Твоя... Ваша... Навеки (СИ)

Говоря по чести, визит Арсенио не обернулся для меня совсем уж сюрпризом. Я ожидала его — той частью себя, которую, к великому моему стыду, куда как реже удавалось призвать к благоразумию, чем хотелось бы. Даже надеялась, пусть и осознавала, сколь глупо предаваться пустым мечтам.
Догадывалась о предложении — порой влюбленные мужчины так предсказуемы.
Опасалась немного — не Арсенио, но себя, своей реакции. И о приличиях не стоило забывать. С приличиями спокойнее, надежнее, ими всегда можно отговориться, прикрыться, сослаться на них.
Размышляла, что отвечу, как посмотрю, когда настанет момент произнести это слово, короткое, емкое, обрывающее чужие надежды и чаяния.
Нет.
Ответить иначе я не могла.
И не понимала, почему не унимается разочарование, почему так обидно оттого, что не больно-то Арсенио и старался?
Выходите за меня. Нет? Точно нет? Вы уверены? Ну и ладно, ничего страшного, как-нибудь обойдусь.
Я сама попросила его уйти.
И он ушел.
Разве я не этого хотела?
Он не умолял, пав предварительно на одно колено, не рассказывал в деталях, как мы поженимся и будет жить долго, счастливо и беззаботно, не уговаривал. И дара, символизирующего его сердце, отданного мне навеки, не принес. Мне пришлось бы отвергнуть подарок, что бы он собой ни представлял, но дара не было.
Почти ничего не было.
И это все?
Или не столь уж и сильна обещанная любовь, способная все преодолеть?
Но визита инкуба на следующий день вскоре после полудня я не ожидала.
Эван и Тесса на работе, я одна дома, не считая служанки Дороти, сообщившей мне о том, что господин Байрон желает меня видеть.
Ему-то что надо?
Молодые инкубы собирались маленькими группами, держались друг друга, подобно оборотням сбиваясь в своеобразную импровизированную стаю. И эти трое часто появлялись вместе, неразлучные, словно братья-близнецы, — Арсенио, Байрон и Клеон, — будь то светский раут, большая игра в мужском клубе или публичный дом. Не знаю, как остальные двое относятся к ухаживаниям Арсенио за мной, но отчего-то настораживаюсь, не ожидая от визита Байрона ничего хорошего.
Откладываю список покупок по хозяйству, снимаю передник — нельзя проводить ревизию на кухне и в кладовой, не насажав пятен при этом. Медлю в нерешительности — гостей следует встречать в более надлежащем виде, нежели не самое новое и свежее домашнее платье. Да и волосы стоит поправить, а лучше уложить наново и лицо проверить, вдруг испачкалось…
Ради кого я стараюсь? Это же всего-навсего приятель Арсенио и известный в определенных кругах мальчик по вызову и если мой неопрятный внешний вид не придется по нраву ему, привыкшему к напудренным и надушенным клиенткам и шлюхам, то это не мои проблемы.
Байрон ждет в холле.
Высок. Идеально, слащаво красив, что не редкость среди инкубов. Густые золотисто-каштановые волосы уложены лучше, чем мои, и темно-синий костюм уж наверняка много дороже моего платья. Шейный платок завязан замысловатым и, несомненно, модным узлом, из кармана жилета торчит золотая цепочка часов.
Пижон.
— Рианн, — поклон легкий, вежливый, и я киваю в ответ.
— Добрый день, Байрон. Чем обязана столь неожиданному визиту?
Окидывает нарочито медленным и выразительным взглядом холл. Неужто не по душе место?
— Желаешь побеседовать на пороге?
— У меня еще полно дел, — щека чешется. Наверное, все-таки успела испачкать в чем-то.
— Как скажешь, — взгляд перемещается на меня, скользит оценивающе то ли по моей фигуре, то ли по мятому платью. — Вчера Арсенио сделал тебе предложение, но ты отклонила его…
И он счел необходимым поделиться моим отказом со своими приятелями? Стыд-то какой.
— Только не говори, что Арсенио послал тебя замолвить за него слово.
— Нет. Не совсем, — Байрон делает плавный шаг ко мне, достает из кармана носовой платок.
Удержать себя на месте, не отшатнуться, не огрызнуться, когда белая ткань потянулась к моему лицу. Пусть не думает, будто я боюсь его намерений. Я могу защитить себя и это, в конце концов, мой дом, моя территория.
