Щепотка пороха на горсть земли (СИ)

Через несколько мгновений, когда лежащие начали поднимать головы, воздух прострочила еще одна пулеметная очередь, а со второго этажа банка прозвучал спокойный голос директора, который благоразумно не высовывался наружу, но был хорошо слышен:
— Сдавайтесь, господа.
В ответ опять посыпалась ругань, которая прервалась коротким:
— Тузик, взять.
Дмитрий вспомнил, как сам посмеялся над этим плешивым кобелем, когда заходил в банк, и сейчас только растерянно хмыкнул. Пса он со своего места не видел, но воображение нарисовало очень нелепую картину.
Вот только действительности она явно не соответствовала, судя по тому, как повели себя лошади: хрипя, они истерично бросились врассыпную, большей частью через площадь. Пара бандитов вылетела из седел, еще двоих снял короткими точными очередями невидимый пулеметчик.
А над остальными, пытающимися слиться с брусчаткой, стоял… Тузик.
Существо с лошадь размером совсем не походило на виденного ранее кабыздоха, разве что оно тоже было собакой. По большей части. Блеклая зеленовато-серая шерсть, длинная и густая, висела на нем сосульками, сквозь которые отчетливо топорщились, приподнимая мех, длинные острые иглы. Маленькие, плотно прижатые уши были едва заметны в шерсти, а вот здоровенные оскаленные зубы не заметить было сложно. Из пасти вместе с раскатистым вибрирующим рыком вырывались всполохи пламени и фонтанчики искр.
Не сразу Дмитрий заметил, что существо слегка просвечивает, и сквозь него видно очертания чего-то значительно более мелкого. Кобеля Тузика?..
— Что это? — растерянно пробормотал Косоруков.
— Индахунь, дух-охранник, — пояснила Анна, с удовольствием и легким злорадством наблюдая за изумлением мужчины. Руку его она до сих пор не выпустила, чтобы сгоряча не полез в пекло. Ну и, что уж скрывать, просто было приятно лишний раз прикоснуться, пользуясь случаем.
Кто-то из грабителей в этот момент вскочил и побежал, на ходу паля из револьвера в Тузика — то ли набрался решимости, то ли сдали нервы.
Если индахунь и заметил пули, то никому об этом не сказал. В один длинный двухсаженный прыжок он настиг грабителя, сбил его с ног. Схватил, мотнул мордой — и по брусчатке перекати-ежиком покатилась оторванная голова.
Косоруков от этого зрелища брезгливо поморщился и отвел взгляд, а Анна в этот момент потянула за локоть вперед, на площадь.
— Идем, теперь можно. И нужно. Повязать, убрать в подвал и отправить кого-нибудь в Хингу, пусть остатки шайки заберут.
— А где пулемет? — спросил охотник. Потому что все остальное вызывало только растерянные ругательства, а это — было просто и понятно. — Он же был?
— Он и есть, — пожала плечами Анна. — В амбаре, вон там, — она махнула рукой на большое здание в тупике. — Оттуда отличный обзор на площадь.
— И кто у вас там дежурит?
— Никто, — отозвалась она. Пока они пересекли площадь, из банка вышел управляющий, а из "Мамонтовой горки" — ее хозяин и несколько мужчин с веревками. Кухонный мальчишка умчался вдоль по улице — наверное, за подмогой. — За пулемет берется тот, кто был поблизости, у нас почти все умеют обращаться с оружием. Петр Петрович всю молодежь натаскивает. Он хороший дядька, отставной полковник, повоевал изрядно, и нашим местным ополчением в войну командовал. Но именно этот пулемет мой, трофейный, — с отчетливой гордостью призналась градоначальница. — Хороший оказался. Надежный. Полезный вот.
— Да уж, — растерянно хмыкнул Дмитрий, а дальше продолжить разговор не получилось: Анна начала уверенно командовать.
Чем больше он наблюдал за ней и остальными горожанами, тем труднее становилось отрицать очевидное: для них все это было привычно, словно повторено не один десяток раз. Люди прекрасно знали, что делать, и обязанности легко и непринужденно делили на ходу.
