Слёзы Эрии (СИ)

— Не вынуждай меня сжигать все леса Дархэльма, чтобы выкурить тебя, — с нажимом добавил шинда.
Он обвел рукой окружающие нас деревья.
Я плотнее сжала челюсти.
Затянувшееся молчание привело Призрака в ярость. Он болезненно впился пальцами в мой подбородок, оцарапав щеку острым ногтем, и склонился к лицу прожигая взглядом.
— Очень скоро Бездонный сломит волю этого существа, а потом твою. И тогда он с легкость доставит ко мне твое тело, потому что твоей жалкой души в нем уже не будет. — Прошипел шинда сквозь плотно стиснутые зубы и угрожающе добавил, наполнив каждое слово ядом, обжигающим подобно кислоте. — Пустая. Бесполезная. Оболочка.
Издав яростное, совершенно не человеческое рычание, Призрак с силой оттолкнул меня.
Я неожиданно ударилась спиной о бугристый древесный ствол и распахнула глаза.
Вокруг вновь шумела жизнь.
— Алесса? — раздался надо мной обеспокоенный голос.
❊ ❊ ❊
Растерянная, ещё не пришедшая в себя после испытанного ужаса, я отрешенно смотрела в карие глаза Шейна. Разум будто окутал вязкий туман, и осознание того, что друг прикасается к моей щеке, пришло с запозданием. Кожа под его пальцами была липкой от крови.
— Задела ветку, — осипшим голосом выдавила я. Ложь с лёгкостью спорхнула с губ.
Магия Шейна неожиданно коснулась царапины, стягивая края. И этой маленькой болезненной вспышки, кольнувшей словно крошечная молния, хватило чтобы вернуть меня к реальности и наконец осмыслить происходящее.
Я рефлекторно оттолкнула друга и отпрянула, в защищающем жесте прижав к себе Эспера — тамиру снова был в моих руках и тепло его тела, проникающее сквозь тонкую ткань нагрудной сумки, придавало сил.
— Что ты здесь делаешь? — мой вопрос прозвучал неоправданно резко и грубо.
Шейн с досадой скривился — не такой реакции он заслуживал, — но быстро совладал с собой и спокойно ответил:
— Неужели вы действительно решили, что я позволю вам с Шеонной в одиночку пойти на болота?
— Мы не вернемся в Эллор, — раздраженно буркнула я.
— Это я уже понял, — друг сокрушённо выдохнул.
Он хотел добавить что-то еще, но мой взгляд упал на потертый блокнот, оброненный в мокрую траву. Я тут же забыла про Шейна и Шеонну, нервно переминающуюся с ноги на ногу за спиной брата, и вернулась мыслями к недавно посетившему меня видению.
Порывисто подняв блокнот, я затаила дыхание. Пальцы дрожали. Пришлось несколько раз судорожно пролистать страницы прежде, чем я нашла тот самый портрет из сна — шинда не вырывал его из блокнота, он вырвал его из моих воспоминаний.
Я провела пальцами по шероховатой бумаге и не обнаружила ни надрывов, ни даже легких сгибов. Но все же меня обуял страх — прикосновение чуть смазало карандашные линии и оставило на рисунке крохотное темно-алое пятнышко. Я инстинктивно сжала кулак, спрятав от чужих глаз палец и кровь, забившуюся под обломанный ноготь.
Я сама поцарапала свою щеку…
Голова закружилась, к горлу подступила легкая тошнота.
На что еще способен шинда, кроме путешествий в мои сны? Как близко он мог подобраться к моему разуму? И самое главное, сколько времени у нас с Эспером осталось?
— Алесса, — попытался привлечь мое внимание Шейн, и я нехотя подняла на него взгляд.
Я почти смирилась с тем, что больше никогда его не увижу, мысленно простилась с другом перед закрытыми дверями его спальни и вытеснила воспоминания о далеком прошлом. Но вот он опять рядом, как напоминание о моей непосильной мрачной тайне. Его присутствие раздражало. И это чувство вытесняло все недавно пережитые страхи. Я злилась на то, что Шейн вновь ворвался в мою жизнь, и не подозревая об этом заставлял меня ненавидеть саму себя за лживость.
И не зная о том, что разрывает меня изнутри, он придал свой собственный смысл моему угрюмому взгляду.