 
Платок касается щеки осторожно, деликатно. Неожиданно горьковатый запах туалетной воды пробирается в легкие, щекочет вкрадчиво обоняние, инстинкты. Вспоминаю — сегодня ночь перед полнолунием. Природа попытается взять свое, настойчиво, мучительно.
— У тебя пятно на щеке. Кажется, от муки, — полные губы изгибаются в улыбке легкой, ласковой, и я осознаю вдруг, какую ошибку совершила.
Нельзя было подпускать его так близко.
Вчера еще можно было, но сегодня… сегодня табу.
Брату проще. Мужчинам всегда проще.
Почему так? Почему им дозволено почти все, а нам, женщинам, — почти ничего?
— Не могу сказать, что для нас такой твой ответ явился сюрпризом, — Байрон отступает на шаг, осматривает критично мое лицо. Не знаю, от чего мне хуже — от мужской близости, пробуждающей голод, недостойный хорошо воспитанной молодой леди, или от стыда жгучего, багряного, словно осенняя листва.
— Для нас? — повторяю я. — То есть Арсенио обсуждал с вами… меня… свое предложение… — и кто знает, что еще.
— Только со мной, — поправляет Байрон. Складывает платок, прячет обратно в карман и — хвала Дикой Лаэ! — наконец-то отходит к входной двери, на расстояние, что с некоторой доли натяжки можно назвать безопасным.
— Мне уже легче, — бормочу, не скрывая сарказма. Хотя бы Клеона не пригласили, благодетели.
— До недавнего времени я завидовал Арсенио. Он мог открыто ухаживать за тобой, мог оказывать знаки внимания, прикасаться к тебе, беседовать с тобой. Он мог заговорить с тобой на любом светском рауте, пригласить тебя на танец…
— Я всегда отказывалась, — да и в свет выезжаю нечасто. Для общества я слишком юна, чтобы появляться одной, без надлежащего сопровождения, иных компаньонов у меня нет, а Эвану не до балов, его дела важнее, и они действительно нужны, полезны. В отличие от аристократической мишуры, бессмысленной, бессодержательной.
— Суть не в этом, Рианн. Главное, он мог, а мне оставалось лишь наблюдать издалека, ловить звуки твоего голоса и твою улыбку. Желать, мечтать о тебе и при этом лебезить перед другими, терпеть их капризы и изображать восторг, когда они соизволят обратить на меня внимание.
— Это твоя работа, — напоминаю подчеркнуто равнодушно.
Мне не нравится, к чему он клонит. Даже не намеки, но констатация факта, сухого, голого в пугающей своей очевидности. Байрон говорит ровно, без патетики и трагизма, точно сводку новостей читает, отношения к нему не имеющих.
— Бывшая работа, — уточняет Байрон, бросает на меня косой вопросительный взгляд, ожидая ответной реакции.
— Бывшая? — я теряюсь.
— Я ушел из агентства. Вчера.
— Но…
— И наша… теперь уже моя бывшая хозяйка пообещала, что меня не возьмут ни в одно уважаемое эскорт-агентство в Верхнем городе, поскольку я поставил под удар выгодный контракт со старшей леди Дэлгас, и гнить мне теперь в убогих притонах Нижнего.
— С ума сошел?!
— Возможно, — соглашается Байрон спокойно, безразлично даже, будто не признавался мгновением раньше, что выплеснул свою карьеру в воды Вечной реки.
Хотя молодым дамам и не положено знать таких нюансов, но мне известно, чего стоит устроиться в одно из самых престижных и дорогих эскорт-агентств Лилата. Туда брали не просто симпатичных мальчиков с улицы, однако проводили строгий отбор, тестирования, проверки, предоставляемых рекомендаций в том числе. Без последних кандидатуру даже не рассматривали. И вот так легко отказаться от высокооплачиваемой работы, перспектив и будущего?
Ради чего?
Ради кого.
— Нет, — подхватив юбки, я начинаю расхаживать нервно по холлу, метаться от стены к стене волчицей в клетке — дурацкая привычка, от которой до сих пор не удается отучиться. — Ты не мог.
— Мог. И сделал.
— Зачем?
— Помимо того, что ты едва ли примешь ухаживания от мальчика по вызову? — Байрон невозмутим. Ироничная усмешка ему к лицу, и я замираю, облизываю пересохшие резко губы. Сердце стучит часто, надсадно, воздуха словно не хватает. — Контракт запрещает оказывать в рабочее время любые знаки внимания по отношению к женщине, клиенткой не являющейся.