Не успел Дмитрий оглянутся, как у него в руках оказался моток крепкой веревки, а перед ним — трясущийся от страха грабитель, лежащий лицом в брусчатку и шепотом твердящий обрывки "Отче наш". Охотника и самого едва ли не потряхивало от вида то ли неживой, то ли Бог весть какой вообще твари, стоящей в сажени в стороне и для острастки порыкивающей на грабителей, но он старался держать себя в руках. Однако грабителей понимал и даже немного им сочувствовал.
 
Что, впрочем, не мешало вязать узлы крепко и тщательно. Хоть он и служил на броненосце в машинном отделении и с веревками дела почти не имел, изучения важной морской науки — вязать узлы — это не отменяло. И к лучшему, потому что порой все же пригождалось. Сейчас вот, например.
На то, чтобы увязать всех выживших налетчиков в одну вереницу, ушло несколько минут. После этого Милохин с парой мужиков покрепче повели едва стоящих на ногах, а частью, кажется, и вовсе рехнувшихся с перепугу бандитов куда-то за здание банка. Тузик еще раз рыкнул им вслед для острастки и за какое-то мгновение сдулся, осел и превратился в прежнего кабысдоха. Зевнул во всю пасть, потянулся и пошел подлизываться к управляющему, радостно виляя хвостом.
Хозяин от него не отмахнулся, охотно потрепал за ушами, пока пара слегка помятых клерков собирала мешки с награбленным, даже достал из кармана какое-то угощение, которое пес с удовольствием проглотил. Косоруков порадовался, что не видел, что это было за лакомство.
На площади стали собираться люди, и люди эти вели себя до изумления обычно, как будто ничего не случилось. Очередная мгновенная смена декораций заставила в который уже раз заподозрить, что либо у него с головой не все в порядке, либо, как ни странно это звучало, с окружающим миром. И последнее больше походило на правду.
Дело было не только в жутковатой твари с непроизносимым названием, которое он уже забыл. Спокойная деловитость, отсутствие малейших признаков тревоги, ощущение обыденности вот этого нападения на банк — это все не укладывалось в голове. Чтобы все так привыкли, подобное должно происходить постоянно на протяжении многих лет.
Или он все-таки сходит с ума и это ему мерещится?
Словно в насмешку над этими его мыслями на площадь редкой рассеянной цепью выскочили сразу четыре перекати-ежика и, ловко петляя между людей, покатились через площадь и дальше, прочь по улице.
— Если еще не сошел, то уже скоро, — пробормотал он себе под нос.
И тут же дернулся на непонятное быстрое движение сбоку, совсем рядом; натянутые нервы заставили тело отреагировать быстрее, чем он вообще хоть что-то осознал.
И хорошо еще, не ударил, а просто схватил. В его руке затрепыхался тощий долговязый мальчишка лет десяти на вид, а может, и больше, просто худоба и драная одежда не по размеру делали его совсем мелким.
— Ай. Дядь, пусти. Дядь, ты чего. Дядь, я мимо шел, — заголосил он, но Косоруков держал крепко.
— Мимо ли? — с сомнением уточнил он. Таких оборвышей он до сих пор в этом городе не встречал — что, к слову, тоже было странно, — и вид его совсем не внушал доверия.
— Ох ты ж, свят-свят. А это же кто? Чей это ты, мальчик? — загомонили вокруг люди, словно оборванца до сих пор никто не замечал. И он явно был не местным, уж опознали бы.
Тот весь сжался, обмяк, попытался вытечь из собственной рубахи, но Дмитрий не церемонясь перехватил за лохматый рыжий чуб, не мытый и не чесанный, кажется, с самого рождения.
— Батюшки, так это ж мой кошелек у него под ногами. И вон мой лежит. Воришка. Карманник. Ну, молодец Дмитрий Михайлович. Добрый хозяин будет, — еще больше оживились горожане, а добыча окончательно сникла.
Последнее замечание заставило Косорукова растерянно оглядеться, но кто его бросил, он так и не понял. Через собравшуюся толпу тем временем просочилась Анна, окинула добычу внимательным взглядом.
— Вот ты какой, значит, щипач? — задумчиво протянула она. Со всех сторон уже посыпались шутки и сетования о том, какой он щуплый, тощий и вообще непонятно, куда девал наворованное. Но высказывались горожане, как с определенной растерянностью отметил Дмитрий, беззлобно и на мальчишку, кажется, не так уж сердились. Он тоже это заметил, не понимал и оттого робел еще больше.