— Если ты веришь, что ведьмы помогут, то мы пойдем к ним, — миролюбиво произнес друг, осторожно вытащив блокнот из моих рук.
Я крепко сжала челюсти, ощущая горечь в горле. Если бы Шейн знал кому он собирается помочь, то я бы не донесла Эспера до болот живым.
 
❊ ❊ ❊
К утру шестого дня мы окончательно выбились из сил.
На кануне ночью нас нагнал грозовой ливень, не стихающий до самого рассвета. Но даже когда беспощадная стихия умерила свой пыл, о ее свирепом характере все еще напоминали свинцовые тучи, угрюмо нависающие над нашими головами и угрожающие в любой момент вновь обрушиться проливным дождем.
Я значительно отстала от друзей и с трудом передвигала ноги. Стопы изнывали от мозолей, а каждый шаг отзывался острой болью в горящих мышцах. Грязевая река, в которую за ночь превратилась дорога, только усложняла путь, замедляя и отнимая последние силы. Я всё чаще поскальзывалась и с неохотой поднималась на ноги, подгоняя себя лишь мечтами о сухом крове и теплой еде.
Наши запасы значительно истощились и последние два дня Шеонна заставляла нас грызть невероятно горькие стебли. Сколько бы я не кривилась и плевалась, стоило дожевать один стебель, приложив к этому всю силу воли, как девушка тут же подсовывала новый.
Обходя по краю дороги темную лужу, я в очередной раз оступилась и, потеряв равновесие, неловко осела в вязкую грязь.
И в этот самый момент хмурый лес перед глазами померк, уступив место ясному, солнечному дню, наполненному жгучей болью.
Впереди насколько хватало глаз простиралось бескрайнее зеленое поле, испещренное глубокими котловинами, будто изъеденное оспой лицо старика. Было время, когда тамиру, как и все живые существа Дархэльма, — начиная от мудрых ведьм и заканчивая безмозглыми полевыми мышами, — с благоговейным ужасом обходил стороной эту израненную землю. Но сегодня, сейчас, всё было иначе. Его мир рушился, и про́клятые останки мертвого города были единственным шансом — единственным кратчайшим путем.
Черный волк стремительно мчался вперед, рассекая грудью высокую траву. Изредка на пути вырастали насыпи камней или обрушенные почти до основания стены, поросшие мхом и увитые диким плющом. Тамиру ловко перемахивал над препятствиями, ненавидя каждую потерянную при этом секунду.
Тяжелая от устали поступь оставляла на молодой траве темно-алые следы. Зверь не жалел собственных лап, стертых об острые осколки камней и древних костей, не обращал внимание на огонь, пылающий в истерзанных легких, и на кровь из прокушенного языка, залившую пасть. Он не сбавил темпа даже когда, запутавшись в собственных лапах, кубарем скатился на дно котловины, но тут же вскочил и прихрамывая бросился к горизонту, навстречу медленно растущей горной гряде.
Тамиру не ощущал собственной боли, полностью утонув в агонии, которая пожирала десятилетнего мальчика. Судорога сводила тело ребенка и его разум всё чаще уносился прочь от зверя и матери, сидящей у кровати. Её изумрудные, полные беспомощных слез и отчаяния, глаза изредка появлялись перед взором волка, но он отбрасывал это видение прочь и из последних сил ускорял бег.
Не разбирая дороги, он рвался вперед, мечтая в последний раз уткнуться мокрым носом в мягкую детскую ладонь.
Сила, когда-то дарованная мальчику Болотами, теперь выжигала его изнутри, обращая внутренности в пепел. Тамиру тянулся к ребенку, стремился облегчить страдания и вобрать в себя его боль — всю до последней капли. Но казалось, будто он безуспешно черпал из бездонной чаши — агония не ослабевала, и мальчик отчаянно тонул в ней, теряя связь с окружающим миром. Он больше не чувствовал прикосновения материнских рук, не мог дотянуться до разума тамиру и всё что у него осталось в последние минуты — это одиночество, страх и невыносимая боль.
Внезапно всё стихло.
С последним вздохом ребенка воцарилась звенящая тишина.
Тамиру оступился, перелетел через каменный бортик разрушенного фонтана, грузно рухнул на твердые останки древней мостовой, подняв облако пыли, и больше не поднимался.
Уткнувшись носом в сухую землю, зверь жалобно заскулил. А над ним на фоне кристально-чистого голубого неба возвышалась черная Тень.