Сыны Императора (антология)

Оливье взглянул на субкапитана. Крашкаликс изобразил форменную нахмуренность Легионес Астартес, кивнул и вышел.
— Думаю, вы пришли сюда поговорить о примархе. — Трижды ударив, чтобы прицелиться, Герадем начал бить по размягченному металлу; его удары сваривали железные прутья в одно целое.
— Предположения ненадежны, — сказал Ле Бон.
Жена посмотрела на него с безмолвным упреком.
— Они забирают лучших, — проронил Герадем между ударами по металлу. — Не только мальчишек в легион, но и почти всю молодежь. Их забирают для флота, для верфей и ауксилий, а отбросы оставляют здесь. Но то, что не забрали меня, еще не значит, что я идиот. — Металл пел от его усилий. — Вы здесь, чтобы поговорить о примархе. Вы не первые.
— Тогда расскажите нам о нем, — попросила Марисса.
— И зачем это мне? Я не люблю Пертурабо, — без страха признался он и вновь засунул железо в огонь.
Скрипучая кожа мехов, приводимая в движение сверкающим технологичным устройством, вдохнула в угли жизнь, и жар усилился. Через несколько секунд кузнец вынул металл и молча возобновил сварку.
Оливье посмотрел на жену. Ее роль в партнерстве заключалась в разрушении барьеров, которые воздвигали вокруг себя информанты. Удобная стратегия, не входившая в какой-то специально составленный план, а выработанная на практике за время долгого брака. Ле Бону нравилось наблюдать за талантом супруги в действии. Их все еще связывало это. Но больше — почти ничего.
Марисса обходила тесную кузницу, все разглядывая, но ни к чему не прикасаясь. Она остановилась перед грудой того, что Оливье сначала принял за бронзовый лом, но, присмотревшись, понял, что в этих обломках еще видны следы прежнего великолепия.
Женщина указала на искореженный металл:
— Наверное, это было нечто изумительное. Работа вашего предка? Что с ней случилось?
— Это? Нет, это не моего деда работа. Это сделал Пертурабо своими собственными руками. — Кузнеца окутал пар, когда он погрузил металл в закалочную бочку. — И своими же руками уничтожил.
— Почему? — спросил Оливье.
Герадем засунул металл обратно в огонь. Вишневый свет омыл его лицо. В его глазах отразились рубиновые угли, когда он прислонился к угольному брусу. Кузнец был напряжен. Ему не нравилось, что эти люди здесь. Он обернулся:
— Ладненько. Я расскажу вам о своем предке, Андосе, который рос вместе с примархом и всего лишился из-за него. Делайте из этого любые выводы, какие вам угодно. А потом вы уйдете.
— Спасибо вам, — тепло сказала Марисса. — Кажется, это справедливо.
— Андос был человеком благородным, — начал Герадем. — Добрым и радетельным. На самом деле он настолько отличался от остальной родни Даммекоса, что люди шептались, будто он — чужое семечко, проросшее в ядовитой почве.
— Это правда? — спросил Оливье.
— Нет. Я лично прошел генотипирование, чтоб решить этот вопрос. Даммекос был моим прадедом.
— Тогда вы могли стать богатым, — заметил Ле Бон.
— Богатым? — Герадем невесело улыбнулся. — Не желаю иметь к нему никакого отношения. Он был таким же ублюдком, как и его приемыш, — сердито сказал кузнец. — А вот мой дед, великий искусник, прослыл бы, если б не Пертурабо, гением нашей эпохи. Андоса не обделил вниманием практически ни одного вида искусств или ремесел, и все в его руках становилось прекрасным. Никто не мог его превзойти, даже Пертурабо. Думаете, Даммекос, его родной отец, видел это? Нет, не видел. Даммекос был ослеплен Пертурабо и той пользой, которую этот юноша-чужак мог ему принести.
Герадем вынул из огня железо и принялся обрабатывать его молотом. Между звонкими ударами он продолжал свой рассказ:
— Зато Пертурабо видел, на что способен Андос, и злился. Он постоянно вызывал моего деда на состязания, чтобы посмотреть, кто из них сотворит чудеснейшее произведение или самое лучшее оружие. Все знали, что Пертурабо превосходит Андоса во всех отношениях, и никто не знал этого лучше, чем сам Андос. Но гнев примарха разжигал даже малейший намек на то, что он может уступать кому-либо, даже своему приемному брату, талантами. А гнева у него и без того Пертурабо всегда хватало. И поэтому он соревновался с Андосом, и побеждал его, и состязался с ним вновь, и вновь побеждал, и каждый раз упивался триумфом. Жалкое зрелище — ни дать ни взять десятилетка, ликующий, что одолел в борьбе трехлетнего братишку.
