Баловни судьбы

— Разве дверь не заперта?
— Нет. Открыта...
— Проклятье...
— Замок сорван.
— Надо убрать их оттуда!
— Да, но...
— Колокола нельзя выключить.
Они поспешили наверх. Вот и замок с оторванной петлей.
— Ульф! — кричал Стур.
— Енс! — кричал Элг. — Спускайся! Мы знаем, что ты там!
— Спускайтесь! — вопил Карлссон.
Ульф вдруг заметил, что колокола задвигались.
Но продолжал карабкаться вверх: он увидел мальчика. Енс сидел наверху, на балке, к которой был подвешен один из колоколов.
— Уходи! — крикнул Ульф. — Сейчас начнут звонить колокола!
Снизу что-то кричали, он оглянулся, но опять полез по шатким ступенькам.
— Енс! — кричал он пронзительно и умоляюще. — Спускайся!
Енс видел Маттиассона. Но даже не думал спускаться.
Пусть они придут и схватят его.
Сам, добровольно, он не спустится.
Пускай придут.
Он почувствовал, как балка под ним завибрировала...
И вдруг конусообразное пространство звонницы наполнилось мощным гулом. Автоматика включила колокола. И зазвучал мелодичный звон.
— Не могу! Не могу я больше здесь находиться! — вопил Карлссон, зажимая уши.
Он пригнулся и заспешил вниз по лестнице.
Стур стоял и смотрел. Барабанные перепонки у него заболели, и тут кто-то схватил его за рукав и потянул назад.
— Нет! — крикнул он, чувствуя, что голова вот-вот лопнет.
Элг тащил его назад.
Ступеньки под Ульфом Маттиассоном качались. Обеими руками он вцепился в поперечную балку, вибрируя с головы до ног, и с мольбой поглядел вверх. У него было такое чувство, будто сам господь бог вонзил ему в голову карающий меч.
И зачем только он пошел в тот вечер в клуб «Амор». Сквозь кровавую пелену он видел Енса, раскачивающегося вместе с балкой.
Звон... звон... гул... Повсюду... вокруг и внутри него... и у него в голове... и во всем теле... в ушах... во рту... в носу... Глаза готовы были выкатиться из орбит, и все вокруг было красное, и он не понимал, что у него с глазами... Что-то теплое потекло из ушей. Ему казалось, будто удары колокола подбрасывают его в воздух... В главах зарябило, он увидел белое пятно, которое постепенно багровело... Он широко раскрыл рот, потому что стало нечем дышать...
Белое пятно — это был снег, мягкий... чистый снег... Он шел по снегу, впереди него осторожно шла мать... а впереди нее Ханс... Он смеялся и обнимал женщину, и они целовались... А потом он стоял, привалившись к стене, и смотрел на мать... И вдруг стало ужасно холодно... а он все стоял и смотрел на нее, а она тоже стояла... и вдруг стало тепло, и он почувствовал во рту вкус крови. Из носа тоже потекла кровь...
Он старался крепче ухватиться за балку, но пальцы не слушались... Он весь дрожал, и сердце громко билось... Нет, это били колокола...
...Вот он выходит... А вот мать спешит прочь... А вот вверху приотворилось окно, и выглянула женщина... обнаженная до пояса... а может, просто голая...
...Пальцы болели, в кожу будто впились миллионы булавок, и по всему телу струился пот... и мышцы занемели... И он уже не мог крепко держаться, он сидел на самом краешке и видел...
...Он позвонил, и она открыла... она сказала, я думала, это... кто же?.. Кто-то другой... Что тебе нужно?..
...А теперь он парил в воздухе... казалось, он летит и не падает... все выше и выше, голова лопалась... Эта женщина... он тоже мужчина... Раз Хансу можно, то... он сказал, что хочет ее... Она смотрела на него, непонимающе смеялась... он вломился внутрь... хотел что-то сказать о своем отчиме... но вдруг бросился на нее, и они стали бороться... Она ударила... и он стал бить... бить...
...И стал падать... все глубже и глубже...
...И бил, бил...
