуткие биомеханизмы, разминая удлиненные когтистые конечности. С раздраженным шипением они реагировали на случайные прикосновения соплеменников. Хобот Дылды затрещал, как испорченная розетка, и стая стала выбираться из логова. Настало время охоты — и никто в этом не был равен Охотнику.
****
Спустившись со скал на шоссе, едоки учуяли аромат пищи. Вожак обнаружил окровавленную рубашку, а Охотник, обладавший уникальным нюхом, направился на восток, указав, куда следует двигаться.
Уже через пару часов, когда опустилась полнейшая темень, они достигли Путиловки. Среди серых бетонных коробок на асфальте перед двухэтажкой светились пятна крови, как огромная неоновая реклама.
Стая приблизилась. На балконе, расположенном чуть правее от входа в дом, звучал звонкий человеческий голос, и едоки молниеносно среагировали, подпрыгивая вверх. Они лишь привлекли внимание, оставив на кирпиче глубокие борозды от когтей.
Выстрелы встряхнули поселок и наполнили воздух запахом пороха. А затем еще, и еще… с балкона заработал скорострельный пулемет, решетя пространство пулями. Один из едоков получил с десяток попаданий в туловище, прежде чем одна из пуль не отшибла ему половину черепной коробки. Другие бросились искать укрытия.
В приотворившейся двери показались слабые человеческие особи, от которых исходил безумный страх и странная решимость. Снова раздались выстрелы, теперь достигающие голодных и там, куда не попадал пулемет. Один из трескунов был выпотрошен огнем балконной батареи.
Дылда должен был спасти стаю. Выживание, также как и удовлетворение ненасытного голода, не требовало никакой лишней мотивации. Биомеханизм пришел в движение, уворачиваясь от шквала пуль и настигая перепуганных людей. Вожак первым ворвался в дверной проем и оторвал ближайшей женщине голову. Он спешил достичь основного сосредоточения еды. Рядом разорвались гранаты, иссекая его заскорузлую кожу, но не нанеся смертельных повреждений.
Мгновения спустя Дылда метался в коридоре, врываясь в каждую дверь, а за ним следовали голодные — но не Охотник. Жалящие пули и взрывчатка, пелена из пыли, вопли и визг, ароматы плоти, страха и испражнений… это возбуждало, но он почуял опасность.
Охотник снаружи жадно набросился на обезглавленную женщину, когда на балконе снова прозвучал голос. Кракл настиг одного из ползающих, истерзанного, но живого едока, и принудил опереться на стену под балконом. Взобрался по его туловищу, схватился единственной рукой за газовую трубу и раскачался — уцепившись зубами за арматуру, торчавшую с балкона. Секунда, и он оказался наверху, застав врасплох находившуюся там дичь.
Внутри здания пахло неосвежеванной плотью, было тихо и пусто, лишь где-то в стороне громыхали взрывы. Туда Охотник двинулся по черным извивающимся коридорам. Из приоткрытой двери струился аромат еды — две человеческие особи расположились у огромных светящихся экранов, внимательно их изучая и периодически переключая тумблеры на столе.
Седеющая шатенка в очках и высокая юная блондинка испуганно оглянулись, отреагировав на характерный стрекот. В этот момент трескун уже был рядом — он вспорол живот женщине в очках, затем перекусил шейные позвонки блондинке.
Хруст от переключившегося тумблера отвлек его от извлечения молодой аппетитной печени — первая жертва с вываливающимся кишечником запустила неизвестный алгоритм в глубинах здания. Охотник прочертил когтями линию, отделившую голову шатенки от туловища.
Как только голова отлетела в дальний угол, встряхнув глазные яблоки, как снежные шары, он вернулся к пожиранию.
Экран за спиной показывал, как в бойницах заглохли роботизированные пулеметы, и стали смыкаться стальные стены коридора, переполненного едоками. Технологичные тиски завершили уничтожение большей части стаи, когда Охотник снова выпрямился. Выпотрошенные тела валялись недоеденными — он учуял новую жертву. Это был тот самый запах, который привел их сюда. Кровь с рубашки на шоссе.
Охотник выскочил наружу, ноздри раздувались как кузнечные мехи, когда он обнаружил белую волгу и двух мужчин рядом с ней — один истекал кровью.
Ноги сами собой понесли его к дичи, превратившись в биогидравлические пружины.
Выстрел. Еще выстрел. Тупая боль в животе. Остановка. Движение. Прыжок. Выстрел. Пронзительная боль в груди. Атака. Дробовик жахнул прямо в оскаленную морду, раздробив челюсти и отбросив монстра на два шага назад. Пират захлопал в ладоши.
— Хорошо ты его приложил, — похвалил главарь Сильвера, сам тем временем обтирая сочащуюся из-под бинтов кровь. — Усади меня в машину, и сваливаем.
Латышев закашлялся и согнулся пополам, вырвав кровью. И упал.
Охотник сзади вытащил когти из-под лопаток. Главарь суматошно что-то искал на сидении, когда кракл сорвал бинты вместе с одеждой, и всадил раскуроченную челюсть в человеческую плоть.
Снаряд отбросил Охотника, словно тяжелая кувалда. С дырой в груди он пытался подняться, но биомеханика была нарушена, а нервная система потеряла контроль над организмом.
Стоная, Пират снова поднял гранатомет, в его глазах двоилось, но расстояние к твари было небольшим, и это упрощало задачу. Кракл компенсировал вестибулярную травму, направившись к жертве ползком. Ему оставалось преодолеть расстояние не больше, чем на один взмах когтей, когда новый выстрел разворотил ему полчерепа.
Победа воодушевила Пирата. Но как только он попытался влезть на водительское сидение, то понял, что это конец. После выстрела Афродиты он остался жив только благодаря Латышеву. А страшный однорукий-одноглазый упырь закончил начатое сектанткой. Рана кровоточила, да так, как будто появилась заново. Она же вся вытекла уже — откуда столько крови?
Из Дружбы никто не появлялся, вероятно, как и сказал Сильвер, все погибли. Если кто и появится, то только краклы. Хотя он надеялся, что дьявольская стая осталась в Миллеровом прессе. Нет, что ни говори, а Миллер, его инженер, был талантищем…
Тело Пирата уже остыло, когда один из выживших голодных — тот самый, на которого взбирался Охотник, проникая на балкон — оказался рядом. Глаза едока странно отливали изумрудным светом, пока он тащил татуированного сородича в ближайший канализационный коллектор, пряча от скорого восхода солнца.
Там Охотник продолжил умирать. Перед смертью он ощущал в себе что-то чуждое, словно поразивший его снаряд застрял внутри и все заразил собой. Биологические процессы прекратились, рефлексы стерлись, а мысли затухли, когда разрушенный организм прекратил синтезировать черную субстанцию, покрывшую останки толстой пленкой. В последнем видении к нему явилась Мара — и Охотник умер, хотя ему нельзя было умирать.
****
С самого утра Лена сияла, как новорожденная звезда — глаза сверкали, волосы отливали огнем, губы были пухлыми и влажными.