 
— Это не согласуется с официальной версией жизни примарха, — сказала Марисса.
От сильного удара металл вспыхнул веером искр. Герадем взял железо в щипцы и оценил заготовку. Она принимала форму меча. Металл остыл до светло-рубинового оттенка, и кузнец сунул его обратно в угли. Вновь заработали мехи.
— Ну разумеется, нет. Официальную версию написал Пертурабо. До пришествия Императора он являл миру лик, который сам считал спокойным и властным, но в действительности — угрюмый. Он прятал зависть, но гнев полностью скрыть не мог.
А вот история, поведанная мне отцом, который слышал ее от моего деда. И это самое правдивое, что вы узнаете о примархе, раз уж так этого хотите.
Однажды Пертурабо снова бросил Андосу вызов. К тому времени терпение моего деда истощилось. Достигнув средних лет, он затворился в своих мастерских. И больше не имел ни малейшего желания кому-то что-то доказывать, а лишь как мог продолжал свои труды в тени Полководца Лохоса. Но Пертурабо не собирался оставлять его в покое. Упрямо продолжал требовать нового состязания талантов. Андоса не так-то просто было раззадорить, но в конце концов он вспылил, как и всякий человек на его месте, и принял вызов. Они должны были изготовить статуи Шашала из Драста — это один из героев нашей культуры, — кисло пояснил кузнец. — Очередной кровавый убийца-тиран. Мы к ним слабость питаем.
На этот раз Андос трудился усерднее, чем когда-либо прежде. Весь свой талант вложил в эту статую. Пертурабо закончил свою гораздо раньше, но мой дед не хотел торопиться. Шли недели. Пертурабо тешил самолюбие мыслью, что одержал еще одну победу. Но затем Андос завершил работу, статуи поставили рядом и сняли с них покрывала.
Кузнец достал металл из огня и снова начал бить по нему, между ударами продолжая говорить:
— Статуя Шашала работы Пертурабо была идеальной во всех отношениях. Ни единого изъяна. Завораживающая композиция, дивно переданный человеческий облик. Казалось, Шашал вот-вот сойдет с пьедестала, бронзовый призрак станет дышать и жить. Придворные растрогались до слез.
— Так почему же Пертурабо ее уничтожил? — спросила Марисса.
Герадем издал горький смешок:
— Потому что возникла одна проблема, и для Пертурабо то была очень большая проблема. — Молот звенел по металлу. — Статуя, отлитая Андосом, оказалась лучше. Намного лучше. Разумеется, произведение примарха было технически совершенным, но Андос каким-то образом заключил в бронзе душу героя. Когда на нее смотрели под разными углами, статуя раскрывала новую грань характера Шашала. Андос изобразил пафос и трагедию. С помощью тонких средств он поведал историю жизни тирана в одной-единственной фигуре. В сравнении с шедевром Андоса статуя Пертурабо смотрелась пустышкой. Говорят, никогда еще не создавали на Олимпии более прекрасного произведения искусства, и Пертурабо это знал. Его лицо посерело. По он поздравил моего деда, и двор удостоил того высоких почестей. Статуи собирались установить бок о бок над Кефалонскими вратами Лохоса в честь обоих скульпторов. Этого так никогда и не случилось.
— Потому что обе разрушил Пертурабо, — сказала Марисса.
Молот вновь прозвенел много раз, прежде чем Герадем ответил.
— А вы понятливая, — заметил кузнец. — Он уничтожил статую Андоса полностью. Ясное дело, никто об этом и не пикнул. Это осталось незамеченным, как и все прочие мелкие вспышки ярости примарха. Статую своей работы он разбил на осколки, которые вы здесь видите, но позаботился сохранить достаточно, чтобы ее искусность все еще можно было распознать. Один из тонких уроков, преподанных нам нашим благородным господином. Андос и Пертурабо никогда больше не разговаривали. Дедушка состарился естественным путем и умер почти девяносто лет назад. Такой талант растрачен впустую, и его больше нет, а эти паразиты — его сестричка и папаша — управляют нами. — Он сердито покачал головой. — У Андоса было то, чего никогда не имел Пертурабо.