...И вдруг все кончилось... Она лежала... совсем тихо... Он смотрел на нее...
...Ее глаза словно рассматривали его... Глядели на него вопрошающе...
...Все было кончено...
...Но были еще глаза матери... и голос, который что-то говорил...
 
...Все было кончено...
...Остался только звон колоколов...
...Только они... колокола...
Ульф Маттиассон лежал у подножия лестницы.
Его тело они вынесли первым.
Серая тень. Человек, который так и остался незаметным. Человек, о котором никто никогда не думал.
Затем вынесли Енса.
Бу Борг стоял и смотрел. Потом обернулся к Фрицу и спросил:
— Как же все-таки это случилось?
Но Фриц не ответил. Вряд ли он слышал вопрос.
79
Он стоял на мосту и смотрел, как тот идет ему навстречу.
Было холодно, и был вечер, и была зима, и приближалось рождество.
Внизу проходила железная дорога. Рельсы бежали на север и на юг, бледно-желтые фонари освещали вокзал, проходящий поезд нарушил тишину. Проехала машина, и он вдруг осознал, что мимо идут люди.
Уши болели, и он поглубже натянул меховую шапку. Но глухота уже проходила, и он теперь чувствовал себя лучше.
Потом они стояли друг против друга, и тот, другой, заговорил первым.
— Привет, — сказал он с удивлением. — Это ты?
— Да, — сказал Стефан Элг. — Мне захотелось прогуляться, и я подумал, дай-ка пойду тебе навстречу...
— Это ты очень хорошо придумал, — улыбнулся гигант.
— Ну вот, погуляем вместе.
— Ладно, — согласился Асп, и они пошли.
— Сегодняшнюю газету читал? — спросил Элг.
Асп молча кивнул.
— Черт возьми, какой конец! — сказал Элг, качая головой. — Я хочу тебе кое-что рассказать. Этот мальчик... вырос в семье, которая внешне казалась вполне благополучной, но на самом деле трещала по всем швам, и для мальчика там не было места. Это была несчастная семья. Совсем не такая, как у тебя. И по-моему, мальчик в какой-то мере страдал эдиповым комплексом.
— Это еще что такое?
— Был такой греческий царь... Про него трагедия написана. Эдипов комплекс — это когда сын любит мать и ненавидит отца. В «Дагбладет» много было на этот счет. Ты небось читал?
— Да...
— Этот молокосос Борг написал хорошую статью. Хотя местами она смахивает на обвинительный приговор... Помнить, как он пишет о семье?
— Да, — сказал Эрик Асп. — Ужасно расти в такой обстановке...
На Южной площади стояло несколько машин раггаров. Они повернули налево и пошли к центру. По Стургатан.
Сияли рождественские огни, и чувствовалось праздничное оживление.
У палатки с сосисками несколько юнцов шумели, кричали и бросали друг в друга картофельным пюре.
Асп посмотрел на них и вздохнул.
— Прекрасный вечер сегодня, — сказал Элг.
Они помолчали.
Началось это в августе. Элг и сам не сумел бы объяснить, почему, собственно, так получилось, но он не мог забыть, как сраженный гигант одержал победу на собрании в Нюхеме. Сраженный, когда погибла его жена, и победитель, когда положил на обе лопатки поборников гражданской гвардии.
Он рассказал о нем жене, и Сага сказала: «Почему бы тебе не пригласить его к нам домой?»
Он пригласил, хотя и не без колебаний.
И Асп пришел.
Они продолжали встречаться, и со временем обнаружилось, что у них много общего.
Они подолгу разговаривали.
О молодежи.
О родителях.
О преступности.
О преступности и о молодежи.
О преступлениях и об ответственности за преступления.
Элг все чаще и все больше рассказывал о неблагополучных семьях в Нюхеме. Неблагополучных, потому что дети занимались грабежом, воровством и бандитизмом. О семьях, которые внешне казались преуспевающими.
Асп слушал и впитывал в себя все, что слышал. Они стали большими друзьями — полицейский и великан из Окера.
И вот сейчас, декабрьским вечером, они шли бок о бок по улицам.